Беда ещё в том, что даже весной, когда другие птицы, разбившись на пары, начинают строить гнёзда и откладывать яйца, они продолжают стайками летать по садоводству.

Вместо того, чтобы спокойно рассредоточиться по участку в поисках живности на завтрак, птицы вначале всей толпой обследуют территорию около крылечка и крана летнего водопровода – вдруг там, у раковины, с вечера немытая посуда осталась. Тогда держись, хозяйка! С закрытых кастрюль крышки поскидывают. Горку тарелок, если силы хватит, развалят: вдруг что-нибудь разобьётся! Интересно же. Попутно, из зловредности характера, уронят на землю прислонённые у крыльца лопаты-тяпки. А особенно грабли. В надежде, что разбуженный ими человек, выскочив чуть свет из дома, спросонья на них наступит. Опять же интересно, какие новые слова он произнесёт при этом? Если получится задуманное – вот уж скрежета-то радостного бу-удет.

Птицы не только наглые, но и смелые. Кошки их побаиваются. Хотя людей они всё-таки остерегаются. Когда разбуженный ими реальный хозяин выходит из дома, они сдают участок без боя. Перемещаются с недовольными криками на соседний и уже оттуда орут сердито, что ходят тут, мол, всякие, позавтракать не дадут спокойно.

А вот на прошлой неделе я своей работой сильно сорок озадачил. По крайней мере, одну из них. Попросила меня редакция рассказать читателям о первоцветах – растениях, которые после схода снега начинают первыми украшать своими цветами нашу сибирскую природу. Причём рассказать не только словами, но и фотографиями. Эта непонятная птицам работа и ввела сороку в ступор.

Нашёл на своём участке под берёзой дикую жёлтую фиалку. Ма-аленькая такая симпатяжка, но очень яркая, потому что солнце цветок насквозь просвечивает. Ползаю я вокруг неё на коленках, ракурс для фотосъёмки выбираю. Скрючился весь. Уже не только на коленях, но ещё и на локти встал, фотоаппарат поближе к цветочку пристраивая. Безлюдье вокруг. Индекс режима самоизоляции, пожалуй, на пятёрку тянет: кроме меня в округе никого. Тишину даже птичье пение не нарушает. И вдруг чувствую на себе чей-то взгляд. Вроде даже не человеческий. Не враждебный, а наоборот – чуть боязливый и очень любопытный.

Не меняя позу, стоя на локтях и коленях с фотоаппаратом у самого лица, медленно, не поворачивая голову, перевожу взгляд чуть выше аппарата и в сторону, а там… Метрах в десяти из-за бугорка, чуть подняв голову над травой, за мной наблюдает голубая сорока. Молча! Одна! Без традиционной скрипучей поддержки толпы! Знаю, что у птиц не бывает «выражения лица». Но в этот раз мне показалось, что сорока удивлена и очень заинтересована. Сделав вид, что я её не заметил, продолжаю фотографировать фиалку. И чувствую, слышу даже, что сорока не улетает. Затаилась. Молчит. Старается даже травой не шелестеть при перескоке, чтобы себя не выдать.

Закончив съёмку, увидел, что совсем рядом, у соседей (у нас нет забора между участками), зацвёл бадан. Они его давным-давно к себе из леса пересадили, и он прижился, разросся, цветёт каждую весну, а летом радует глаз огромными разноцветными листьями. Перехожу к бадановым зарослям, а сам краем глаза туда, где сорока пряталась. Она некоторое время выжидает в засаде, потом скок, скок – и к фиалке, которую я только что фотографировал. Внимательно осматривает примятую моими коленями траву. Раздвигает её клювом. Вроде даже нашла кого-то и съела. Надеюсь, вредителя. Увлеклась, чуть призабыла про необходимость маскироваться. Внимательно изучает оставленные мною следы. Осматривает бесполезную для неё фиалку.

Отсняв соседский бадан, возвращаюсь на свой участок. Видел, что вчера у меня расцвёл одинокий пока, потому что первый, наш сибирский подснежник. Он же сон-трава. Он же прострел. Здесь мне повезло особо. Внутри цветка какой-то жучок. Кажется, пыльцу с тычинок объедает, но вид цветка подпортить ещё не успел. Лепестки молодые, свежие, ровненькие. Увидев приблизившийся к нему объектив, жук вначале испугался и бросился наутёк. Да, видно, голод не тётка. На краешке лепестка остановился, поразмыслил – и вернулся к прерванному обеду. На фотоаппарат особого внимания больше не обращал. А я, увлёкшись поиском ракурсов, на некоторое время про сороку забыл. Вспомнив, осторожно осматриваюсь. Ха! Да вон же она. Конечно, около соседских бадановых зарослей мои свежие следы изучает. Видно, всё пытается, но никак не может понять, с чего это пожилой мужик на четвереньках по траве уже битый час ползает. Уж не пытается ли он съесть червяков, гусениц и букашек? Не подрывает ли он стратегическую кормовую базу, которая, по её убеждению, принадлежит только ей и её стае?

Я перешёл к следующему первоцвету – медунице. Люблю этот цветок. Он распускается даже раньше наших подснежников-прострелов, а смотрится не отдельным цветком, а целым букетом. В детстве мы эти цветы медунками называли. Медуница, медунка – названия не случайные. Если выдернуть из соцветия отдельный цветочек и пососать его – даже сладость чувствуется, так много в нём нектара. Медуницу и есть можно. И цветы, и цветоносы, если их чуть-чуть почистить. Во всяком случае, мы в детстве ели. И ничего. Но сейчас мне важнее не то, что медуницу можно съесть, а то, что она хороший медонос. Значит, на ней будут пчёлы. А цветок с пчёлами на фотографии смотрится интереснее, чем просто цветок.

Между тем сорока-лазутчик, не издавшая за всё время ни одного традиционного скрипа и даже тихого скрежета, обнаружила в молодой траве шланг, который я накануне вечером пробросил к крылечку от общей трубы летнего водопровода. Сорока, видимо, помнит, что вчера днём его здесь не было, а сегодня – есть. Забыв о маскировке, она открыто поскакала вдоль шланга вначале к железной водопроводной трубе, потом обратно, к установленной мною раковине. Запрыгнула на шланг, лежащий на земле. Клюнула его и… задумалась.

Вот тут-то я и догадался, что не лазутчик она вовсе. Не шпион, а исследователь. Этакий сорочий учёный, изучающий окружающий мир. В том числе и человеческий мир. Может быть, она даже сорочий профессор, преподающий своей стае природоведение, к примеру. А учёные – они же почти все безбашенные. Интерес к неведомому у них часто даже инстинкт самосохранения подавляет. Они то какую-нибудь болезнь малоизученную сами себе привьют, чтобы лучше понять, как она на человеческий организм влияет и как ей можно противостоять. То в неизведанные глубины океанские опустятся, в которых нет абсолютной гарантии, что построенный аппарат такое давление выдержит. То на дикую зимовку в какую-нибудь Арктику к белым медведям или в Антарктику к пингвинам отправятся, чтобы узнать, что там есть, кроме пингвинов, и что человеческий организм выдержать способен.

Люди это могут, а сорока рыжая, что ли? Нет, конечно. Сорока не рыжая. Она голубая! И очень любопытная. Потому что умная. В семействе врановых много очень «умных» видов. «Википедия» утверждает даже, что «несколько видов (врановых) обладают весьма высоким интеллектом, сравнимым с интеллектом высших приматов».