Создание первой гидроэлектростанции на Ангаре было столь неординарным, что местная пресса писала о нём регулярно, не пропуская, кажется, ни единого шага строителей. Однако подписание акта о приёме Иркутской ГЭС в промышленную эксплуатацию удостоилось короткой заметки на первой полосе «Восточно-Сибирской правды» от 25 октября 1959 года. «Приняв эстафету из рук строителей и монтажников, эксплуатационники гидроэлектростанции – инженеры, техники, рабочие – с честью несут свою трудовую вахту, – сообщала в ней газета. – Со времени вступления в строй первых агрегатов Иркутская ГЭС выработала несколько миллиардов киловатт-часов электроэнергии. По выработке электроэнергии станция достигла полной проектной мощности. Правительственная комиссия единодушно записала в акте, что по своим технико-экономическим показателям Иркутская ГЭС – одна из самых эффективных гидроэлектростанций, построенных в Советском Союзе».

«Самый лучший человек на строительстве Иркутской ГЭС»

О том, как она прошла путь в девять с половиной лет – от начала подготовительных работ до официального приёма в эксплуатацию, рассказано немало. Но и сегодня находятся материалы, которые ранее не публиковались. Так, в коллекции Музея истории города Иркутска имени А.М. Сибирякова хранится более 400 документов, посвящённых возведению станции. Здесь и номера «Огней коммунизма», многотиражной газеты специального управления «Ангарагэсстрой», и «молнии», которые выпускала её редакция, и небольшие технические брошюрки. Всё это дополнено воспоминаниями ветеранов строительства вкупе с десятками фотоснимков.

«Большую часть этой коллекции передал нам первый редактор «Огней коммунизма» Александр Михайлович Зверев, – рассказывает старший научный сотрудник Музея истории города Иркутска Ольга Чернявская. – Есть альбом воспоминаний, которые он собрал вместе с женой. Они дают представление о повседневной жизни строителей ГЭС, про которую в официальных источниках не писали». Тому же способствует и увесистый альбом с фотографиями, составляющими летопись стройки. В основном на них запечатлены рядовые рабочие, мастера и бригадиры, имена и фамилии которых, к сожалению, не указаны. Есть и снимки официальных лиц. На некоторых по большим звёздам на погонах опознаётся генерал-майор инженерно-технической службы Валентин Поддубко – бывший начальник Управления материально-технического сотрудничества МВД СССР, который с мая 1952 года по июнь 1953-го руководил строительством Иркутской ГЭС. На других – председатель президиума Верховного Совета СССР Климент Ворошилов, побывавший на станции в мае 1957 года. Есть и фотография руководителя Демократической Республики Вьетнам Хо Ши Мина во главе делегации, посетившей стройплощадку в 1955 году.

Репортажи о визитах высоких гостей, выходившие в газетах 1950-х, не обходились без официозных формулировок. Суховатый язык проникал и в брошюры, редакторы которых, как и журналисты, старались его разбавить и разнообразить. В двух таких изданиях водители Николай Петров и Владимир Бышевский делились опытом эксплуатации самосвалов МАЗ-525. Петров, например, писал о том, что «применяет наиболее рациональные скорости: при трогании автомобиля с места включает вторую передачу и, дав небольшой разгон (до скорости 4–6 км/час), переходит на третью передачу, а затем продолжает разгон в течение 30–40 секунд». Бышевский, в свою очередь, рассказывал, как «уменьшает количество резких поворотов руля и резких торможений», чтобы предотвратить ударные нагрузки на агрегаты машины и их повышенный износ. «Во многом на строительство Иркутской ГЭС шла техника из освобождённых стран: самосвалы с Минского автозавода в Белоруссии, который, по сути, построили немцы во время оккупации, экскаваторы из Чехословакии», – отмечает Чернявская. Скажем, наравне с «ЗИЛами» и «МАЗами» на площадке работало несколько десятков чешских грузовиков Skoda 706R.

О том, как эта техника использовалась, главный механик строительства Иркутской ГЭС Евгений Батенчук подробно рассказывал в брошюре, опубликованной в 1957 году. Тот, кто ищет точные цифры, найдёт их здесь немало – количество простоев по часам, коэффициенты использования экскаваторов с бульдозерами и себестоимость их работы, среднемесячные зарплаты машинистов и тому подобное. Но, глядя на экземпляр из музейной коллекции, прежде всего обращаешь внимание на дарственную надпись, которую на форзаце сделала рабочая бетонного завода Мария Малых: «Евгений Никанорович Батенчук – самый лучший человек на строительстве Иркутской ГЭС. Добрый и справедливый руководитель механизации ГЭС».

«Выиграть ещё пять часов рабочего времени»

Подобная теплота чувствуется и в письмах ветеранов строительства, которыми они сопровождают свои мемуары. А сами воспоминания в каких-то деталях оказываются значительно точнее и полнее того, что написано в многочисленных книгах и статьях о возведении станции. «И я, и вся моя семья, приехавшая на Иркутскую ГЭС, как мы предполагали, на один-два года, увидев Иркутск, Байкал и Восточную Сибирь, влюбились в этот замечательный край и в людей, которые там работают, – сообщал Валентине Зверевой главный инженер треста «Востоксибэлектросетьстрой» Олег Джунковский. – И, как вы знаете, прожили там не год, а более десяти лет и до сих пор вспоминаем об Иркутске и о ГЭС с тёплым чувством».

Олег Николаевич, за плечами которого уже были опыт строительства Мингечевирской гидроэлектростанции в Азербайджане и схемы выдачи мощности Куйбышевской ГЭС, приехал в Сибирь в 1956 году. Здесь он участвовал в монтаже электрического оборудования. В том числе двух первых гидрогенераторов Иркутской ГЭС. Первая машина станции заработала 29 декабря, вторая – 31 декабря 1956 года. «Ввод агрегата намечался в 24 часа по московскому времени, – вспоминает Джунковский. – Это позволило выиграть ещё пять часов рабочего времени. Электромонтажные работы были нами закончены полностью к 10 часам вечера по местному времени, и персонал стал готовиться к встрече Нового года». Осталось только провести наладку агрегата, синхронизировать его с энергосистемой и запустить.

Но не тут-то было – фазы генератора чередовались в обратном порядке по отношению к сети. Нужно было поменять местами любую пару фаз выводов. Начальник Главгидроэнергомонтажа Лев Мнацаканов, присутствовавший на пуске в качестве представителя Министерства строительства электростанций СССР, распорядился собрать в машзале монтажников. «Через несколько минут я мчусь на машине к посёлку и думаю, кого я смогу найти и в каком состоянии, – продолжает Джунковский. – Ведь уже третий час новогодней ночи по местному времени. Буквально врываюсь в ближайшую нашу квартиру, народу полным-полно, праздничный стол, шумное веселье, песни… Моё появление встретили возгласами, восприняв его как состоявшийся пуск агрегата: «Олег Николаевич! Просим за стол! Штрафную ему! Пустили машину?!» Мне показалось сомнительным, чтобы кто-нибудь из этой компании в данный момент был в состоянии сделать что-нибудь путное на агрегате, да и поймут ли они, бросив в самом разгаре встречу Нового года и всё остальное? Но стоило мне объяснить, в чём дело, как все мужчины вскочили из-за стола и кто в чём был бросились к двери». На станцию монтажники вернулись в 4.15 утра – до полуночи по Москве оставалось 45 минут. Требуемую работу они сделали невероятно быстро. Агрегат заработал за 4 минуты и 30 секунд до того, как в столице наступило 1 января 1957 года. То есть несколько позже 23 часов 23 минут по московскому времени, о которых вспоминал в автобиографии начальник «Ангарагэсстроя» Андрей Бочкин, и 23 часов 46 минут, записанных в оперативном журнале.

Забыли про овраги

Заминка с запуском второго гидроагрегата – далеко не первая и не последняя в списке трудностей, с которыми довелось столкнуться строителям Иркутской ГЭС. Впервые русловую станцию с земляной плотиной строили в столь суровых климатических условиях. Проектировщики, отходившие от типовых решений, не всегда могли учесть многоводность Ангары, сибирские морозы и многие другие факторы. Это проявлялось на всех этапах работы.

Зимой механизмы шагающих экскаваторов не выдерживали низких температур, летом 1954 года из-за дождей многотонные машины буквально тонули в забоях, а на пути самосвалов возникали непроходимые зыбуны. В декабре 1952 года лёд на замерзающей Ангаре создал угрозу затопления котлована. В последних числах декабря, когда мороз доходил до 37 градусов ниже нуля, пришлось в аварийном порядке досыпать перемычки, которые его ограждали. Грунт при этом поливали водой, чтобы дополнительно укрепить и нарастить «стенки».

Без сложностей не обошлось и при бетонных работах. «Бетонный завод построили по тому же проекту, что и на Горьковской ГЭС, без учёта разницы температур и гидрологических условий, – отмечает старший научный сотрудник Музея истории Иркутска. – В «молниях» за первые годы его работы бетонщиков практически ежедневно упоминали и увещевали, называли фамилии отстающих». Трудности возникли ещё на стадии приёма сырья. Агрегаты котельной, предназначенной для теплоснабжения бетонного хозяйства и работ по укладке бетона, на черемховских углях не выдавали проектные параметры, поэтому пришлось дополнительно использовать передвижные установки и паровозы. От предусмотренных в проекте кольцевых железнодорожных путей пришлось отказаться из-за особенностей рельефа, так что смесь транспортировали исключительно самосвалами. Эстакады кранов, с помощью которых её укладывали, разместили не слишком удачно – вблизи кратеров гидроагрегатов возникала мёртвая зона. Это создавало дополнительные проблемы при транспортировке, которые всё же были решены. Однако ещё нужно было готовить бетонные блоки, температура в которых не могла быть ниже 10 градусов даже в самые сильные морозы. Пришлось возводить тепляки. «Примечательно, что бригады бетонщиков на 90% состояли из женщин», – добавляет наша собеседница.

При этом «Ангарагэсстрой» должен был обеспечить жильём всех, кто возводил станцию: в пусковом 1956 году их число достигло 7650 человек. Для этого было построено 71,2 тыс. квадратных метров жилья в трёх временных посёлках. «Вот социалистическое обязательство: к 39-й годовщине Октябрьской революции сдать в эксплуатацию производственные объекты и ввести шесть восьмиквартирных домов, – Чернявская показывает документ из альбома. – Всё шло параллельно. Это лишний раз говорит о том, что неимоверные усилия и героизм людей позволили параллельно строить уникальную ГЭС и вести гражданское строительство». Сегодня, когда каждый шаг рабочего регламентирован, а промышленная безопасность отработана до мелочей, такая мысль может показаться преувеличением. Но факт есть факт – в 1950 году на всю стройку приходился один врач, которому помогали медсестра и санитарный врач. Вся медицинская служба располагалась в доме в Кузьмихе, который приходилось делить с тарной мастерской, находившейся за стенкой. Только в 1951 году в двухэтажном бараке открылся стационар на 50 коек для взрослых и 50 мест для детей.

«Оснащение больницы было крайне недостаточным: не хватало оборудования, медикаментов, было мало специалистов, в связи с чем часто больные вынуждены были отправляться за многие километры по бездорожью в город», – вспоминает Татьяна Щербакова, начинавшая работать медсестрой в здравпункте стройки. Сам здравпункт, размещавшийся в вагончике на санях, открылся в июле 1951 года. Лишь к 1954 году медсанчасть была укомплектована достаточным количеством специалистов. Тогда же началось строительство больничного городка с типовой поликлиникой и стационаром на 200 коек.

Из лодырей в герои с быстротой «молнии»

«Впечатление от коллекции такое, что строительство было мощнейшим напряжением физических сил, – заключает Чернявская. – Какими способами можно было заставить людей так самоотверженно трудиться?» Без финансовой мотивации дело не обошлось: в январе 1956 года на стройке ввели новые нормы и расценки, которые предусматривали рост производительности труда на 17%. Одновременно были повышенные ставки экскаваторщиков, бульдозеристов и крановщиков. «Это стабилизировало заработную плату и подняло материальную заинтересованность рабочих в повышении производительности труда за счёт лучшего использования механизмов», – отмечал Батенчук. В коллекции также есть приказ по управлению строительством Иркутской ГЭС от 12 августа 1956 года, по которому 65 человек – рабочие, арматурщики, бетонщицы, шофёры и другие специалисты – получили премии от 200 до 300 рублей «за добросовестное отношение к труду и активное участие в ведении строительно-монтажных работ». Таковы итоги социалистического соревнования перед перекрытием Ангары, которое завершилось 10 июля 1056 года.

Но в условиях, когда строительство по объективным причинам выбивалось из графика, к прянику прилагался кнут. В «молниях», которые распространялись по стройке, регулярно клеймили дезорганизаторов производства. В одной из них, вышедшей 13 февраля 1956 года, редакция «Огней коммунизма» заявляла о нарушениях в работе бетонного завода: «11 февраля часть рабочих смены Ярославцева оставила работу за час до конца смены. Вместо того, чтобы передать транспортёры на ходу следующей смене, они ушли с работы, не дождавшись своих сменщиков. 42-й транспортёр был заморожен. Смена Скомникова затратила свыше четырёх часов, чтобы привести транспортёр в рабочее состояние, и смогла выдать всего 130 «кубов» бетона. 12 февраля первая смена бетонного завода (нач. смены т. Ярославцев) выдала только 18 «кубов», а всего за сутки уложено лишь 300 кубометров. Пришлось законсервировать два блока». Всего через девять дней вновь вспоминают про завод – февральский план укладки бетона находится под угрозой срыва. Но 1 марта следует «молния»: за сутки уложено 1760 кубометров. Бригада Ярославцева при этом перекрыла рекорд, выдав 745 «кубов» бетона.

Те же превращения в передовиков из «лодырей и разгильдяев», которым «не место в нашем коллективе», происходили и на других участках. «Молния» от 21 марта 1956 года посвящена товарищу Жуковскому, который выдал монтажникам спиральной камеры третьего гидроагрегата только 50 из 320 заказанных болтов, а 1 апреля сообщается, что он свои обязательства выполнил. Точно так же 22 февраля 1956 года взывают к чувству долга бетонщиков Горлова, Феофанова и Канунникова, а 23 мая бригаду Канунникова приводят в пример другим за то, что она «дала слово не уходить с работы, не закончив сменного задания». А 8 ноября 1956 года ей и вовсе выпала честь уложить первую бадью бетона в крышу здания ГЭС.

Доставалась от агитаторов не только тем, кто непосредственно строил ГЭС. «Товарищ Житников! Ваши обещания улучшить работу буфетов в котловане остались невыполненными, – сообщала редакция «Огней коммунизма» 13 июня 1955 года. – Ассортимент в буфете по-прежнему крайне беден. Для того, чтобы выпить стакан квасу или купить пачку папирос, надо полчаса продираться к прилавку буфета. Сейчас особенно дорога каждая минута рабочего времени. Надо так организовать работу буфетов, чтобы у прилавков не было очередей. Во время обеденных перерывов в котловане должны кроме буфетов торговать лотошники и квасные киоски. Над столами для приёма пищи надо оборудовать навес, чтобы обедающих не палило солнцем и не поливало дождём». Меры, судя по всему, были приняты – больше о неудовлетворительной работе буфета в «молниях» не писали. Редки в них и упоминания о случаях воровства, которые случались на стройке. Например, 18 октября прозвучал призыв «создать атмосферу общественного презрения» вокруг монтёра Ослопова, который вырезал из сети освещения 50 метров изолированного провода, а монтёра Чукова, задержавшего его на месте, «осыпал грубой бранью».

Несмотря на все трудности, которыми сопровождался решающий 1956 год, строители Иркутской ГЭС свою задачу выполнили и запустили два гидроагрегата. Дальше работа вошла в нужный ритм, и даже производители оборудования со смежниками стали вовремя поставлять на станцию оборудование, которое требовалось монтировать. Все гидроагрегаты станции заработали на полную мощность в 1958 году, оставалось закончить мелкие строительные работы и отделку. «До приёмки оставалась неделя, – заканчивает рассказ Чернявская. – В «Огнях коммунизма» пишут, что все, даже сотрудники управления станции вместе с начальником строительства, вышли на воскресник, чтобы убрать мусор с тела плотины». Иркутская ГЭС была официально принята в промышленную эксплуатацию 24 октября 1959 года.