Эталон лесовода

Ващук известен как лесовод и лесоустроитель. Накануне юбилея, чтобы избежать официальности и формальности, мы встретились не в редакции, не в министерских кабинетах, а у Леонида Николаевича дома – в уютной двухкомнатной квартирке. Впрочем, последние лет 12, если не все 15, она является не только домом, но и рабочим кабинетом лесовода. Такое условие – работать дома – он поставил перед руководством «Прибайкаллеспроекта» (Иркутский филиал ФГБУ «Рослесинфорг»), когда его первый раз отзывали на работу… с пенсии. С ситуацией, когда ценного специалиста в критический момент отзывают на работу из отпуска, знакомы многие, а Леонида Ващука до сих пор периодически отзывают с пенсии для выполнения каких-то конкретных особо сложных работ и проектов, требующих максимального уровня профессионализма.

В светлом углу зала – рабочий стол, компьютер с не по-домашнему большим дисплеем, на котором удобно рассматривать космические снимки лесных просторов, разрабатывать, составлять лесные карты, наполняя их нужной информацией. Несколько книжных шкафов. Художественная литература в них, думаю, тоже есть, хотя дело до её обсуждения у нас не дошло. Больше, как мне показалось, полки заполнены литературой специальной, лесной, справочной, документальной и научной. Во всяком случае, во время нашего разговора, чтобы подтвердить, или оспорить, или просто представить мне чью-то точку зрения на лесные проблемы, он не раз подходил к шкафам, безошибочно доставал нужное издание, легко находил нужную страницу, зачитывал.

Мы заранее договаривались в этот раз поговорить не о лесных проблемах, а просто так, «за жизнь». Хотя бы раз за пару десятилетий нашего знакомства мне хотелось расспросить Леонида Николаевича о нём самом. Но оплошал. Ещё в прихожей, надевая тапочки и отвечая на дежурные приветственные вопросы, обронил я фразу, что собираюсь съездить с экспедицией СИФИБРа в кедровники, поражённые бактериальной водянкой. И мы, конечно же, сходу «зацепились». Леонид Николаевич – он же лесом живёт. Беда прибайкальских кедровников – его беда. И пошло-поехало: водянка, шелкопряд, короеды, изменения климата… Когда добрались до байкальской спирогиры, я опомнился.

– Леонид Николаевич, теперь о себе. Ты же на Украине родился, в степной зоне. И как же мысль пришла стать лесником? – задавая вопрос, уверен не был, но чуть-чуть надеялся услышать что-то романтичное. Ну, к примеру, что в детстве книг начитался или папа, дедушка про лес рассказывали, и появилась мечта… Про такое и писать легче, и на бумаге красивее получается, если детская мечта становится реальной профессией.

– Когда поступал в лесной техникум, мне было меньше 13 лет, – ответил он чуть смущённо, будто удивляясь, что когда-то ему было так мало лет. – О лесе я вообще ничего не знал и не мечтал о нём, потому что мы жили на безлесной территории. Но я слушался советов родителей. А они считали, что лесники живут значительно богаче, чем колхозники. Но не потому, что у них есть стабильная зарплата, а потому, что у каждого лесника всегда есть выпас для скота. Есть где нарубить дров. Всегда можно расширить огород. Лесник может даже перегородить какой-то ручеёк и рыбку завести. Тогда им это разрешалось, и родители считали лесников процветающим сословием…

Так сложилось, что не разжился Леонид Николаевич ни рыбкой, выращенной в собственном прудике, ни выпасами, ни огородами. Но и не пожалел ни разу, что послушался тогда совета родителей. Учитель Константин Константинович Смаглюк, преподававший в техникуме основной предмет – лесоводство, умудрился не только привить Ващуку (да и другим пацанам тоже) любовь к лесу, он изменил само мировоззрение. Он не читал лекции, он интересно, увлечённо рассказывал о лесе как об очень сложном живом организме с тысячами сложных связей и взаимным влиянием друг на друга огромного количества компонентов, из которых в совокупности и получался живой лес. Слово «экология» в то время не знал, быть может, и сам учитель, зато теперь понятно, что по факту преподавал ребятишкам экологию леса.

– Мы, мальчишки, люди шумные, непоседливые. А на его уроках муха пролетит – слышно! Темы: лес и тепло. Лес и влага. Лес и свет. Где и какому дереву что надо, чтобы оно чувствовало себя наиболее уютно. Это его слово «уютно» по отношению к дереву. Вот, к примеру, дуб не любит, чтобы его что-то сверху затеняло, но любит, чтобы снизу был подгон. Ещё Георгий Морозов, великий русский учёный-лесовод, говорил, что «дуб любит расти в шубе, но с открытой головой». А сосна, вопреки расхожему мнению, вовсе не любит бедные почвы, но способна с ними мириться и вполне может расти на песке, там, где никогда не вырастет ель. И лиственница вовсе не любит вечную мерзлоту, но в отличие от большинства других деревьев способна на ней расти…

Наверняка много рассказывал учитель ребятишкам о правилах ведения лесного хозяйства, о методиках, о документах, регламентирующих использование лесов и уход за ними, но важнее, что он учил их чувствовать и понимать лес. С пониманием исчезала необходимость зубрить правила, потому что и без специальной зубрёжки становилось понятно, что сажать ель на сухих песчаных почвах – дело бессмысленное. И что под пологом берёз или осинника дубравы доброй не вырастет. Если молодые берёзки обогнали дубы в росте, всем ясно, что их надо убрать. Зачем зубрить, если всё и так понятно. Хотя терминология и нормативы требовали конкретного запоминания хотя бы для того, чтобы ясно и однозначно понимать регламентирующую лесную документацию, в разговоре правильно понимать друг друга.

– К нему было стыдно приходить, не выучив урок. Просто такого быть не могло, потому что он для нас был личность… – Леонид Николаевич замялся, подбирая нужное слово. – Был… эталоном лесовода.

Он сказал это не очень уверенно, потому что, как мне показалось, хотел использовать какое-то ещё более значимое, более высокое слово, чем «эталон».

Полевые сезоны

Обстоятельства сложились так, что уже в первые годы работы по окончании техникума Леонид Николаевич в составе Львовской лесоустроительной экспедиции провёл два полевых сезона в Сибири. Устраивал леса в Читинской и Кемеровской областях. А потом, к началу полевого сезона 1966 года, перебрался к нам, в Иркутскую лесоустроительную экспедицию. К этому времени он уже учился заочно во Львовском лесотехническом институте, а потому, быстро и без замечаний закончив работу на своём участке в Усолье-Сибирском, уехал на сессию. А вернувшись, с удивлением узнал, что полевые работы, хотя уже октябрь на улице, всё ещё продолжаются. Оказалось, что один из таксаторов свой участок «запорол».

– Мне дают половину этого участка, – говорит Леонид Николаевич и продолжает рассказывать с нарастающим удивлением. – Причём поручают не только технические работы, так как я техником был принят, но и таксационные! Я, конечно, очень хотел заниматься таксацией, но я же ещё институт не окончил. Я же ещё не специалист, а эту работу и выпускникам вузов доверяют не всем и не сразу. Волновался, переживал, но справился. Сделали мы тот участок качественно.

Поясню, таксатор в лесоустройстве – должность инженерная, больше того, она считается особой, едва ли не элитной. Если ты таксатор – значит, признанный профессионал. «А здесь мне доверили таксацию в первый же год работы!» – удивляется Ващук.

Следующий полевой сезон – лесоустройство в Киренском районе – Леонид встретил уже на официальной инженерной должности. В те годы, с середины шестидесятых и вплоть до начала перестройки, государство относилось к своей собственности, в том числе и к лесам, весьма щепетильно. Для эффективного управления живыми лесами недостаточно экспертных оценок. Надо максимально точно знать, где и сколько чего растёт, где и сколько можно срубить, чтобы не допустить истощения лесосырьевых баз и не понизить их качество. Леса изучались скрупулёзно. Качество лесоустроительных работ, задача которых – «приведение лесов в известность», контролировалось строго и многоступенчато. Вот и в этот раз без проверяющих не обошлось. Из Красноярска, где располагалось лесоустроительное предприятие, в состав которого входила Иркутская экспедиция, для выборочной проверки в Киренск приехал начальник производственного отдела. И то ли методом случайного тыка, то ли как раз в связи с малым практическим опытом начинающего инженера-таксатора выбор его пал именно на участок Ващука. èèè

Проверяющий оказался въедливым. Изучением документов не ограничился. Взяв нужные инструменты, сам пошёл в лес, перепроверил некоторые из уже зафиксированных в документах данных. Леонид Ващук в должном качестве своей работы, в общем-то, был уверен, но всё равно волновался – мало ли что, вдруг что-то недосмотрел, не учёл, ошибся в измерениях… Но, к его удовлетворению и радости руководства экспедиции (при выявлении ошибки им бы тоже изрядно нагорело), работа молодого инженера не только удовлетворила проверяющего из головного предприятия, но и понравилась ему. Оценки были выставлены высокие. Так и пошло. Едва ли не каждый новый сезон приносил с собой новую должность и неизбежные новые проверки всё более высокого уровня.

Не рывками, не скачками, но спокойно и методично, ступень за ступенью Леонид Ващук поднимался к высотам своей профессии. В 1969 году он уже начальник лесоустроительной партии, более того – «начальник объекта»: он координирует работу четырёх партий, ведущих лесоустройство Баёрского лесхоза в Чунском районе. Но главная и новая для Ващука сложность – по итогам проведённого лесоустройства он от собственного имени и под личную ответственность должен был разработать проект организации развития лесного хозяйства Баёрского лесхоза. Не для формального отчёта, а в качестве практического руководства к действию. И не на ближайшие год-два, а на целых 10 лет, вплоть до нового лесоустройства.

– Проект тот я написал. Такие документы обычно утверждаются и используются на региональном уровне. Минлесхоз РСФСР лишь изредка выборочно проверял их. Но мне опять «повезло», – смеётся Леонид Николаевич. – Мой проект министерство запросило на проверку и для объективности передало на экспертизу не одному, а нескольким специалистам. Все они оценили проект хорошо.

И дальше по службе у Ващука всё складывалось, казалось бы, вполне успешно. Был главным инженером вновь созданного на базе Иркутской, Читинской и Якутской экспедиций Прибайкальского лесоустроительного предприятия. Был приглашён в состав Центральной лесоустроительной комиссии СССР. Полтора трудных для страны и леса десятилетия работал главным лесничим Иркутской области. Под его патронажем находилось такое количество лесов, о котором не только отдельные регионы, но и многие государства мира даже мечтать не смеют. Только жизнь при этом вряд ли можно назвать спокойной.

Рубить нужно с умом

В 1991 году, к примеру, Леонид Николаевич вступил в прямой профессиональный спор (если не сказать – конфликт) с экспертной комиссией Минэкономики РСФСР. Московские чиновники-экономисты требовали, чтобы Иркутская область пересмотрела расчётную лесосеку в сторону её увеличения для продолжения наращивания объёмов заготовки древесины. В это же время, участвуя в разработке экологической программы Иркутской области, Ващук утверждал, что, по объективным данным лесоустройства, даже действовавшая в то время расчётная лесосека из-за непомерных, истощительных рубок в предыдущие годы и без того недопустимо превышала возможности иркутской тайги в целом и уж тем более в освоенных лесосырьевых базах на территориях лесхозов, расположенных вдоль железной дороги и автомобильных трасс. Дело в том, что под предлогами экономического развития страны, официально подменив понятие расчётной лесосеки так называемым «установленным отпуском леса», расчётные лесосеки здесь уже лет 20 перерубали. Рубили, сколько считали нужным или сколько кому-то хочется, а не сколько способна выдержать таёжная экосистема.

– Там, особенно вдоль транспортных путей, откуда древесину легко вывезти, столько спелых лесов не осталось, сколько они ещё срубить собирались, – возмущается, вспоминая то время, Леонид Николаевич.

«Это истребление лесов, а не управление лесами», – заявил он, выступив со специальным докладом на административном совете Иркутской области.

Это теперь значительная часть полномочий по управлению лесами передана на региональный уровень, областная власть стала вправе принимать самостоятельные решения. Тогда лесами управляла Москва, и, коли уж республиканское министерство экономики велело: «Рубить!», область должна была покорно взять под козырёк. Так было принято. Но не взяла.

– Я доложил на административном совете, что расчётная лесосека в целом по области хоть и недоиспользовалась, но в 24 предприятиях допускался значительный переруб расчётных лесосек. В отдельные годы по отдельным предприятиям перерубы достигали трёхкратной величины. Такое хозяйствование к тому времени уже подорвало стабильность работы лесозаготовительной промышленности и привело к преждевременному истощению лесосырьевых ресурсов. Десятки лесных посёлков с их производственным и жилым фондом, объектами социальной инфраструктуры оказались заброшенными, стёртыми с лица земли…

– А этого, в принципе, можно добиться – изменения расчётной лесосеки в сторону уменьшения? – уточнил кто-то из членов административного совета. Ващук ответил утвердительно. Заверил административный совет области, что в отличие от специалистов из Минэкономики РСФСР, выдающих желаемое за действительное, он располагает доказательствами, реальными цифрами и фактами, характеризующими состояние лесов. И администрация области, которую в то время возглавлял Юрий Ножиков, поддержала главного лесничего.

– Вот меня и впрягли тогда в приведение расчётной лесосеки к объективным данным, – вспоминает Леонид Николаевич. – Я пересмотрел её по всем лесхозам. Это привело к снижению расчётной лесосеки в целом по области приблизительно на 15 процентов, а по некоторым лесничествам на 20, на 40 и больше процентов. Материалы по перерасчёту были отправлены в Минлесхоз РСФСР, и там с ними согласились, утвердив новые, объективные цифры расчётной лесосеки Приангарья.

Победа! Вот только вздохнуть с облегчением по поводу спасённых лесов тогда ни Ножиков, ни Ващук не успели. Обиженное Минэкономики тогдашней России упёрлось, не согласилось с сокращением рубок. Стало настаивать на своих предложениях, что надо, мол, независимо от расчётной лесосеки установить вот такие и такие объёмы заготовки древесины, исходя не из того, что растёт в лесу, а из собственных желаний и мечтаний, выдаваемых за якобы «экономическую целесообразность в интересах государства». В итоге конфликт вышел на общесоюзный уровень. В Гослесхозе СССР Ващуку пришлось оспаривать экспертное заключение Минэкономики РСФСР буквально по пунктам: здесь они заблуждаются, так как в действительности… Здесь неправы потому, а здесь поэтому… А это вместо прибыли и вовсе принесёт стране существенный ущерб…

Сколько тысяч гектаров лесов было спасено Ващуком в то смутное время – никто не скажет даже приблизительно. Важнее, что этот эпизод не единственный. Леонид Николаевич профессионально защищает живой лес всеми доступными способами, в том числе и активно сотрудничая с общественными организациями, с Иркутским отделением Всероссийского общества охраны природы и региональным отделением Общероссийского народного фронта. Он защищает лес, просвещая население и коллег своими книгами и научными публикациями. Только ни в коем случае не надо сравнивать Леонида Николаевича, профессионального лесовода, заслуженного работника лесного хозяйства Иркутской области с радикальными зелёными активистами, в лексиконе которых главное слово «катастрофа». Он человек думающий и не намерен устраивать вселенский плач по каждому срубленному дереву. Леонид Ващук как раз за то, чтобы люди лес рубили с максимально допустимой активностью.

– На то он и дар божий, чтобы люди им пользовались. Чтобы рубили профессионально, честно, по закону, а самое главное – с умом, не допуская истребления, деградации лесных экосистем. Чтобы, срубив, помогали лесу восстанавливаться. Это же не только древесина и вообще не только материальный ресурс, не только чистая вода и чистый воздух. Это важный духовный ресурс. Вы посмотрите (короткий жест куда-то – то ли в сторону книжного шкафа, то ли просто вдаль), сколько литературных произведений, картин написано о лесе. А сколько народных сказок! А песен…

В Иркутском музее леса на стенде, посвящённом юбилею Леонида Ващука, среди книг, научных работ, разработанных им документов, инструкций и прочих экспонатов в сентябре демонстрировался и «гордый лесник» в форменном мундире.

– Мне вручил его в 2014 году заместитель руководителя Рослесхоза Юрий Гагарин на презентации моей книги «Иркутскому лесоустройству 120 лет: этапы развития лесоучётных работ», – с улыбкой поясняет Леонид Николаевич. – Я считаю «лесника» талисманом и назначил его хранителем своих наград и памятных значков. Правда, на церемонию открытия экспозиции в музее леса я временно позаимствовал с его мундира наиболее значимые для меня награды: «40 лет службы в Государственной лесной охране Российской Федерации», «Почётный работник леса», «Заслуженный работник лесного хозяйства Иркутской области». Он не обиделся. Тем более что сейчас они уже все возвращены на постоянное место хранения.

– Леонид Николаевич, я хотел, чтобы вы мне рассказали о себе, а в итоге мы опять два часа проговорили о проблемах леса. Вот если попробовать забыть о профессии, то чем для вас является лес? Не для лесовода, а просто для человека?

– Он просто друг.