«Благодать Божия способна полностью преобразить душу человека»

Когда будущему епископу Максимилиану было 20 лет, он впервые прочитал Евангелие и понял, что глубоко с ним согласен. Шёл 1992 год, и в Иркутске действовало всего три храма. Так совпало, что на первую исповедь он пришёл в Прощёное воскресенье, в последний день перед Великим Постом. И молодой человек сразу начал поститься, каждое воскресенье ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Через несколько месяцев уже пел на клиросе.

– В то время у меня был сложный период в жизни, – рассказывает епископ Максимилиан. – Мой опыт вообще показывает, что человеку проще прийти в церковь, когда его привычная жизнь нарушается внешними обстоятельствами. Комфортное существование нас «усыпляет», делает инертными и ленивыми душою. Но, если жизнь «пробила» защитную броню, человек получает возможность воспринять что-то совершенно иное и пересмотреть всю свою жизнь. Он может почувствовать благодать Божию, которая способна преобразить душу человека, изменить и его самого, и его жизнь.

Тогда Максим Клюев ещё учился в университете и работал инженером-программистом в аэропорту. Его рукоположили во диакона в 27 лет, и это был очень серьёзный выбор. Но сначала молодой человек оставил хорошую работу и просто пришёл в Михайло-Архангельский храм «помогать». Ему казалось, что молодых в церкви мало, поэтому нужно просто прийти и быть там. Вскоре выяснилось, что просто «быть» недостаточно. Через полгода его вызвал владыка Вадим и предложил рукоположение во диакона. Прежде чем молодой человек совершил следующий шаг – принял священство и монашество, прошел ещё не один год.

– Мне по характеру никогда не нравилось находиться в одиночестве, – рассказывает владыка Максимилиан. – Если в детстве я приходил домой, а там никого не было, я разворачивался и уходил обратно во двор, к ребятам. Поэтому меня страшила перспектива на всю жизнь остаться одиноким. Но владыка Вадим меня убедил, что одиноким я никогда не буду, вокруг всегда будет очень много дел и много людей. Он сказал тогда: «Мне даже книжку почитать некогда, какое тут одиночество». И оказался прав.

«Неформатный» епископ

Назначение на епископскую кафедру произошло в 2011 году. Тогда в церкви большие епархии поделили на части. «Неформальность» ситуации заключалась в том, что раньше епископов было немного и каждый из них до вступления на кафедру проходил «школу управления» в центральных семинариях, академиях или Патриархии. Но в тот исторический момент потребовалось образование нескольких десятков епархий одновременно, куда были назначены молодые епископы из местных уроженцев. Предполагалось, что они знают жизнь своих территорий изнутри и не стремятся уезжать.

– Время покажет, какие плоды принесёт эта работа, – говорит епископ Максимилиан. – Моё назначение на Братскую кафедру – совершенно неформатное событие. При том, что есть много монахов с блестящим богословским образованием, а на это место назначили меня, было удивительно и неожиданно.

– Была предварительная беседа с патриархом? Какие вопросы он задавал?

– Конечно, была беседа, она продолжалась около часа. Патриарх спрашивал, как мне видится развитие епархии. Жизнь внесла свои коррективы в мои планы. Не всё получается реализовать так быстро, как хотелось бы. Но моё видение с тех пор не изменилось, и я стараюсь действовать так, как обещал патриарху.

Когда владыка Максимилиан принял управление Братской епархией, здесь было около 30 священников. За восемь лет их число увеличилось в два раза и сегодня приближается к 60. Для северной территории это серьёзный рост. Тем более что все вновь рукоположенные клирики – местные. В каком-то смысле это плод той работы с молодёжью, которую церковь вела с начала 1990-х годов.

– Некоторых из нынешних молодых священников я знал лично ещё по своей деятельности в епархиальном детском лагере «Роднички», – рассказывает владыка, которому довелось быть одним из организаторов лагеря. – С 2003-го по 2011 год мы ежегодно проводили смены в нескольких детских лагерях. Первую – в «Родничках», вторую – в лагере «Парус надежды» на Байкале: садились в поезд и проезжали по БАМу, по пути собирая ребятишек со всех приходов. За это время я узнал многих ребят, их родителей, актив приходов. Более того, у нас были дружеские отношения. «Роднички» были очень демократичным лагерем. С самого начала так сложилось, что мы всё делали вместе. Не было дистанции между детьми и взрослыми, отношения складывались как в большой семье. Сейчас те же самые принципы сохраняет нынешний руководитель лагеря – иеромонах Константин (Мануйлов). А территория, на которой работал лагерь «Парус надежды», теперь принадлежит Северобайкальской епархии.

Сейчас дети, которые вырастали в нашем лагере, уже взрослые, многие остались в церкви. Некоторые из тех мальчишек приняли священный сан.

– Епископ – для многих фигура далёкая, непонятная, – говорит владыка. – Человека в нём увидеть трудно. В каком-то смысле мы сломали этот стереотип. Мне лично так проще. С одной стороны, эти люди меня знают и не имеют каких-то ложных ожиданий, поэтому я могу оставаться самим собой. С другой стороны, им тоже проще раскрыться, потому что я давным-давно знаю их.

«Мой идеальный лагерь был бы не похож на пионерский»

«Роднички» стали целой эпохой в жизни владыки. Первые годы это был палаточный лагерь. Сначала он функционировал в Посольске, потом – в Тункинской долине и, наконец, в Черемховском районе, где уже появились домики, а лагерь превратился в стационарное учреждение. Сейчас там всё обустроено и отлажено, а начинать приходилось с восстановления заброшенных корпусов. Собственно, именно этим молодой епископ занялся снова, едва приехав в Братск. В первое же лето под руководством владыки в Братской епархии принялись обустраивать следующий детский лагерь – «Одигитрию».

– Сейчас и в «Родничках», и в «Одигитрии» созданы хорошие условия для детей – режим, программа, пятиразовое питание, – рассказывает владыка. – За всем этим чётко следят контролирующие органы. Но если бы я начинал в таких условиях, то по складу своего характера, наверное, не смог бы нормально наладить работу. Мне нужны реки, горы. Я уверен, что детей нужно воспитывать в преодолении трудностей, в труде, в ответственности друг за друга. Если ходить можно только строем до трапезной и обратно – это не по мне. Мне этого ещё в пионерском детстве хватило. Наверное, поэтому мне и выпало начинать эту работу с чистого листа. Господь лучше знает, кого на какое место поставить. А потом у нас появились прекрасные педагоги, которые умеют организовать интересный досуг для детей и при этом ещё и соблюдать правила.

– Ваш идеальный лагерь был бы палаточным?

– Мой идеальный лагерь, наверное, был бы не похож на пионерский лагерь моего детства. В самом начале «Родничков» мы ходили в походы, форсировали Иркут, без конца поднимались в горы, обошли все водопады Аршана. К счастью, Господь берёг, и ничего плохого с нами никогда не случалось. Зато дух наш просто парил. Кругом природа, никаких ограничений, полная свобода. Это вдохновляло, во всяком случае, меня.

Северный коэффициент

– Говорят, даже за исполнение общецерковных предписаний в Сибири спрашивают не так строго, как в европейской части России, например. Всегда делается скидка на более низкий процент воцерковлённости населения. Это на самом деле так?

– Мне кажется, в Иркутске ощущается некое возвышенное отношение к церкви. В Братске народ более суровый даже по сравнению с Иркутском. К тебе относятся так же, как ко всем, никаких поблажек ждать не приходится. С одной стороны, с северянами труднее, а с другой – проще, потому что они честнее.

Не знаю, конечно, насколько я сам подхожу северной территории в качестве епископа. Я не отношусь к типу авторитарных руководителей, хотя должность вроде бы обязывает. Мне это меньше всего нравится. У нас достаточно демократичное управление в епархии. Ведь любую систему можно в какой то степени «перенастроить» в зависимости от личностных качеств руководителя.

Мне кажется, что гораздо проще и эффективнее епархиальные дела прорабатывать в коллективе. По моему убеждению, полезно выслушать мнения священников по тем или иным церковным вопросам. У нас регулярно проводится так называемая «работа над ошибками» на епархиальных советах. Например, из Патриархии нам приходят циркуляры на самые разные темы. Одним из пунктов повестки дня у нас всегда значится разбор этих циркуляров. По идее, они уже должны быть отработаны, реализованы. Но мы всё равно их ещё раз просматриваем спустя какое-то время. С одной стороны, мы уже видим результаты их выполнения, а с другой – лишний раз убеждаемся, что всё сделано, ничего не упущено. Для меня это очень удобно: я себя так контролирую с помощью епархиального совета, и все священники вовлечены в епархиальную жизнь.

– Люди ждут, чтобы епископ вёл себя именно как авторитарный руководитель?

– А я всегда жду от людей осознанного поведения. Если уж ты стал священником, то сам знаешь, что тебе нужно соблюдать и к чему стремиться. Вот и действуй. Нас всё-таки больше определяет то, что нас призвало, а не понуждение извне, не какие-то психологические приёмы начальства. Правда, иногда и это необходимо. В жизни наступают моменты, когда человеку особенно трудно себя контролировать, и тут может помочь внешнее воздействие. Наверное, хороший руководитель должен это чувствовать и вмешиваться вовремя. Но мне хочется, чтобы люди действовали сами, из внутренних духовных побуждений. В итоге рано или поздно вокруг тебя всё равно сформируется общность людей, которых ты можешь назвать соратниками.

– На какие средства сегодня живёт епархия?

– Можно сказать, мы полностью находимся на самообеспечении. Храмы содержатся на средства прихожан. Других источников финансирования у нас нет. Меньше стало меценатов и благотворителей, которые активно помогали церкви в 1990-х годах. Сейчас у людей нет свободных средств, интерес к церковной жизни тоже, к сожалению, не так велик. У крупных предприятий зачастую даже в уставах обозначено, что они не помогают религиозным организациям.

Но я убеждён: чем больше храмов – тем лучше, потому что каждый новый храм становится точкой притяжения для людей. Для меня примером в своё время стала Казанская церковь в Иркутске. Казалось бы, в центре и так много храмов. Поэтому я думал: откроется ещё один, туда понемногу перетекут люди из уже существующих приходов. Но потом неожиданно для себя увидел на службах очень много новых лиц, новых людей. Поэтому строительство новых храмов, увеличение количества священников – это всегда церковный рост. Такую стратегию мы сейчас избрали. В Братске мы достраиваем один большой собор. Остальные храмы будут небольшие, но их будет много.

– Много храмов – это сколько?

– Когда патриарх направлял меня в Братск, он дал задание построить 25 храмов, исходя из западного норматива, где на 10 тысяч человек приходится один храм. Наш северный коэффициент при этом не учитывался. Когда я публично озвучил эти цифры в Братске, меня, мягко говоря, не поняли. На фоне того, что здесь один собор строился десять лет, эти планы выглядели, скажем так, оторванными от реальности. Но сейчас ситуация понемногу меняется. Когда я приехал, действовало четыре храма, теперь их семь, и строятся новые. Выделяются участки под строительство.

При храме во имя Всех русских святых строим монашеский корпус. Планируем начать строительство Богоявленского храма, решается вопрос о выделении нескольких земельных участков. Когда единовременно смотришь на всё, кажется, очень мало делается, с постоянными пробуксовками. А взглядом окидываешь пройденный путь – не так уж и мало, слава Богу.

Но я уверен, что нужно соблюдать баланс – строить стены храма и одновременно стены церкви как сообщества людей. Храмы нужно строить, но при них должны расти приходы, наполненные жизнью и во внебогослужебное время. Нельзя, чтобы человек пришёл, помолился, свечку поставил и вернулся в какую-то свою жизнь. Важно, чтобы каждый в приходе мог реализовать себя в том направлении, в котором он талантлив, профессионален.

У нас есть сестричество, православная гимназия, детский лагерь, центр реабилитации наркозависимых, волонтёрское движение. Наши волонтёры дружат с городскими отрядами и постоянно проводят совместные мероприятия. Гимназия живёт практически как одна семья.

– Частные учебные заведения закрываются по всей стране. Как вам удалось сохранить гимназию?

– Сначала нам в конце 1990-х очень хорошо помогал город, были спонсоры. Но постепенно изменились законодательство и возможности благотворителей, да и жизнь стала другой. В какой-то момент был поставлен вопрос о закрытии учреждения. И тогда нынешний директор отец Андрей Скрынько взял на себя ответственность. Он сказал: «Если вы мне доверяете, я попробую сохранить гимназию, но на других принципах». Собрались все вместе – педагоги и родители, пришли к выводу, что гимназия нужна им самим, и решили взять ответственность за её деятельность на себя. Очень многое в гимназии делается сообща, часто без вознаграждения. Сам отец Андрей очень глубокий человек, энтузиаст, и люди вокруг него подобрались такие же глубокие, деятельные.

Эти люди ведь не только в гимназии, но и в приходах живут по таким же принципам. Если уж человек выбрал для себя церковь как ценность в жизни, то церковь становится его зоной ответственности. И огромное благо для епархии в том, что наша гимназия таких людей даёт.

– Вы сейчас говорите о родителях – или о детях тоже?

– В основном о родителях. Детей мы воспитываем-воспитываем, а многие из города уезжают. Получается, что мы подпитываем новыми кадрами какие-то другие епархии, другие города. Образование у нас в гимназии хорошее, выпускники прекрасно сдают ЕГЭ, поступают в престижные вузы.

– Вы уговариваете их оставаться?

– Человеку на то и дана свобода, чтобы он поступал так, как считает правильным. Я думаю, что ребята зачастую уезжают за какими-то далёкими от реальности мечтами. Но я не могу поменять мнение молодого человека, которого манит мечта. Если я отговорю кого-то уезжать, а он по какой-то причине пожалеет об этом, в его глазах я буду «виноват». А если он сам принял решение – пусть ошибочное, но своё собственное – и потом набил шишек, ему уже некого винить.

Конечно, если я могу что-то сделать, чтобы человек остался, это один вопрос. Например, я помог устроиться на хорошую работу нескольким специалистам, и люди остались. А если вопрос о смене места жительства встаёт из-за того, что здесь дети болеют по причине плохой экологии, я вообще не вправе никого ни к чему призывать. Но отрицательная миграция – это удел почти любой провинции, наверное.

Люди покидают северные территории – пустеют целые посёлки. Может быть, таковы неизбежные исторические процессы. Когда-то эта территория населялась в соответствии с государственными задачами. Сначала территории заселялись пашенными крестьянами, потом в советское время разбивались геологические посёлки. Теперь, очевидно, приоритеты изменились.

– Но в епархии, кажется, свои приоритеты. Например, вы ввели традицию летом объезжать самые труднодоступные посёлки. Нужно приложить очень много усилий, чтобы организовать такую экспедицию на целый месяц, да ещё и с командой. Договориться с вертолётом, завозить по зимнику бочки с топливом, всё распланировать. Как вы составляете маршрут, чем занимаетесь в самих посёлках?

– Нужно сразу сказать, что ездим мы исключительно благодаря тому, что благотворители помогают нам с транспортом. Иначе мы в принципе не смогли бы туда добраться.

Вертолётом нас закидывают в Токму, и дальше 600 километров мы сплавляемся на катамаране по реке Непе, ещё около тысячи километров по Нижней Тунгуске до Ербогачёна. Маршрут проходит через Токму, Бур, Ику, Непу, Преображенку, Оськино, Ерёму и Ербогачён. Иногда заезжаем в Хамакар и Наканно. Но в эти посёлки уже на моторке нужно ехать, на катамаране получается слишком долго. Приезжаем, в каждом селении служим литургию. У нас есть «ноу-хау» – переносной храм, который целиком вмещается в один тубус. Поэтому мы заходим в любой клуб или библиотеку, на специальных тросах закрепляем баннеры с напечатанным на них иконостасом и за два часа преображаем помещение в храм.

Первые два года местные жители относились настороженно к людям в чёрных рясах, которые приплывали к ним непонятно ради чего. Рассуждали примерно так: «Что-то им от нас очень нужно, раз они готовы тратить на дорогу столько времени и денег». В бескорыстие нынче мало кто верит и не хочет, чтобы на нём зарабатывали. Но со временем отношение местных жителей смягчилось. Они привыкли, что священники вроде бы ничего не просят, только служат литургии, крестят всех желающих, молятся за усопших. Тем более что во время миссионерских поездок разговор с людьми о деньгах вообще не идёт. Понятно, что священников в этих посёлках нет. Только в Ербогачёне существует православный приход, который лишь недавно начал жить более-менее постоянной литургической жизнью.

«Моя мечта – чтобы на Катанге возродилась духовная жизнь, – делится сокровенным епископ Максимилиан. – Когда-то она там была: даже одно из сёл называется Преображенка – в честь храма Преображения Господня, который там тоже раньше был. Вообще, этот район был густонаселённым, с большим количеством церквей. Сейчас по реке плывёшь – только кресты считаешь, установленные на месте бывших храмов. Как на кладбище. Только вместо могил – пустое место, заросшее крапивой. Символично, если задуматься о «тогда» и «сейчас».

Несмотря ни на что, владыке такие поездки очень нравятся. Нравятся горы до небес, бурные речки, сибирские леса, непростой путь, который нужно преодолеть, чтобы просто прийти в гости к живущим здесь людям и рассказать им о Христе. Нравится ни с чем не сравнимая свобода и ощущение Божьего присутствия в этом мире, которое дарит надежду на то, что беспредельная Божия любовь к каждому человеку и к земле нашей многострадальной поможет нам снова возродиться. Один из святых подвижников XX века говорил: «Не нужно искать Святую Русь – нужно жить в ней». А начать можно с самого простого – выполоть крапиву в своём сердце и на земле, где ты живёшь. И владыка Максимилиан просто старается этому совету следовать.