– Лев Михайлович, у Иркутска есть какие-то особенности, которые отличают его от других областных центров Сибири?

– У Иркутска имеется целый ряд особенностей. Прежде всего это ведь не пролетарский город, в отличие от Братска, Ангарска или даже крупного краевого центра – Красноярска. Иркутск в хорошем смысле слова город мещан. А в это сословие входили и представители интеллигенции, и служащие, и всевозможные медицинские работники, не только врачи, но также провизоры и аптекари.

В течение веков Иркутск складывался так, что в нём образовалось огромное количество исторических мест, старинных зданий. Я знаю все областные центры Сибири, и нигде, может быть, только в Томске, не сохранился так хорошо этот уникальный провинциализм, да не обидятся на меня иркутяне. Одним из его основных проявлений, конечно же, является деревянное зодчество.

В Иркутске начиная с конца 17 века – середины 18 века мы видим сосредоточение четырёх властей. Такого не было ни в одном губернском центре Азиатской России. Это ещё одна особенность Иркутска как города губернского, а теперь областного. Это прежде всего генерал-губернаторская власть, которой не было больше нигде, разве что в Омске. Затем идёт власть губернаторская. Третья сила – это городское самоуправление, и в этом смысле нынешние городские Дума и мэрия – наследники той традиции. Наконец, ещё одна власть, которой мы почти нигде в Сибири не встречаем, – это власть духовная. С 18 века Иркутск стал центром Иркутской епархии, именно здесь находился архиепископ.

Конечно, все эти обстоятельства обязательно должны были наложить свой отпечаток на культурную традицию Иркутска. Все современники отмечали, что содружество светских и церковных властей придавало Иркутску совершенно особый шарм. Это говорили люди, которых никак нельзя заподозрить в симпатии к самодержавию, – областники Потанин и Ядринцев, петрашевцы и так далее. Православные храмы, синагога, мечеть – всё это прекрасные памятники истории и архитектуры. И мы должны отдать должное общественным организациям и мэрии, которые прилагают максимум усилий, чтобы не только сохранить все эти объекты, но и рассказать о них максимально широкому кругу людей.

– Именно поэтому у нас достаточно много памятников. Или всё-таки их недостаточно?

– У нас немало памятников, в отличие от Новосибирска, к примеру. У Иркутска в этом смысле счастливая судьба, городские власти всегда внимательно относились к этой теме. Я помню, например, как был восстановлен памятник Александру III на набережной. Мы тогда от имени кафедры истории написали открытое письмо в мэрию с предложением убрать шпиль и восстановить фигуру императора, которая находилась там исторически. И благодаря поддержке мэрии, губернатора и РЖД памятник был восстановлен в короткие сроки, а историки принимали участие в этом процессе в качестве консультантов. Сегодня памятник Александру III является одним из символов Иркутска.

Полтора года назад мы все участвовали в открытии памятника святителю Иннокентию Вениаминову. Разве это не крупная личность в истории Сибири и России в целом? В конце своей жизни он стал митрополитом Московским. Установление памятника – это ведь не только признание заслуг конкретного человека, это ещё и дань уважения к своей истории. А мы должны знать, кто с нами шёл по историческому пути и что этот человек сделал.

Установка памятника – это ещё и акт воспитательный. Я однажды уже говорил, что патриотизм нельзя воспитывать абстрактно, его нужно воспитывать на конкретных примерах. Когда мы ставим вопрос о памятниках, мы тем самым занимаемся патриотическим делом.

– Если бы вы составляли свой собственный рейтинг исторических деятелей, которым следует поставить памятники в городе, кто бы его возглавил?

– Это были бы два человека. Хотелось бы напомнить, что в 2019 году нам предстоит отметить два крупных юбилея. Первый из них – столетие со дня рождения Николая Францевича Салацкого в конце апреля. Я думаю, есть много людей, которые сохранили о нём самую добрую память. Я сам очень хорошо помню Николая Францевича. Это совершенно уникальный человек, внёсший большой вклад в развитие Иркутска.

Он сражался на Курской дуге, где был ранен. Как инвалид второй группы был комиссован в 1943 году и до конца жизни носил в теле около сорока осколков. За 18 лет его работы председателем горисполкома – так называлась тогда должность, соответствующая сегодня посту мэра города, – было построено 36 школ и 95 детских садов. Вы можете себе это представить? По сути, каждая третья из ныне существующих школ в городе была построена при Салацком.

При нём было построено большое количество промышленных объектов. Например, Ново-Иркутская ТЭЦ, без которой сегодня невозможно представить себе город. Я живу в районе Волжской и каждый день добираюсь до дома на троллейбусе. А троллейбусная ветка начала строиться опять же при Салацком.

Как секретарь парткома он внёс огромный вклад в строительство Иркутской ГЭС. После демобилизации работал в комсомольских органах, был первым секретарём обкома комсомола, затем секретарём парткома строительства Иркутской ГЭС. На фронтоне здания Иркутской ГЭС есть список строителей, которые внесли особый вклад в возведение этого важнейшего объекта. Фамилия Салацкого значится в этом списке одной из первых. За эту стройку он получил орден Трудового Красного Знамени.

Я был тогда мальчишкой, но хорошо помню, как папа возил нас смотреть на строительство ГЭС. Там впервые появились 25-тонные грузовики, у которых одно колесо было больше автомобиля «Москвич». Для Иркутска это было явление уникальное.

Заслуги Салацкого перед городом совершенно неоспоримы. Мне кажется, задача мэрии – подобрать место для размещения бюста Салацкому. Я знаю, что идут разговоры о том, чтобы поставить памятник где-то в районе ГЭС. Но я эту точку зрения не разделяю. Мне кажется, есть более подходящее, как говорили раньше, «намоленное» место. Нужно ставить бюст там, где бывает много людей. Около стадиона «Труд», например. Николай Францевич Салацкий заслужил это беззаветным служением Иркутску.

– Итак, первый памятник – Николаю Салацкому, представителю традиции городского самоуправления. Но вы говорили о двух юбилеях. Кто будет вторым?

– В августе исполняется 210 лет со дня рождения генерал-губернатора Восточной Сибири – графа Николая Николаевича Муравьёва-Амурского. Это совершенно выдающаяся личность. С Муравьёвым связано прежде всего присоединение к России Дальнего Востока. Азиатская Россия до 1917 года занимала 80% территории всей Российской Империи. В неё входило пять генерал-губернаторств, а начиная с 1822-го по 1917 год здесь сменилось 52 генерал-губернатора. Так вот, среди этих, без сомнения, выдающихся личностей Муравьёв-Амурский занимал одно из первых мест, а возможно, и вовсе лидирующее.

Муравьёв-Амурский прожил в Иркутске с 1847-го по 1861 год, то есть 14 лет. За это время он столько сделал для устройства региона, что его мало с кем можно сравнить. Так, в это время появляется Забайкальская область с центром в Чите. А ведь тут был явный парадокс, поскольку на звание столицы, конечно же, претендовал старинный Верхнеудинск, основанный в середине 17 века.

В Чите же на момент провозглашения её столицей Забайкальской области насчитывалось всего 660 жителей. Но Муравьёв-Амурский со своим стратегическим мышлением точно понял, что столица должна быть здесь, поскольку именно Чита была расположена ближе к Дальнему Востоку. Она стала опорным пунктом с точки зрения снабжения провиантом, а позже и людским ресурсом, необходимым для продвижения России на Дальний Восток.

В Якутии в это же время вводится должность губернатора, туда переносится Охотский порт. Что это значит? Это прежде всего защита наших рубежей на севере и на Дальнем Востоке от англичан, американцев и французов. èèè

Муравьёв был удивительно тонким дипломатом. Первые дипломатические навыки он получил на Кавказе, где проходил службу, а Кавказ – это страна горцев, причём разные племена были не только не дружественны по отношению к России, но зачастую враждовали между собой. Муравьёв, будучи молодым офицером, умел не только улаживать противоречия между горцами, но и привлекать их на сторону России. Кстати, на Кавказе он был ранен и в Иркутск приехал с рукой на перевязи.

Муравьёв был первым сибирским генерал-губернатором, которому Министерство иностранных дел с согласия императора предоставило дипломатические полномочия с правом ведения самостоятельных переговоров. В итоге он совершенно блестяще провёл переговоры с Китаем.

Очень тонко он проводил политику в Забайкалье, которое граничит с буддийскими странами. Буддизм в Забайкалье проникал примерно с 17 века. Знаменитый переводчик и путешественник Николай Спафарий, первый посол России в Китае, отмечал в своём дневнике наличие ламских юрт в Забайкалье. Вот тут в середине 19 века и столкнулись интересы православного духовенства и ламаизма. Православие в Забайкалье распространялось тогда очень тяжело. Русская православная церковь полагала, что буряты часть своих доходов отдают ламам, и требовала навести порядок.

Проблема была деликатная. Но Муравьёв блестяще её разрешил. Через Забайкалье, Верхнеудинск и Кяхту проходил торговый путь с Китаем, чрезвычайно выгодный для России. Занять агрессивную позицию по отношению к ламаизму – означало настроить против себя бурят. Откровенно сказать, границы между Россией и Китаем ещё не было. Бурятские племена могли совершенно свободно откочевать туда. Муравьёв настоял на том, чтобы положение о ламаистском духовенстве было утверждено в 1853 году. Оно урегулировало взаимоотношения нашего государства и ламаизма. Без каких-либо изменений это положение просуществовало до 1917 года. Кстати, буддизм был принят в качестве официальной религии ещё Елизаветой Петровной.

– На Дальнем Востоке памятники Муравьёву-Амурскому есть, и местные жители прекрасно понимают вклад Муравьёва в освоение этой территории.

– Совершенно верно. В Хабаровске и Благовещенске стоят памятники Муравьёву, есть Муравьёвский сквер. Когда Муравьёв умер в Париже, его похоронили на Монмартре, одном из почётных кладбищ. Но через 10 лет после его смерти представители Хабаровска, Владивостока, Благовещенска и ещё ряда населённых пунктов, основанных им, приехали в Париж и возложили на его могилу серебряный венок.

Но он ведь был нашим генерал-губернатором, жил в Белом доме, Иркутск был ему далеко не чужим городом. Кстати, при Муравьёве здание было жёлтого цвета. По воспоминаниям современников, его супруга Екатерина Николаевна страстно любила цветы, и дом, что называется, утопал в цветах. Там ведь был двор, от которого сейчас осталась лишь небольшая часть ограды. В этом дворе был небольшой садик, в котором жили две зверушки – дикая коза и заяц. Муравьёв очень любил животных.

Кстати, Екатерина Николаевна была француженкой и по-русски вообще не говорила. Но вместе с мужем она организовывала совершенно невероятные амурские сплавы и сама принимала в них участие, несмотря на тяжелейшие условия. Сохранилась масса воспоминаний о том, как Муравьёв вёл себя во время этих сплавов. У костра с казаками, что называется, из одного котелка щи и кашу хлебал. Причём для того, чтобы пообедать посытнее, гречневую кашу добавлял в котелок со щами, вот и весь обед генерал-губернатора.

– Сегодня ведётся дискуссия о том, каким путём был присоединён Дальний Восток к России – военным или всё-таки мирным.

– Я полагаю, что ни та, ни другая точка зрения не может претендовать на монополию. Надо вести речь и о том, и о другом способе. Военный путь – это прежде всего переселение в те края казаков. Когда в середине 50-х годов 19 века американцы и англичане попытались захватить эти земли, незыблемость русской территории отстояли именно казаки, которых переселил туда Муравьёв. Но казакам нужно было продовольствие. Поэтому нужны были земледельцы. Ещё раз оказался прав Муравьёв, когда наряду с казаками переселил на новые земли пашенных крестьян.

После подписания Аргунского договора он был обласкан императором. Получил титул графа, высочайшее придворное звание генерал-адъютанта, воинское звание генерала от инфантерии, чему соответствует современное звание генерал-полковника, и ещё орден. Однако в течение всего иркутского периода жил он скромно, хотя жалование имел высокое. Кстати, большую часть дохода составляли деньги, выплачиваемые ему по личному распоряжению императора. Впрочем, эти доходы всё же были недостаточно велики, чтобы его можно было назвать богатым человеком.

Кстати, он не был каким-то исключением в этом плане. Я изучал материальное положение всех генерал-губернаторов Азиатской России. Все они были дворянами, но не помещиками, то есть не имели собственных имений. Абсолютно все жили за счёт жалования.

Что касается Муравьёва, он не принадлежал к элите, хотя получил блестящее образование. У него никогда не было своего дома, в Иркутске он жил в служебном жилье, каковым являлся Белый дом. Более того, ни в Москве, ни в Петербурге у него тоже не было своего дома. Иркутский губернатор Венцель, столкнувшись с Муравьёвым в гостинице Санкт-Петербурга уже в постиркутский период, записал в своих воспоминаниях, что экс-генерал-губернатор «живёт как прапорщик». Есть воспоминания одного из денщиков, в которых описывается бритвенный прибор Муравьёва. Совершенно простой, безо всякой инкрустации и украшений, как то было принято среди людей его положения.

Принимая во внимание заслуги Муравьёва-Амурского и его след в истории Иркутска, я полагаю, что 210 лет со дня рождения генерал-губернатора мы должны отметить достойным образом. Когда-то в городе была улица Амурская, позже переименованная в улицу Ленина. Мне кажется, было бы неплохо, если бы у нас в городе снова появилась улица, названная в честь генерал-губернатора. Есть множество улиц, названия которых сегодня вообще никак не связаны с историей Иркутска. Может быть, на эту тему стоит подумать в будущем. Но в ближайшее время мы должны поставить в центральной части города по крайней мере два памятника – Николаю Салацкому и Николаю Муравьёву-Амурскому.