Александр Гимельштейн, главный редактор:

– Коллеги, сегодня у нас в гостях депутат Государственной Думы РФ, председатель одного из её ключевых комитетов – по природным ресурсам, собственности и земельным отношениям – Николай Петрович Николаев. Он не первый раз приходит в редакцию, держит плотный контакт с Иркутской областью, от которой избирался. Николай Петрович, вам слово, а потом мы зададим вопросы.

– Рад всех приветствовать, спасибо большое за приглашение. Несмотря на то что в последнее время мне не так часто удаётся бывать в регионе, как хотелось бы, я в курсе того, что происходит в Иркутской области. Здесь активно работают мои помощники, с которыми мы постоянно на связи. Социальные сети стирают границы, поэтому нет ощущения оторванности. Все проблемы региона мне понятны. Наша территория, конечно, очень сложная, со своими особенностями, но и работать интереснее именно по этой причине. Многие тенденции и явления, характерные для всей России, здесь представлены более чётко, наглядно, как через увеличительное стекло.

Что касается работы комитета Государственной Думы, то в 2018 году помимо активной законотворческой деятельности нам удалось организовать масштабное и очень важное событие – Национальный лесной форум. Он прошёл в пяти федеральных округах, в его мероприятиях приняли участие более 1500 человек. Лейтмотивом стало то, что мы рассматривали лес не только как источник древесины, но и как национальный, экологический и социальный ресурс – для охоты, сбора дикоросов, отдыха и так далее.

Итогом больших парламентских слушаний по этой теме стали конкретные законодательные инициативы, целый ряд которых уже принят. Помимо этого участники форума выступили с идеей создания Межрегионального природоохранного общества, которое работало бы по всей России, что и было сделано. Можно долго рассказывать о каждом направлении работы комитета. Это не только вопросы использования природных ресурсов, это большой блок земельных вопросов, блок законодательства о собственности, где мы отвечаем за реформу долевого строительства, изменение законодательства о банкротстве, саморегулировании, а также многое другое. Полагаю, что будет интереснее дать ответ на ваши конкретные вопросы.

Александр Гимельштейн:

– Николай Петрович, вы уже высказывались по известному всем вопросу. Вы являетесь членом фракции «Единой России», хотя и не состоите в партии. Острая политическая тема: руководитель региона, судя по всему, замешан в браконьерской охоте, российские медиа об этом говорят, на эту тему уже высказался целый ряд парламентариев, включая вас. А с чем, по вашему мнению, связано гробовое молчание депутатов-«единороссов» по этому вопросу, в том числе и от Иркутской области. Это солидарность такая?

– Как вы уже упомянули, я высказывался по этому вопросу, как и мой коллега Владимир Бурматов, председатель комитета по экологии, который состоит в «Единой России». В тех роликах, которые сейчас «гуляют» по Интернету и которые показали федеральные телеканалы, меня не только вопрос самой охоты волнует. В большей степени меня потрясло то, что мальчишке – внук он губернатора или нет – дали в руки ружьё и спровоцировали его на то, чтобы он застрелил кабана, который находится в клетке. Как отец двоих взрослых сыновей, я прекрасно понимаю, что одно дело, когда парня ведут на настоящую охоту, где происходит соревнование человека и животного. А когда в лоб убивают живое существо, которому и деваться некуда из клетки, – это совсем другое. Я могу предположить, что это происшествие стало определённой травмой для ребёнка. Если мальчику показали, что можно просто взять и убить живое существо, то кем он вырастет? Это вопрос риторический.

Если говорить о самой охоте, то не важно, чиновник какого ранга в этом замешан, важен сам факт этой охоты. Браконьерская охота стала чем-то само собой разумеющимся, нелегальный оборот продукции от неё оценивается примерно в 18 миллиардов рублей в год. Это на два миллиарда больше, чем стоимость продукции, добытой легальным путём.

Видеоблогер Артём Павлечко (в номере от 22 января 2019 года он дал интервью нашей газете, в котором рассказал о том, как попал на охоту с губернатором Сергеем Левченко. – Прим. автора) прислал мне письмо с описанием всех проблем, с которыми он сейчас сталкивается. Он пишет о том, что его буквально преследуют за этот ролик. Мы будем обращаться в Генеральную прокуратуру РФ, чтобы привлечь внимание к происходящему. Если парня сейчас не защитить, то все другие 10 раз подумают, прежде чем сообщить о любом преступлении. Без такой обратной связи, без общественного контроля, нашего гражданского участия в том, что происходит, все о подобных случаях будут просто молчать.

Людмила Бегагоина, заместитель главного редактора:

– Вас не смущает, что первая доследственная проверка показала: всё в порядке, охота была проведена в установленные законом сроки?

– Если будет возможность замять вопрос на местном уровне, то всё так и останется, потому что коррупция, к сожалению, была, есть и будет. Самое главное лекарство от неё – открытость, возможность «поднять» информацию на высокий уровень. Несколько лет я отработал в Общероссийском народном фронте, нам удавалось контролировать исполнение программ по переселению из ветхого, аварийного жилья, по здравоохранению только благодаря тому, что мы «поднимали» информацию с поселкового уровня до федерального. К сожалению, нарушение законодательства становится нормой, потому что все видят, что оно никак не карается. Если же довести эти уголовные дела до конца, если виновные понесут наказание, то все остальные в следующий раз подумают, стоит ли.

Елена Трифонова, обозреватель:

– Николай Петрович, два года назад был введён запрет на вылов байкальского омуля. Есть ли уже результаты этого решения? И ещё один вопрос: мониторинг численности омуля сдвинут на конец программы. Хотя логичнее было бы провести его в начале и в конце.

– Благодарю вас за вопрос. Я специально сделал запрос в Федеральное агентство по рыболовству, чтобы выяснить, каким образом принималось решение о запрете омуля, кто его согласовывал и подписывал. И в конце прошлого года получил ответ, который передаю вам. Насколько я понимаю, ограничение вылова омуля было объективной необходимостью, согласованной с Республикой Бурятия, Иркутской областью. Я его всецело поддерживал. Но сейчас вижу, как оно реализовывается.

Все мы прекрасно знаем, что, несмотря на запрет, приобрести омуль можно, а заведения общественного питания предлагают блюда из него. Хотя по телевизору время от времени показывают сюжеты о том, как поймали очередного «браконьера» с 10 хвостами. Я далёк от мысли о том, что люди, получавшие огромный доход от нелегального вылова омуля, сейчас сидят сложа руки. По-моему, логичной мерой стал бы запрет на саму продажу омуля.

Если говорить о реализации мониторинга за численностью омуля, то она бутафорская. Мы плотно общаемся с ИГУ, с учёными, которые занимаются Байкалом. Все они говорят: «Система мониторинга по Байкалу практически развалена, и никто не собирается её восстанавливать».

Альберт Батутис, первый заместитель главного редактора:

– Коллеги, я хотел бы обратить внимание на то, что говорится в ответе. Для меня некоторые данные стали новостью. Прежде всего запрет действует три года – с 2017-го по 2019 год. Во-вторых, он реализовывается в рамках Программы по сохранению омуля в озере Байкал. В-третьих, оценка объёма омуля проводилась Байкальским филиалом «Госрыбцентра». Согласно ей, совокупная биомасса байкальского омуля за 20 лет снизилась в три раза. И важный момент – правительство Иркутской области было осведомлено о предстоящем запрете, возражений по этому поводу в адрес Росрыболовства не поступало.

Елена Лисовская, обозреватель:

– На своей странице в «Фейсбуке» вы анонсировали внесение изменений в существующий Закон об охоте. С чем они связаны?

– Закон об охоте долго не менялся, в результате чего в нём оказались не учтёнными реалии нынешнего времени, отсутствует целый ряд определений. Это приводит к тому, что каждый делает всё, что хочет, и появляется много злоупотреблений. Взаимоотношения человека и животного – тема острая, а если говорить ещё и об охоте, то вдвойне. С одной стороны, есть зоозащитники, с другой – охотники.

Нам предстоит решить вопросы, связанные с регулированием охотхозяйственных соглашений. Дело в том, что они – единственный документ в нашей стране, который нельзя менять вообще. Его можно только расторгнуть. Второй вопрос: за что охотпользователи платят? Здесь очень расплывчатые формулировки, которые приводят к большому количеству судебных дел, а каждый регион и суд абсолютно по-разному трактуют этот раздел. Кто-то берёт с охотпользователей двойную плату.

Ещё одна тема – вольерная охота. Здесь воображение рисует страшную картинку: животные в клетках и убивающие их охотники. Хотя речь идёт просто о неудачном определении. На самом деле, в данном случае вольер – это довольно обширная территория, где выращиваются животные, часть из которых потом отпускают в дикую природу. Такая практика принята во всём мире. Сейчас создана рабочая группа по внесению изменений в охотничье законодательство, в её состав включены также представители науки.

Ольга Мутовина, обозреватель:

– Николай Петрович, с 1 января 2019 года в силу вступили изменения в законе, и многие с удивлением узнали, что из леса можно брать валежник и сухие ветки. Насколько я знаю, это решение обсуждалось несколько лет. Почему его принятие так затянулось?

– Эта тема появилась как раз в ходе нашей поездки по Иркутской области. Когда мы были в селе Чикан Жигаловского района, к нам подошли жители и спросили, почему они не могут брать валежник из леса, почему их останавливают. Когда мы начали разбираться с этим вопросом, оказалось, что он актуален для всей лесной части России. Кстати, ещё во времена Петра I запрещали рубить лес до уборки валежника.

Я подготовил законопроект, а когда мы с коллегами внесли его в Думу, к документу присоединились около 100 депутатов из разных регионов России. Хотя потребовалось время для того, чтобы убедить некоторых причастных: в этой теме нет подвоха. Например, один человек, участвующий в экспертизе различных законопроектов, сказал мне: «Я понял, что теперь вы будете заезжать в лес на бульдозере, валить лес, а на следующий день собирать валежник». Какое-то время продолжалась дискуссия, потом мы собрали представителей регионов, для которых актуален этот вопрос, пригласили нашего оппонента. Он в течение полутора часов слушал про валежник, а затем сказал: «Я понял, что это реально нужно».

Ещё одна связанная с лесом тема – дикоросы. Выяснилось, что продавцы, стоящие по обочинам дорог с грибами и ягодами, нарушают закон. Потому что, согласно российскому законодательству, собирать их можно только для личного потребления. При этом в Налоговом кодексе РФ есть норма о том, что продажа грибов и ягод не облагается налогом. По факту же получается, что отрасль не может развиваться, нельзя направлять в неё инвестиции на легальных основаниях. Мы понимаем, что большое количество приобретаемого сырья реализуется по «серым схемам», практически вся отрасль – в «серой» зоне.

Егор Щербаков, обозреватель:

– Но ведь два десятка лет тому назад по деревням ездили заготовители…

– Лесной кодекс существует 11 лет, с тех пор заготконторы исчезли. Согласно статистике потребкооперации «Центросоюз», до введения Лесного кодекса только в их организации существовало порядка 20 тысяч заготконтор, а сейчас их по всей стране осталось всего 700. Тема дикоросов опять же возникла в Приангарье. Мы ездили по малым деревням и с удивлением узнали, что в то же Жигалово ягоду привозят. Хотя в своё время на орехе, ягодах и грибах люди зарабатывали свои первые деньги. В Усть-Куте говорили о том же. Когда мы поехали по регионам с Национальным лесным форумом, выяснилось, что в Хабаровске объёмы сбора папоротника сократились за последнее десятилетие в 10 раз.

Людмила Бегагоина:

– Неужели за 11 лет нельзя было это поправить?

– За 11 лет я ответить не готов, но два с половиной года своей работы стараюсь сделать для этого всё возможное.

Георгий Кузнецов, обозреватель:

– С введением Лесного кодекса, на мой взгляд, Россия постепенно утратила возможность контролировать живой лес. Всё переведено в управление древесиной, то есть лесом срубленным. Мы ругаем «чёрных» лесорубов – и правильно делаем. По экспертным оценкам, они заготавливают миллион или два кубометров в год. Да и официальные заготовки в 30 миллионов кубометров непомерно велики для лесного хозяйства региона. Согласно ссылкам на расчётную лесосеку, в Иркутской области должно заготавливаться не более 24 миллионов. То есть мы работаем на истребление лесов. А с учётом того, что лесоустройство территории проводилось 20–30 лет назад, можно утверждать: мы не знаем, что у нас растёт, но знаем, что можно срубить.

– Тема очень многогранная. После Национального лесного форума мы пришли к нескольким выводам. Во-первых, создать с нуля новый Лесной кодекс, который сразу же мог бы решить все глобальные проблемы, невозможно. Значит, надо работать с документом, который есть. Нынешний Лесной кодекс выходит уже в 41-й редакции.

Во-вторых, мы приняли поправки, которые обязывают регионы публиковать всю информацию о лесных участках. Сформирована карта, где сейчас можно посмотреть эти участки и всю информацию о них: свободный участок или нет, арендованный ли, если да, то кем, и так далее. И самая главная тема – это лесоустройство. Она была в своё время спущена в регионы, которые по разным причинам – из экономии или злоумышленно – лесоустройством не занимались, хотя средства на эти цели выделялись. Лесоустройство надо поднимать на федеральный уровень.

Сейчас подготовлены предложения, возможно, на весенней сессии мы их примем, тогда работа по лесоустройству будет идти в плановом режиме. Подчеркну, что в принятом на три года федеральном бюджете значительно увеличился объём средств на постановку лесов на учёт и так далее.

Юлия Сергеева, обозреватель:

– Николай Петрович, можете сказать, насколько лесной фонд России сократился по площади после проведения лесной амнистии.

– Хочу отметить, что лесная амнистия не сократила площадь лесов, а исправила существующие ошибки. Есть посёлки, появившиеся ещё в 1960-х годах, но они странным образом оказались на лесных землях. В то же время у нас есть большое количество лесов на заброшенных сельхозземлях. У нас есть населённые пункты, которые числятся в 10 реестрах как лес, а есть леса, которые по факту нигде не числятся. Поэтому надо будет подсчитать, сколько новых лесов мы внесём в земли лесного фонда. Тогда мы получим объективную информацию.

Если навести порядок в этой теме в одной Иркутской области, то на 60% проблема «чёрных» рубок будет решена. И это только в нашем регионе. А если взять всю Россию? Эта важная, скрупулёзная работа рассчитана до 2025 года, и от её качества зависит, каким будет завтрашний день для всех лесов России.