Тимур и его команда

– Государственная премия означает, что государство высоко оценило твою работу. Но ты неоднократно говорил, что государство относится к НКО, включая Русфонд, несерьёзно – как к детям…

– Да, как к Тимуру и его команде. Штаб на чердаке, сигнализация на верёвочках, старушку через дорогу перевести – молодцы, детишки, хорошее дело делаете. Это очень заметно по регистру доноров костного мозга, который мы строим. Государство готово делать партнёрские проекты с частными коммерческими компаниями, но не готово воспринимать НКО как равноправных партнёров.

– Давай помечтаем. Какую роль НКО будут играть через десять лет?

– Я, конечно, не знаю, как пойдёт. Но я убеждён, что будущее у России европейское, и, следовательно, с поправкой на русский акцент мы будем делать ровно то же самое, что делают в Европе. Возможно, уйдёт адресный фандрайзинг. Сегодня это всё ещё самый эффективный способ сбора денег, но будет ли он в будущем? Возможно, будет то, о чём мечтают многие: помощь напрямую на программы, на проекты, а не на конкретного человека. На самом деле мы, Русфонд, и сейчас это делаем. Когда мы публикуем призыв помочь конкретному ребёнку, в действительности мы помогаем клинике-партнёру работать бесперебойно и закрываем целое медицинское направление по программе, которую утвердили в начале года.

– Ты упаковываешь системную помощь в адресную?

– Это правда. Смотри: есть клиника, у неё есть мощности – количество коек, количество операций, которые она может сделать. И есть государственное финансирование. Как правило, его не хватает. Приходим мы – и не подменяем госбюджет, а дополняем его, чтобы клиника работала на полную мощность. Это всем выгодно. Дело в том, что клиника заранее знает, сколько в течение года у них будет незадействованных мощностей, сколько это в деньгах, сколько примерно операций в год они не смогут сделать из-за нехватки финансирования, сколько детей они должны подготовить сверх госплана. А мы со своей стороны знаем, сколько писем о помощи мы можем опубликовать. И мы согласовываем с клиникой программу, которая точно будет выполнена.

Сменить уклад

– Ты рассказываешь про взаимоотношения Русфонда с обществом. Да, ты обществу нужен и находишь у общества понимание. Но всякий раз, когда ты начинаешь новый проект, всякий раз, когда внедряешь новую методику или технологию (что метод Понсети при косолапости, что раздвижные металлоконструкции VEPTR при сколиозе, что вот сейчас регистр доноров костного мозга), у государства ты не находишь понимания несколько лет.

– Не у государства как такового, а у его части – Минздрава. Может быть, и не найду. Мы рассказываем только про те проекты, которые удались. А есть и неудавшиеся проекты. Ты прав. Но мы же с тобой знакомы с Жузепом Марией Рамиресом – у него крупнейший реабилитационный центр в Барселоне, и это НКО. Посмотри, сколько лет прошло. В семидесятых годах XIX века в Барселоне появились общественные клиники. 150 лет прошло. Даже когда в Испании пришёл к власти Франко, он национализировал все частные клиники, но не тронул общественные больницы, потому что они принадлежали людям, обществу и содержались на общественные деньги. Вот надо, чтобы прошло 150 лет, тогда и к нам Минздрав будет относиться так же серьёзно, как Каталония и вся Испания относятся к Рамиресу? Наверное, он бы мог приватизировать реабилитационный центр, но центр до сих пор общественный. Рамирес говорит: «Я левак, мне деньги не очень интересны, мне интересно служение». Пройдёт 150 лет, пока государство поймёт, что и у нас есть люди, которым деньги интересны не очень, а интересно служение.

Я спрашивал Рамиреса, почему его клинику не национализировали, а он говорит, что в правительстве там сидят тоже леваки, и они понимают, что некоммерческая клиника будет работать лучше, чем государственная. Так же и мы: если мы с тобой пробьём идею регистра доноров костного мозга, который мы, НКО, создадим и будем содержать вместе с государством – вместе, потому что иначе не получится, вот это и будет означать смену устоев. Да, против нас бюрократы, которые исповедуют советские устои, когда никаких НКО не было. Но мы должны понимать, что завтра других бюрократов не будет. Мы должны с этими бюрократами работать – и поменять устои. Мы будем рады, если во главе НКО «Национальный регистр имени Васи Перевощикова» с объединённой базой фенотипов встанет врач из государственной клиники, мы даже зарплату ему платить будем. Уже сегодня наш Национальный регистр обладает информационной системой, которой нет у государственной базы фенотипов. Это европейский сервис – и мы уже внедрили его, а государство ещё даже и не задумалось о нём.

– Почему тогда система сопротивляется?

– Потому что Советский Союз. Уклад! У меня 52 года журналистского стажа, я 25 лет работал в советских газетах. Уклад – это самое страшное. Алексей Гастев – инженер, который принёс в Россию научную организацию труда по Тейлору и создал ЦИТ (Центральный институт труда), в полном составе расстрелянный в тридцатых годах, в своей книжке писал: «Если мы возьмём немецкого рабочего и русского рабочего, то какой рабочий за восемь часов выдаст больше качественной продукции? Немец, конечно, потому что он умеет работать системно. А если случится катастрофа, авария, то какой рабочий быстрее устранит её? Разумеется, русский». Мы умеем авралить – и мы должны научиться работать системно, писал Гастев ещё в 1920-х годах. Это трудно переменить. Когда чиновник из Минздрава говорит мне, что Русфонд не может строить регистр, потому что нет закона о регистре, я спрашиваю: «А почему у вас закона нет?» 40 лет назад постановлением правительства РСФСР решено было строить регистр. Одновременно с американцами. За 40 лет американцы построили регистр в 9 миллионов доноров, а у нас в регистре потенциальных доноров всего 90 тысяч – и то треть обследована за счёт Русфонда.

Если государство не поймёт, что НКО с подобными задачами социальной сферы справляется эффективнее, то Россия сама на себя наложит санкции. Я знаю, почему у меня должно быть качественнее и дешевле: потому что я эти деньги заработал, а государственным клиникам деньги даёт госбюджет. Я потому эффективнее, что могу или выиграть, или проиграть, а государственная клиника проиграть не может. И если мы зарабатываем деньги и ими рискуем, то это мы, а не государство, должны решать, как нам эти деньги тратить.

Технологический прорыв – это обязательно преодоление: преодоление советского уклада, когда «я начальник – ты дурак».

– Думаешь, тебе удастся преодолеть советский уклад?

– Не знаю. Мне кажется, Татьяна Голикова (председатель Совета при правительстве РФ по вопросам попечительства в социальной сфере. – Русфонд) на нашей стороне. Она человек государственный, а не ведомственный. Ей надо искать деньги в условиях кризиса, когда ресурсов не хватает. Мне очень хочется верить в её поддержку, потому что мы постоянно в поиске инноваций, мы знаем, как внедрять инновации и как удешевить производство. Потому что мы эффективнее госучреждений, а лишних ресурсов не бывает. И если возвращаться к твоему первому вопросу, то да, я верю, что рано или поздно НКО станут равноправными партнёрами государства и не будут «подручными партии», как когда-то сказал Никита Сергеевич Хрущёв про журналистов.

Один и тот же менеджмент

– Сколько тебе лет?

– Семьдесят четыре.

– Послушай, почему ты всё время придумываешь что-то новое? Почему ты не консерватор и не склонен почивать на лаврах, раз уж ты создал крупнейший в России благотворительный фонд?

– Лучше всех сказал Дмитрий Борисович Зимин. Когда он создавал «Билайн», он был уже большим учёным и большим производственником. Так вот, он сказал: «Это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты хозяин». Ничто не может заставить человека работать столько, сколько работает хозяин. Это такая сладкая мука, когда ты придумал – и тебя никто не может остановить.

– Когда с тобой разговариваешь про благотворительность, ты всё время приводишь примеры из промышленного производства.

– Да, я вырос на этом. Мой отец был начальником литейного цеха. Мне было пять лет, когда мы из барака переехали в квартиру, и я стал слушать разговоры взрослых. К отцу приходили сослуживцы, я только и слышал от них: себестоимость, расценки, нормы выработки… Мне ужасно нравились промышленность и строительство, когда люди из ничего делают что-то. Моей первой любимой книжкой был «Таинственный остров» Жюля Верна. А в последние годы я перечитываю Питера Друкера и книжки нобелевских лауреатов по экономике. Очень интересно! Друкер, например, утверждал: хоть в литейном производстве, хоть на стройке, хоть в благотворительности – менеджмент один и тот же. Я всю жизнь писал про стройки и заводы, 22 года занимаюсь организацией благотворительности – и правда, одно и то же!

– Если благотворительный фонд – это производство, то производство чего?

– Михаил Кожухов в 1990-х годах на «ТВ-6» представил меня словами: «А это Лев Амбиндер, который создал фабрику добра». Сначала покоробило, а потом я подумал: да, фабрика, да, добра. Человек – любой! – хочет чувствовать себя добрым. Главный продукт, который мы создаём, – это письмо о помощи, верифицированное экспертами и журналистами. С отбора писем в печать и начинается наша индустрия. Надо это письмо опубликовать так, чтобы собрать на него деньги. Давным-давно, ещё в 1996 году, я придумал классификатор. Я отобрал письма гарантированного интереса читателя, которые хоть вверх ногами опубликуй, деньги всё равно соберутся. Тут дело в соотношении темы и цены вопроса. А есть темы зоны риска, когда просто в ответ на письмо читатели не помогут, но, если заметку напишет Панюшкин, тогда помогут. И есть темы абсолютно безнадёжные, на которые никто никогда не даст ни копейки. Значит, надо на других темах собрать излишки, чтобы помочь тем, кому не помогает никто. И надо понимать ещё, что читатель развивается – и ты помогаешь ему в этом! И он начинает жертвовать на то, на что пять лет назад не дал бы ни рубля, – на ДЦП, например, или на паллиативную помощь. Надо понимать, что и зачем ты публикуешь, потому что газета – это же производство. Как и благотворительный фонд.