– Запрет на вылов байкальского омуля стал очень болезненной темой и для местного населения, и для тех предприятий, которые занимались заготовкой и переработкой рыбы. Именно поэтому до сих пор идут споры, насколько обоснованным было решение о введении моратория. Ещё рано делать выводы о том, оправдал ли себя запрет?

– Поток нелегальной рыбы был очень большой. В любое время в любой точке побережья Байкала можно было купить икру омуля в гигантских количествах. Хотя, казалось бы, официально заготовка икры не ведётся и такой продукции, как омулёвая икра, не существует. Ни государственные, ни даже частные предприятия не выпускают гостированную икру. Значит, тот продукт, который поступает в продажу, не сертифицирован, не имеет ветеринарных свидетельств, а за его качество никто не отвечает.

Браконьерский вылов привёл к тому, что подавляющая часть производителей просто не доходила до нерестилищ. Например, в 2016 году на рыбзаводах заложили всего 65 миллионов икринок, в 2017-м – 121 миллион. При мощности в 2 миллиарда закладывалась только двадцатая часть икры. Хотя в лучшие годы рыборазводные заводы полностью заполнялись икрой, и она инкубировалась. Запрет как минимум привёл к тому, что в нынешнем году заложили 500 миллионов икринок, это уже четверть мощности рыбзаводов.

После введения моратория многократно усилилась охрана, гораздо интенсивнее работают органы, наделённые соответствующими полномочиями. Мы постоянно слышим о задержаниях на постах, о возбуждении уголовных дел. Браконьерство и сейчас остаётся, конечно. Но объём его всё-таки сократился. Если бы можно было каким-то образом исключить незаконную ловлю, может быть, и запрет не понадобился бы. Как это сделать – вот вопрос.

Я сам наблюдал, как в период рыбодобычи от Слюдянки до Посольского сора выходит около 300 браконьерских лодок в день. Дело дошло до того, что официально выделяемые квоты не осваивались, а масштабы нелегальной добычи росли. В последнее время она была выше легальной более чем в два раза. При этом квоты по Иркутской области в последние годы составляли около 200–250 тонн, для Бурятии – в 3-4 раза больше, поскольку основные промысловые районы находятся на территории соседей. У нас к промысловым участкам относятся только Маломорский район и частично Южный Байкал. Помимо этого всегда были квоты для коренных малочисленных народов. Кстати, им лов рыбы разрешается даже сейчас, в период запрета. Правда, и там существует ряд ограничений. Ещё остаются так называемые «научные квоты», но они совсем невелики и составляют в современный период около 15 тонн.

– Какие организации получают «научные квоты» сегодня?

– Прежде всего это ФГБНУ «Госрыбцентр» (Байкальский филиал), а также Лимнологический институт, Байкальский музей, Институт геохимии, Институт общей и экспериментальной биологии (г. Улан-Удэ), Служба ветеринарии Иркутской области и, наконец, ИГУ. Основной объём от этих 15 тонн получает Госрыбцентр (10,6 тонны), потому что ведёт учёт захода омуля на нерестовые реки. Лимнологический институт, Байкальский музей, Институт геохимии, получают небольшие квоты на вылов – 200–500 килограмм омуля. Квота ИГУ составляет 700 килограмм. Информация о научных квотах на все водоёмы РФ находится в свободном доступе на сайте Федерального агентства по рыболовству. На текущий год это приказ № 185 от 14 марта 2018 г.

Причём весь выловленный омуль после научных исследований должен быть уничтожен. Это требование Минсельхоза РФ, оно выполняется неукоснительно. Не разрешается, например, сдавать рыбу в те же дома престарелых, в детдома. После исследований омуль вывозят на скотомогильники и уничтожают, о чём составляется акт в присутствии представителей полиции, прокуратуры. В случае с ИГУ либо составляется акт о том, что рыба использована в учебном процессе, либо она уничтожается также с составлением акта. Мы её фиксируем в формалине, затем студенты её изучают. А Байкальский музей использует квоты для пополнения живой коллекции.

– Ещё в период подготовки введения запрета шли жаркие споры о численности популяции омуля. Данные Госрыбцентра не совпадали с данными Лимнологического института. Через год после введения моратория, наверное, рано оценивать изменения в его численности. Но возникает вопрос, как же нам вообще это сделать, каким исследованиям доверять?

– Сведений действительно немного. Это связано с тем, что финансирование исследований по оценке численности омуля практически не производится. Только Госрыбцентр в обязательном порядке должен проводить исследования по численности байкальского омуля, поскольку ежегодно готовит документ «Общедопустимые уловы промысловых рыб в озере Байкал» (ОДУ). Эта процедура включает в себя проведение предварительных исследований с целью выделения квот на вылов рыбы. На подготовку ОДУ выделяются небольшие деньги, поэтому исследования проводятся не очень качественно. Но, учитывая все обстоятельства, нужно отметить, что коллеги делают всё, что могут.

В ОДУ входит учёт нерестового омуля в момент его заходы в реки. По реке сплавляют сеть, а потом считают, сколько рыбы попадает в неё за единицу времени. В период активного захода омуля «сплавки» проводят каждые полчаса. Учитываются сечение реки, скорость течения.

Таким образом высчитывается среднее количество рыбы, заходящей на нерест. Эти данные и ложатся в основу расчётов. По последним данным Госрыбцентра, промысловый запас омуля в Байкале составляет около 10 тысяч тонн. В 2017 году было около 10–15 тысяч тонн. Данные за 2018 год будут после Нового года.

Потом информация передаётся в Министерство природных ресурсов РФ для проведения экологической экспертизы. На этом этапе оценивается достоверность результатов. Раньше эту экспертизу проводили в Москве, однако в последние несколько лет функция спущена на Управление Росприроднадзора по Иркутской области.

Здесь создаётся экспертная комиссия, которая и оценивает результаты ОДУ. Последние пять лет я был председателем комиссии по оценке ОДУ. В неё входят представители ИГУ, Лимнологического института, Байкальского музея, ИрНИТУ. Если есть необходимость, комиссия запрашивает дополнительные сведения, даёт рекомендации по улучшению исследований. Но фактически они очень редко выполняются – со ссылкой на недостаточное финансирование. Соответственно, именно эти результаты и ложатся в основу определения квоты или решения о запрете на вылов омуля. Но само решение принимается Министерством сельского хозяйства РФ, затем постановлением правительства. Никто у нас в области повлиять на это решение не может.

Помимо данных по численности, которые приводит Госрыбцентр, есть данные Лимнологического института. Они были получены при помощи гидроакустической съёмки ещё в 2011 году. На основании этих данных и говорят о том, что промысловый запас омуля в Байкале 25–30 тысяч тонн, то есть гораздо больше, чем 10 тысяч тонн, как оценивает его Госрыбцентр.

Тут нужно учитывать, что и гидроакустическая съёмка проводилась довольно давно. Несмотря на то что сам метод считается объективным, существует множество оговорок при оценке данных. Например, исследования должны проводиться в короткий период – с мая по июнь, рыба должна находиться в верхних слоях воды, не должно быть рыбы других видов и так далее.

При реализации ФЦП «Байкал» предусмотрены работы по гидроакустическому учёту омуля. Но они запланированы на конец реализации программы. По идее, программа должна была начинаться с исследований по оценке численности омуля. Тогда мы смогли бы предпринять какие-то меры по модернизации рыбзаводов или ещё что-то. А получается, что мы узнаём, сколько у нас омуля, только тогда, когда исправлять что-то уже поздно. Лимнологический институт три года пытается сдвинуть сроки, но пока ничего не изменилось.

Работы эти очень трудоёмкие и дорогие, стоят десятки миллионов рублей. Даже Лимнологический институт не в состоянии провести их самостоятельно. Для их проведения необходимо как минимум два оборудованных судна, которые смогут провести съёмку за короткий период. Нужно приглашать специалистов из Мурманска, с Тихого океана. Это делается и для надёжности, и для того, чтобы потом никто не смог сказать, что посчитали «в узком кругу, под себя».

– ИГУ также проводил оценку состояния рыбных запасов на Малом Море по заказу правительства Иркутской области. Предметом исследования также была численность популяции омуля? Насколько масштабны и системны ваши исследования?

– Это был единственный, разовый контракт, связанный с омулем. В 2014 году правительством Иркутской области был объявлен конкурс, в нём участвовало несколько организаций, и мы его выиграли. Нашей задачей было оценить запасы рыб в Малом Море и найти причину прекращения захода туда омуля. Это было связано с обращением главы Ольхонского района и рыбопромышленников. Они забили тревогу, потому что в течение последних 3-4 лет омуль практически не заходил в Малое Море на нагул. Рыбаки не могли поймать омуль вообще, даже выделенные квоты не осваивались. Ловили 15–30 тонн, хотя квоты были 300, потом 200 тонн. По подсчётам Госрыбцентра, численность омуля снизилась в Байкале в 2-3 раза, а в Малом Море – в 4,8–5 раз. Почему это стало происходить?

Мы оценили состояние кормовой базы и установили, что она стала даже больше, чем была. Но при этом резко снизилась численность бычка-желтокрылки, молодь которого является основной пищей для омуля. Раньше в мае-июне появившаяся на свет молодь бычка стояла в толще воды подобно серому облаку. Омуль жировал как раз на этих личинках. Если их много, омуль хорошо растёт, быстро набирает массу.

Когда-то желтокрылки на Байкале было очень много. И в годы войны, и даже до середины 1960-х годов желтокрылку добывали и делали из неё консервы «бычки в томате». По мнению ряда учёных, в результате строительства ГЭС и поднятия уровня Байкала численность желтокрылки значительно снизилась. Но говорить об этом со всей уверенностью мы не можем, и зачастую на теме просто спекулируют.

Как бы то ни было, в последние годы численность желтокрылки выросла в районе Южного Байкала. Соответственно, и омуль пошёл за бычком, вместо того чтобы следовать в Малое Море. От Слюдянки до Танхоя, как следствие, браконьерство тоже стало более интенсивным.

Другой вопрос, почему желтокрылка исчезла в Малом Море. Первым фактором стало маловодье. В связи с маловодным периодом часть нерестилищ желтокрылки оказалась на суше. Второй фактор – гигантская рекреационная нагрузка. Исследования Лимнологического института показали, что огромное количество стоков, поступающих в пролив, вызывает рост спирогиры. Она покрывает оставшиеся нерестилища,и желтокрылке фактически негде нереститься. Конечно, её численность упала до минимальных отметок. Но сейчас маловодный период заканчивается, и, может быть, спирогира начнёт исчезать, нерестилища восстановятся.

– ИГУ несколько лет выигрывал тендеры на подготовку рыбоводно-биологического обоснования добычи рыб на отдельных участках. Что это за исследования?

– Министерство сельского хозяйства выставляет на торги участки для пользователей, которые занимаются добычей рыбы или её разведением. Но прежде нужно подготовить на эти участки рыбоводно-биологическое обоснование. Мы делали такие обоснования для большого количества участков по Братскому и Усть-Илимскому водохранилищам, по бассейну реки Лены. В общем и целом на проведении всех исследований мы зарабатывали по 5-6 миллионов рублей в год.

Например, мы выиграли контракт на оценку влияния на рыбные запасы изменения уровня воды в водохранилищах Ангарского каскада. Уровень воды в Братском водохранилище снизился на 4-5 метров по сравнению с многоводными периодами, произошло осушение большой линзы водохранилища. Общий ущерб по Братскому и Иркутскому водохранилищам оценён в 300 миллионов рублей ежегодно. Но по всем прогнозам в этом году начинается нормальный цикл. Байкал неплохо наполнился, идёт наполнение и Братского водохранилища.

– Есть мнение, что именно маловодье стало важной причиной снижения численности рыб и в Байкале, и в других водоёмах.

– Маловодье отражается не только на рыбах. Тот же баклан в больших количествах у нас также появился из-за маловодного периода. В Центральной Азии пересохли многие водоёмы, на которых обитал баклан. В Забайкалье полностью пересохли Тарейские озёра, где было очень много баклана. Естественно, он переместился к нам и наносит ощутимый ущерб байкальскому омулю. Причём в обычное время он не питается омулем. Он его не может достать, потому что омуль обитает достаточно глубоко. Баклан питается бычками, сорожкой, окунем. Но, когда омуль идёт на нерест в Селенгу, он становится доступен, поскольку река сама по себе мелкая. Тут уж один баклан может съедать по 2-3 кг омуля в день.

Если маловодный период закончится, озёра восстановятся, не исключено, что частично баклан вернётся на прежние места обитания. Но не факт, что исчезнет совсем. А ведь в начале 2000-х годов он был занесён в Красную книгу Иркутской области как исчезающий вид и, кстати, до сих пор в ней остаётся.

Кстати, нерпу не так давно вдруг тоже записали в недруги омуля. А ведь она не питается этой рыбой, просто не может её догнать. Многочисленные исследования показали, что в питании нерпы омуль составляет менее 1%. Но, когда омуль в сетях, нерпа его прекрасно ест. Почему бы не полакомиться лёгкой добычей. Когда люди вытаскивают сети, а там поеденная рыба, они делают вывод: нерпа съела весь омуль. Так что нерпа просто объедает рыбаков.

Местные жители, добывающие омуль, активно выступают за искусственное регулирование популяции нерпы. А туристы, экологи и горожане говорят: нельзя убивать нерпу. Между тем мы каждый год видим гибель нерпы. Из-за высокой численности происходит саморегуляция поголовья. Если популяция превышает все возможные величины успешного существования, возникают болезни. Это неизбежный процесс. Либо человек будет регулировать численность, либо это сделает природа. Но, если уж мы выбираем второй вариант, не нужно пугаться естественных процессов. Это ожидаемый итог того, что мы не добываем нерпу.

Кстати, раньше функцию чистильщиков выполняли медведи. Весной они выходили на берег и поедали все выброшенные водой остатки, в том числе туши мёртвых нерп. Но в этот тонко настроенный механизм вмешался человек. В начале 1990-х была очень популярна охота на медведя с воды. Охотники сидели в лодке и оттуда стреляли в вышедших к воде медведей. Безопасно и зрелищно. Но в конце концов зверей поубивали либо просто отучили выходить на берег.

Всё-таки человеку нужно ещё очень много поработать, прежде чем он научится жить в гармонии с природой. Мы постоянно забываем, что каждый раз наше вмешательство в природу может повлечь за собой нарушение очень хрупкого равновесия. Нужно давать природе передышку, чтобы баланс восстанавливался. Именно такой передышкой для омуля сейчас является запрет на вылов. Если нам удастся продержаться 4-5 лет, мы точно получим положительный эффект.