Несколько лет назад попалась мне на глаза статья, автор которой (не помню, был ли он профессиональным орнитологом) утверждал, будто, откладывая в гнездо до шести яиц, пара больших пёстрых дятлов физически может прокормить лишь одного, изредка двух птенцов. Остальные погибают в бесконечной войне за выживание, которая начинается в родительском дупле между братьями и сёстрами, едва они голыми и слепыми появляются на свет. А завершается после того, как самому сильному удаётся «запечатать» своим телом леток, чтобы не допустить к нему остальных. Он один принимает всю пищу, которую приносят родители, обрекая остальных на голодную смерть. Верить в такую жестокость мне не хотелось категорически. Перечитал кучу других публикаций и, к собственному успокоению, не нашёл подтверждений этой точки зрения. Но в тот же год в пригородном лесу наткнулся я на гнездо дятла. Как раз в период выкармливания. Я торопился и, конечно, прошёл бы мимо, если бы не истошные вопли голодного птенца. Он к тому времени уже оперился, обозначил надклювье «детской» красной шапочкой, которая с возрастом исчезнет.

Остановился понаблюдать. Птенец подтвердил худшие опасения. Он действительно «запечатал» узкий (не знаю, как взрослые дятлы в него протискивались) вход в дупло. Братьям и сёстрам, если они ещё живы, к летку не протиснуться. Где-то неподалёку шумно прохлопал крыльями взрослый дятел, и птенец завопил с новой силой. Я приготовил фотоаппарат, чтобы снять момент кормления, но взрослая птица позировать не стала. Её насторожил, скорее всего, не столько я сам – дятлы не сильно боятся людей, сколько фотоаппарат. Поэтому, сделав несколько кадров одинокого малыша, я отошёл. Стал наблюдать издали. Минут двадцать, может быть, тридцать простоял неподвижно. Родители за это время прилетали с кормом раз семь-восемь, пожалуй. Как успевали они отыскивать за считанные минуты съедобную живность для своего питомца и успевали ли проглотить что-то сами – не представляю. Но внешне выглядели довольно измождёнными, растрёпанными какими-то. А птенец с воплями принимал пищу и тут же требовал ещё. Один. Он ни разу не скрылся в дупле, не уступил своё место другим птенцам, хотя иногда, как мне показалось, даже засыпал. Ну, по крайней мере, прекращал вопить и секунд на 10–20 закрывал глаза. А ещё через недельку на территории одной из турбаз вблизи Иркутска увидел я дятла, униженно копающегося в мусорном ведре и, как нарисовало моё воображение, стесняющегося этого недостойного занятия.

Знакомый дятел прилетел ко мне на завтрак не с рассветом, а, как обычно, лишь часам к восьми, когда его детишки, как я понимаю, уже не один десяток «червячков заморили» из клювов родителей. Мой пернатый приятель привык, что ему здесь ничего не угрожает, поэтому подлетает шумно, не прячась. С характерным, уже привычным звуком плюхается слёту на вертикальную стойку недостроенной терраски, здоровается очень громко и скрипуче-протяжно: «Ки-и-ик». Воробьи, оккупировавшие предназначенную для дятла кормушку ещё на восходе солнца, от этого приветственно-воинственного крика – врассыпную. А дятел спрыгнет на перила, скок-скок – и в кормушке. Там для него хлебные крошки и семечки с вечера приготовлены. Я пью кофе у приоткрытого окна, через которое с улицы ко мне свежесть утренняя льётся, он семечки щёлкает. Целиком, с шелухой, как голуби в городе, не глотает. Мини-«наковальню» здесь же обустроил. Засовывает семечки в узкую щелку между досками, стукает клювом пару раз – и глотает зёрнышки, вскрикивая время от времени. Теперь не так громко – коротко и удовлетворённо. Мне нравится думать, что это он от удовольствия. Что таким образом он восторг и благодарность мне демонстрирует. Но скучные орнитологи утверждают, будто это от жадности. Будто этими криками дятел сообщает окружающему миру, что это его кормовой участок, что он его занял первым и другим дятлам здесь делать нечего.

В отличие от птицы, у меня нет необходимости вопить на всю округу, что это мой дачный участок. Соседи и без того это знают, а для чужих у меня документ есть. Хотя, признаюсь, иногда ранним утром, когда солнце яркое-яркое, воздух чистый-чистый, когда зелень сверкает росой да ещё и кукушка где-то рядом кукует, очень хочется выйти на середину участка и заорать от восторга. Только я стесняюсь. Был бы пацанёнком – не стал бы себя сдерживать. Но бородатый дед в закатанных штанах, стоящий на восходе солнца по колено в траве и восторженно вопящий что-то непонятное, – зрелище, думаю, не для человеческих нервов. И не для дятловых.

В естественных условиях, как утверждает научная литература, большой пёстрый дятел живёт всего-то лет девять. А мы приятельствуем уже довольно давно. Так что, если сегодняшний возраст пернатого приятеля оценить по человеческим меркам, мы можем и ровесниками оказаться. Хотя… Нет у меня уверенности, что сегодняшний гость и есть тот самый, которого я впервые угостил лет пять или семь назад. Может быть, это сын, а может быть, внук или правнук того дятла. Они же все на одно лицо. Взрослыми птицами, готовыми завести собственную семью, вчерашние птенцы становятся уже на следующий год после рождения. Я лишь в прошлом году обратил внимание, что к кормушке прилетает не одна и та же птица, а как минимум две – муж и жена. У мужа кокетливая красная полоска есть на затылке, а супруга без неё обходится. Тем и отличаются самцы и самки друг от друга. Все остальные внешние приметы – как под копирку.

Дятел-самец и дятел-самка прилетают к кормушке по очереди. Вместе ни разу в гостях не были. Они, как лебеди и многие другие птицы, моногамны. Но вот про лебединую верность в народе много удивительных слухов ходит, а про дятлов, несмотря на их многолетнее единобрачие, романтических историй я не слышал. У дятлов действительно отношения какие-то особые, на человеческую любовь совсем не похожие. Весной, обустраивая гнездо и ухаживая за потомством, самец и самка очень дружны и заботливы. Дятел-муж, желая понравиться, нередко демонстрирует дятлу-жене будущее дупло, которое он только-только начал выдалбливать. Основные работы по строительству нового «дома» он, как мужчина, берёт на себя, но и самка иногда ему помогает выдалбливать дупло, подчёркивая своё расположение. Кстати, дятел не только лесной лекарь, но и строитель птичьего жилья. Едва ли не каждую весну семья дятлов строит себе новое жилище, оставляя старое другим лесным жителям. А ещё дятел-муж не чурается высиживания яиц. Более того, ночами он полностью берёт на себя заботу о кладке, а днём садится на яйца, отпуская подругу покормиться. Пока птенцы в гнезде, дятлы-родители выкармливают их вместе, самоотверженно и дружно. А вот когда птенцы покидают дупло, чуть научившись летать, но не умея самостоятельно добывать пищу, начинаются, по нашим, по человеческим меркам, некоторые странности в семейных отношениях. Родители, вместо общей заботы о своих детях, делят выводок между собой и… разлетаются в разные стороны. Каждый с доставшимися ему детишками.

Прочитав об этом у нескольких авторов, я, признаться, даже немного обрадовался: значит, тот автор, который писал о непримиримой, смертной борьбе птенцов, в результате которой живым остаётся только один, не совсем прав. У всех авторов речь идёт не об одном птенце, а о выводке!

Впрочем, странности семейных отношений на этом не заканчиваются. Спарившиеся весной птицы, несмотря на генетический обет единобрачия, зимуют, как правило, раздельно. Часто на разных участках. Бывает, что кормятся на одном участке, но не уделяя особого внимания друг другу. Зато каждой новой весной у них снова всё как в первый раз. Вначале призывные крики и влюблённые «барабанные трели» по самым звонким сухим сучьям, которые частично заменяют дятлам традиционное птичье пение. Потом встреча, «порхание» самца над самкой. Потом демонстрация нового, только что «начатого строительством» дупла (иногда предложение поселиться в старом, почищенном) – и дружная, самоотверженная забота о новом потомстве. До тех пор, пока птенцы из гнезда не вылетят. А дальше полное невнимание друг к другу вплоть до конца февраля – начала марта следующего года.

– Ки-и-ик, – резко, громко и длинно прокричал за окном дятел и, проглотив последнее зёрнышко, улетел добывать живой корм для своих подрастающих ребятишек. И пусть как угодно объясняют орнитологи этот крик. Мне приятнее думать, что приятель, позавтракав, поблагодарил меня за поддержку и попрощался до новой встречи. В ближайшие выходные мы снова будем завтракать вместе, потому что нынешние птенцы на крыло ещё не встали.