У Феликса Кугеля почти нет фотографий с самолётами, поскольку всё, чем он занимался, было засекречено. Единственное фото с летающими машинами сделано в 1993 году, Феликс Романович запечатлён на Московском авиасалоне. Так получилось, что кавалер орденов Ленина, «Знак Почёта», Трудового Красного Знамени, обладатель медали «За трудовую доблесть» и золотой медали ВДНХ дома практически ничего о работе не рассказывал. Потомкам он оставил книгу «Рождение полёта», написанную в очень сдержанной и взвешенной манере, несмотря на год издания – 1992-й. В то время было популярно «обнажать и разоблачать», но Феликс Кугель подошёл к описанию событий очень спокойно, что выдаёт человека цельного и чуждого моде. Дочери Феликса Романовича согласились поделиться интересными деталями его жизни.

Скрипач Тухачевский

«Папа наш из Смоленска. Его отец, Рувим Осипович Кугель, был преподавателем музыки, играл на скрипке. Папа не стал музыкантом, хотя музыку всю жизнь любил», – рассказывают дочери. Рувима Осиповича Кугеля до сих пор помнят в его родном Смоленске. В Большом театре в ансамбле скрипачей работали многие музыканты, которых воспитал Рувим Кугель. Всего у него было около 300 учеников, около двух десятков занимали ведущие позиции в симфонических оркестрах страны. Феликс Кугель хранил фотографии скрипачей Леонида Когана и Давида Ойстраха, подаренные ими лично Рувиму Осиповичу.

В 1920 году Рувим Кугель познакомился с Михаилом Николаевичем Тухачевским, командующим Западным фронтом. Тухачевский очень хорошо играл на скрипке, любил музыку Скрябина, Рахманинова, Чайковского. Когда приехал в Смоленск, спросил: «С кем из преподавателей тут можно позаниматься?» Ему назвали фамилию: «Кугель». Тухачевский провёл несколько лет в Смоленске, вместе с Рувимом Осиповичем они регулярно занимались и даже играли в одном ансамбле. Рувим Кугель вспоминал, что в смоленской квартире Тухачевского на улице Карла Маркса собирались многие известные музыканты, например профессор Московской консерватории Николай Сергеевич Жиляев, скрипач, будущий профессор Михаил Гаврилович Эрденко. Командующий показывал смоленскому учителю свои скрипки работы Даниэля Томашова, Карло Бергонци. По воспоминаниям Рувима Кугеля, Тухачевский делал скрипки сам, столярный стол стоял прямо в рабочем кабинете.

«Тухачевский относился к дедушке с огромным уважением», – говорит внучка Рувима Осиповича Евгения Феликсовна. Последняя встреча Рувима Кугеля и Тухачевского произошла в 1935 году. Маршал Тухачевский приехал в Смоленск и послал на квартиру Кугеля адъютанта, извинился, что страшно занят, и попросил, чтобы скрипач приехал в его вагон на вокзал. И Рувим Осипович оставил все дела и приехал. Они тепло поговорили, и на прощание Тухачевский подарил Рувиму Кугелю свою скрипку. «Но потом начались репрессии, Тухачевского арестовали, а в 1937 году расстреляли. Дедушка всё уничтожил: часы, подаренные Тухачевским, его фотографии», – рассказывает Евгения Феликсовна.

Родные вспоминают: после ареста Тухачевского дедушка и бабушка готовились, что придут и за ними. Ведь репрессирована была вся семья Тухачевского, а в 1938 году по «делу Тухачевского» был расстрелян скрипач Николай Жиляев. «Но никто не пришёл, – говорит внучка Евгения. – Прошло много лет. Однажды, когда дедушка гулял в саду Блонье в Смоленске, к нему подошёл бывший работник НКВД, завязался разговор, и тот в конце сказал: «Как же это мы вас пропустили!» Но вот так случилось, что пропустили, и дедушка остался жив». В семье сейчас хранится книга Льва Никулина «Тухачевский» с дарственной надписью Светланы, дочери Тухачевского: «Уважаемому Рувиму Осиповичу на добрую память. Светлана Тухачевская. 23 февраля 1964 года». Книга увидела свет уже после того, как в 1956 году маршал был реабилитирован.

«И зарылась носом в землю…»

«Очевидно, разговоры отца и Тухачевского касались не только музыки, потому что очень скоро отец стал говорить об авиации, которая тогда только зарождалась и о действиях которой в гражданскую войну рассказывал ему Тухачевский, – вспоминал Феликс Кугель. – Тухачевский же был большим знатоком авиации… Отец с убеждённостью, почерпнутой от своего нового друга, говорил мне об авиации как о настоящем мужском деле». Рувим Осипович сумел донести до сына, что романтика не только в полёте, но и в создании чудо-машин. Отец вместе с сыном сделал модель первого планера. А потом был кружок Осовиахима.

«Прочёл я однажды книгу по авиастроению. По этой книжке сделал я свою первую модель. Пролетела она всего несколько метров и зарылась носом в землю…» – так в 1933 году 15-летний Феликс Кугель рассказывал корреспонденту «Пионерской правды» о своём увлечении. Портрет мальчишки попал на страницы газеты потому, что в 1933 году Феликс поехал на Всесоюзные соревнования авиамоделистов и стал одним из победителей. «Увидел я потом, как в парке ребята из лаборатории Осоавиахима пускали лёгкие модели, засмотрелся на их полёт, – рассказывал он. – На другой день я пришёл в лабораторию, и меня приняли туда. Сразу же получил задание: с бригадой ребят сделать «Монгольфьер». Потом самостоятельно я сделал схематическую модель. На Всесоюзный слёт я привёз модель «Утка». Как один из победителей соревнований, Феликс Кугель катался на самолёте «Максим Горький».

– Папа должен был поехать на Всемирные соревнования в Копенгаген, – вспоминает Евгения Феликсовна. – И, можете себе представить, его не пустила бабушка. «В Копенгаген? В какую-то Тьмутаракань?! Куда это ты поедешь? Нет!» – заявила она. И потом дедушка сказал, что, наверное, она спасла его жизнь. Потому что, если бы съездил, как бы всё обернулось?

Отец направил Феликса учиться в Московский ордена Ленина авиационный институт имени Серго Орджоникидзе (МАИ). Уезжал Феликс в перелицованном пальто, подлатанных ботинках, в мешке, сшитом матерью, была буханка хлеба. В июне 1941 года получил диплом об окончании вуза, и… началась война. «Смоленск начали бомбить. И бомба попала в дом, где жила семья папы, – говорит Евгения Феликсовна. – Ничего не осталось – ни детских фотографий, ни документов. Дедушка и бабушка были страшно напуганы. Когда началась бомбёжка, они выбежали из дома буквально в чём были. Папы с ними не было. Уже 26 сентября 1941 года он оказался в Иркутске, по комсомольской путёвке прибыл на авиазавод. èèè

А дедушка и бабушка были эвакуированы в Казахстан. Он ничего не знал об их судьбе, и они не знали, где теперь их сын. И, представляете, наш дедушка взял и написал из Казахстана в Наркомат обороны, просил сообщить, где же сейчас сын Феликс. Не знаю, что случилось, но ему ответили: «Ваш сын, Феликс Рувимович, отправлен в Иркутск на авиазавод». Дедушка с бабушкой и младшей сестрой отца Фирой сели на поезд и отправились в Иркутск. Ехали очень долго – около месяца. Папа на заводе получал рабочую карточку и кормил маму, папу и младшую сестру». Заводчане жили в огромном зале пожарного депо, переделанного под общежитие на 70 коек. Феликс Кугель до конца жизни помнил номер своей койки – 26. Но спать в общежитии приходилось довольно редко: на заводе действовало правило: «Не выполнил норму – не уходи!» Часто смена заканчивалась поздно, и приходилось спать прямо на рабочем месте. «Мы голодали, никогда не были сыты, – вспоминал Феликс Кугель. – Хлебная пайка была так мала, что, как её ни дели, всегда не хватало. Да и был хлеб такого низкого качества, что не приносил сытости». Однако завод работал в войну очень продуктивно, были выпущены пикирующий бомбардировщик Пе-2, дальний истребитель Пе-3, дальние бомбардировщики Ил-4 и Ер-2.

Туполев, Сухой, Микоян…

Только-только закончилась война, и дедушка с бабушкой в 1946 году вернулись в Смоленск, талантливого скрипача позвали назад директор музыкальной школы и преподаватели. «А отец остался здесь и всю жизнь проработал на заводе, – говорит Евгения Феликсовна. – Начинал мастером и прошёл все заводские должности. В 1964 году он стал главным инженером и проработал на этом посту 24 года – больше, чем любой другой главный инженер в Советском Союзе». Жизнь не раз сталкивала его с легендами отечественного авиастроения.

В 1949 году Феликс Кугель оправился в Москву – впервые после своего приезда в Иркутск. В ОКБ Туполева он должен был пройти обучение, чтобы начать строительство самолёта Ту-14. Бригада иркутян работала в плазовом цехе ОКБ. «Однажды в обычный день в цех вошёл крупный мужчина, круглолицый, с умными, проницательными глазами, которые мне показались холодными. Это был Туполев. Я думал, что увижу солидного генерала, и потому сразу отметил его простой костюм, рубашку без галстука…» – вспоминал Феликс Кугель. Андрей Николаевич Туполев пригласил Феликса Кугеля в свой кабинет, долго с ним беседовал. «Для нас сама атмосфера всей творческой деятельности ОКБ была воодушевляющей и поучительной…» – писал потом Кугель.

А вот близко познакомиться с Сергеем Владимировичем Ильюшиным не удалось, но молодой Феликс Кугель видел его в стенах завода. Иркутский авиазавод ещё в годы войны курировался представителями ОКБ Ильюшина при освоении и серийном выпуске бомбардировщиков Ил-4. «Почему-то память сохранила особенность речи Ильюшина: он говорил коротко, фразы были точны, лаконичны», – вспоминал Кугель. Он признавался, что, хотя лично не был знаком с Ильюшиным, подробно изучил принципы его работы и считал, что его личное становление как инженера прошло под серьёзным влиянием Ильюшина.

В 1957 году Иркутскому авиазаводу предложили ввести в серийное производство Ан-12, и Феликс Кугель, тогда заместитель главного инженера, в числе иркутской делегации отправился в ОКБ Антонова в Киев. С Олегом Константиновичем Антоновым Кугель встречался много раз, в его библиотеке хранилась книга, посвящённая вопросам экономики, которая была подписана Антоновым: «Глубокоуважаемому Феликсу Романовичу Кугелю от автора. 5.10.65 г.». Антонов произвёл на Феликса Романовича и его спутников сильное впечатление: «Мы поняли, что познакомились со значительным человеком». Позже вместе с ОКБ Антонова Иркутский авиазавод строил Ан-24, надёжный самолёт для местных воздушных линий.

Когда запускался в производство Як-28, на заводе работал филиал ОКБ имени Яковлева. С испытаниями самолёта возникли трудности, и на завод прилетел сам Александр Сергеевич Яковлев. С Феликсом Кугелем они видели друг друга ещё в 1935 году – на Всесоюзных планерных соревнованиях в Коктебеле. Феликс Романович и Александр Сергеевич подолгу беседовали не только об авиастроении, но и о музыке, литературе, балете (Яковлев был страстным поклонником балета Большого театра). Встречался Феликс Кугель и с Артёмом Ивановичем Микояном, когда завод начал работу над МиГ-23.

А вот первое знакомство с Павлом Осиповичем Сухим было совсем неожиданным: жена Феликса Романовича сидела в самолёте рядом с интересным попутчиком, разговорились… Интересный попутчик оказался Сухим. В Иркутске Кугели довезли Павла Сухого до гостиницы… «Ты знаешь, Павел Осипович всю дорогу не ел. Что-то пожевал, взятое, видимо, из дома, но вряд ли сейчас поест что-нибудь горячее, ведь почти ночь», – сказала жена. И они позвонили в гостиницу и позвали Сухого на ужин. Он охотно согласился. Позже много раз они встречались на заводе, вместе объезжали на старом «Виллисе» таёжные площадки в поисках мест для запасных аэродромов. «Особенно любил Павел Осипович привалы с чаепитиями и разговорами, которым не было конца», – вспоминал Феликс Кугель. Уже после смерти Павла Осиповича в 1975 году Иркутский авиазавод вернулся к тематике ОКБ Сухого и приступил к строительству Су-27, и на этот раз Кугель работал с генеральным конструктором ОКБ Михаилом Петровичем Симоновым.

В семейном архиве остались фотографии с космонавтом Алексеем Леоновым, который бывал на заводе после полёта «Союза» – «Аполлона». С огромным уважением Феликс Романович относился к лётчикам-испытателям, которым в своей книге посвятил отдельную главу, знал «почерк» практически каждого испытателя, мог определить с земли, кто из лётчиков сейчас ведёт машину на посадку. Он говорил, что работа лётчиков-испытателей «сродни искусству».

Мальчик с планером

Феликса Кугеля с благодарностью вспоминают не только на авиазаводе. Он был прирождённым меценатом – школы, детсады, больницы постоянно получали помощь и подарки от авиазавода. Только раньше это называлась «шефская помощь». Главный инженер авиазавода был человеком интеллектуальным, очень развитым, любил музыку. И много раз помогал иркутским театрам.

Целая история случилась в своё время с люстрой в музыкальном театре. Оказалось, что репетиционные в новом здании разместили над концертным залом. Когда театр запустили, начались репетиции, люстра закачалась. И руководство театра бросилось к Феликсу Романовичу: «Выручайте!» Сотрудники авиазавода справились, укрепили люстру. Каждый раз, когда заканчивался театральный сезон, заводчане приезжали в Иркутский музыкальный театр, в Иркутский областной драматический театр с подарками для артистов.

Феликс Кугель очень уважительно отзывался о Хаим-Бере Гершоновиче Ходосе, отмечая неординарность его мышления и бесконечную преданность труду. Интересно, что те же качества Феликса Романовича ценил его старый друг – выдающийся отоларинголог Анатолий Григорьевич Шантуров. Врач он уникальный, и помощь ему тоже иногда требовалась уникальная. Однажды в больницу попала молодая женщина с опухолью горла. Опухоль располагалась в неудобном для врачебных манипуляций месте. Если бы врач сделал операцию, то пришлось бы разрезать гортань и женщина осталась бы инвалидом. Анатолий Шантуров напряжённо думал, как же сделать эту операцию. И вот как-то он шёл в больницу и увидел в куче мусора изогнутую железную палку. «Так вот какой мне нужен скальпель!» – подумал Шантуров. Позвонил Кугелю, инженеры по просьбе Феликса Романовича сделали чертежи, и в цехе авиазавода был изготовлен тот самый скальпель. Опухоль была успешно удалена без повреждения гортани.

«Это был человек! Я специально произношу ещё раз: это был человек! Профессионал с большой буквы, так любивший своё дело, как многим не дано, – говорит Анатолий Григорьевич о Феликсе Кугеле. – Я восхищался им как инженером, как мыслителем и считаю, что это был человек большого масштаба, такие рождаются редко. Он часто помогал нашей клинике, и многие из тех, кто сейчас работает в нашем учреждении, до сих пор вспоминают Феликса Романовича. Главное в жизни – честно и без остатка отдаваться своей работе, совершенствоваться в том, что делаешь. Это Феликс Кугель умел, и потому в жизни ему удавалось очень многое».

Сам Феликс Кугель был уверен, что человек, узко зациклившийся только в рамках своей профессии, ничего выдающегося не сделает. «Я всегда понимал, что широта инженерных взглядов зависит от общей культуры человека, – писал он. – К сожалению, в наших технических вузах «этому не учат», и потребность в приобретении целого комплекса общечеловеческих знаний – потребность личная. Она возникает рано под влиянием многих факторов – от пристрастия к чтению, любви к истории, под влиянием семьи и знакомых. Она проявляется в желании понять, осмыслить творения искусства и музыки, события далёких дней».

– Папа был счастливым человеком, потому что занимался тем делом, которое любил всю жизнь, – говорит дочь Евгения. – Он всерьёз считал, и у него были для этого основания, что главный двигатель прогресса – это инженерный труд. До конца жизни он оставался тем самым улыбающимся мальчиком с планером, хотя за плечами был огромный опыт. Вы бы видели, с каким интересом он осматривал любые доступные авиационные новинки, если предоставлялась возможность в поездках – заходил в цеха и смотрел, изучал. Это трудно назвать работой – он просто жил самолётами.