Александр Гимельштейн, главный редактор:

– Рад приветствовать в нашей редакции Владимира Владиславовича Ляхницкого – председателя Иркутского областного суда, представителя, на мой взгляд, самой важной ветви власти в стране. Иногда, правда, эти слова воспринимаются как штамп, но об этом мы как раз и поговорим сегодня. Вопросов у нас много, но сначала традиционно дадим слово гостю.

– Благодарю за то, что пригласили на эту встречу. Для нас очень важно такое общение. Один из принципов работы судебной системы – открытость и гласность. И реализовать его без вас, журналистов, невозможно. Признаюсь, первый раз в жизни я пришёл на встречу – а у меня много встреч в самых разных аудиториях – с бумагами. Так много вопросов поступило от вас, да ещё с требованием статистики, динамики. На диссертацию, наверное, хватило бы. Как можно всё это вместить в формат нашего общения, не представляю, но постараюсь на все вопросы ответить.

Людмила Бегагоина, заместитель главного редактора:

– Вы работали в разных регионах, можете сравнивать. Как в целом оцениваете состояние судебной системы в Приангарье?

– На мой взгляд, судебная система Иркутской области выстроена сейчас очень хорошо. Я работал на Дальнем Востоке, на юге России, в центральной части страны – и вот оказался здесь, в Иркутске. Есть с чем сравнивать. Здесь удалось выстроить равноудалённые, или, как хотите, равноприближенные отношения с обвинением и защитой. Обе стороны комфортно чувствуют себя в процессе, понимая, что суд нейтрален.

Елена Лисовская, обозреватель:

– Исходя из анализа судебной практики, что больше всего волнует жителей нашего региона?

– К сожалению, увеличивается количество споров в брачно-семейных отношениях. На фоне России в целом в Иркутской области очень большой процент расторжения браков. Слишком много детей, оставшихся без попечения родителей. И эти тенденции усиливаются. Отсюда вытекают споры о разделе имущества и содержании детей. Районными судами в прошлом году рассмотрено более трёх тысяч таких дел. Безусловно, беспокоят людей проблемы, связанные с землёй. Суды некоторое время из-за этого лихорадило. В Иркутском районном суде, например, было обилие исков по установлению или подтверждению права пользования участками, выделенными гражданам. Вы писали об этом: «Мечта» и другие товарищества. Это длилось полтора года и счастливо для правообладателей завершилось. Иркутский областной суд поставил точку, апелляционные решения вынесены, и право собственности владельцев земли подтверждено. Никто никого сгонять не будет, если участки выделены в установленном на тот момент порядке, не было неправомерного захвата земель. Всё это нашло отражение в статистике: только за год количество исков, связанных с правом собственности на землю, снизилось на 52%.

Что касается уголовно-правовой тематики: беспокоят прежде всего преступления в лесной сфере, незаконные рубки. По России эта тема наиболее болезненна именно в Иркутской области, нам и предстоит вырабатывать практику, которая впоследствии будет обобщена. Негативная тенденция в регионе по убийствам: 258 дел рассмотрено за прошлый год, ещё 982 – по умышленному причинению тяжкого либо средней тяжести вреда здоровью. Но больше всего приговоров районным судам приходится выносить за совершение имущественных преступлений – только по кражам их было больше пяти тысяч за год. Хищения – это своего рода лакмусовая бумажка состояния общества. Как только экономическая ситуация ухудшается, сразу растёт число преступлений против собственности, снижается уровень нравственности. Это взаимосвязанные процессы. По взяткам вынесено 37 приговоров. Но в целом коррупционные преступления пошли на спад. А вот наркотики, к сожалению, нас продолжают душить – 2214 уголовных дел в прошлом году рассмотрено. Сказывается ещё и то, что на территории региона большое количество мест отбывания наказания. Есть незначительное повышение рецидивной преступности.

Юлия Сергеева, обозреватель:

– Незначительное? Каждый раз перед выборами в Заксобрание начинается паника по этому поводу.

– Я бы не сказал, что для этого есть основания. В целом правоохранительные органы работают достойно. Не хуже, а часто и лучше, чем в целом по стране. На высоте работа и ГУВД, и Управления Следственного комитета, и прокуратуры. Полиция хорошо контролирует ситуацию, у оперативных служб есть новации, методы розыска преступников, которых нет больше нигде в России. В частности, ангарский маньяк Попков был задержан благодаря новым методикам. А недостатки ведь у всех есть. Надо смотреть на умение справляться с этими недостатками.

Альберт Батутис, первый заместитель главного редактора:

– Существует мнение, что, несмотря на равенство по закону прав защиты и обвинения в судебном процессе, всё-таки обвинительный уклон остаётся. В связи с этим приводится аргумент, что крайне низок процент оправдательных приговоров в целом по стране.

– Всё ведь относительно. С какими странами нас сравнивают, упрекая в обвинительном уклоне? В России уникальная система построения правоохранительных органов и суда. У нас есть предварительное расследование, чего нет в странах, с которыми нас пытаются сравнивать. Это длительный период, в течение которого идут допросы свидетелей, экспертные исследования, осмотр мест преступления и так далее. В большинстве стран всё это проводится непосредственно в суде, только там начинается процесс доказывания. Естественно, при таком подходе проблемы обвинения в суде и всплывают: противоречия в показаниях свидетелей, экспертное заключение, которое создаёт алиби, следственный эксперимент, не подтверждающий версию обвинения. И отказ от обвинения по этой причине происходит именно в судебном заседании. У нас же срабатывает система досудебных фильтров. Прекращение дела возможно и сразу после его возбуждения, и в ходе предварительного следствия, и когда утверждается обвинительное заключение. Если посчитать, сколько дел прекращается по реабилитирующим основаниям до суда, думаю, мы окажемся далеко впереди по статистике гуманного применения норм уголовного права. То, что попадает в суд, уже прошло многочисленные проверки как по обоснованности возбуждения уголовного дела, так и по доказанности. И даже при этом, например, в нашем регионе за год районные суды выносят около 20 оправдательных приговоров. Прибавьте к этому оправдательные приговоры областного суда в апелляционном порядке. В прошлом году такой был один, за четыре месяца нынешнего уже четыре раза апелляционная инстанция не согласилась с мнением районных судов о виновности фигуранта. Где вы видите обвинительный уклон?

Что касается соотношения прав обвинения и защиты – мы работаем на основе УПК. Это закон, мы не можем его обсуждать, должны его соблюдать. Да, на стадии формирования обвинения у государства, у следователя больше возможностей. Следователь допрашивает, кого хочет, назначает экспертизы, какие считает нужным, а сторона защиты может только ходатайствовать о допросе, проведении экспертизы – и ей в этом могут отказать. Когда же дело попадает в суд, в уголовно-процессуальном законе прямо прописано, что мы обязаны создать равные условия для сторон. При исследовании доказательств в суде прокурор и адвокат абсолютно равны.

– Вас, как судью и руководителя судебного органа, устраивает принятая у нас модель правосудия, которая так отличается от моделей других стран? Или вам были бы интересны какие-то перемены?

– Создать хорошую систему путём выдёргивания каких-то элементов из заграничных моделей вряд ли получится. Система должна быть цельной, отвечать единой концепции, в том числе национальному духу, традициям, соотношению морали и права. Только тогда она будет работать. Для примера. Поляки в годы социализма закупили в США «Фоторобот» – систему составления портрета преступника. И он не работал, поскольку был создан с учётом типичной внешности англосакса, а не восточноевропейца.

Наталья Мичурина, шеф-редактор:

– Есть ли в судах какие-то ориентиры, связанные с более гуманным отношением к человеку на стадии избрания меры пресечения?

– Я бываю на съездах судей, и каждый раз, выступая перед нами, и президент России, и председатель Верховного суда поднимают тему обоснованности заключения под стражу – меры пресечения в крайней её форме. У нас в областном суде есть даже специальный состав по процессуальному контролю, обобщается практика, проводятся совещания, организована учёба. Никто, конечно, не вправе давать указания судье, кого посадить, а кому хватит и подписки о невыезде. Но есть общая тенденция на гуманизацию правовой системы, и она прослеживается в цифрах. В Иркутской области, по сравнению с прошлым годом, на треть снизилось число обращений за избранием меры пресечения в виде заключения под стражу – с трёх тысяч до двух. Но даже из этого количества суды отказывают в удовлетворении таких ходатайств в каждом пятом случае. Ещё два года назад этот показатель был практически 100-процентным. Судьи внимательно разбираются – и не только при избрании меры пресечения. Проверяем обоснованность обысков на стадии предварительного следствия, необходимость проведения оперативно-розыскных мероприятий. Очень избирательно применяются крайние санкции. Нужно отметить, что правоохранительные органы с пониманием относятся к повышению требовательности судей в этом направлении.

Людмила Бегагоина:

– В Европейском суде бывают решения по нарушению права на судебную защиту в нашем регионе?

– Да, и по уголовным, и по гражданским делам. Каждый год. Но сейчас Страсбургским судом выносятся решения по нарушениям, которые были допущены 5-6 лет назад. Положение дел сегодня они не отражают. Да и суть претензий Европейского суда по правам человека изменилась – они касаются больше  неисполнения судебных решений или содержания под стражей до суда.

– Но также и несоблюдения разумных сроков рассмотрения дел в суде, наверное.

– Сам Европейский суд не имеет чётких критериев, какой срок считать разумным. В каждом случае принимается индивидуальное решение. В практике Европейского суда был случай, когда производство по делу длилось восемь лет, но этот срок признан не нарушающим права человека. А иногда и два года могут счесть волокитой. С учётом многих факторов решается вопрос о разумных сроках. Имеет значение сложность дела. Если оно касается обманутых дольщиков, к примеру, то потерпевших может быть несколько тысяч. Чтобы только допросить их в суде, год нужен. Оценивается эффективность работы властей по организации рассмотрения дела. Раз в месяц судья назначает заседание или через день? Добросовестно ведут себя стороны в процессе, или кто-то начинает явно затягивать рассмотрение?

– Как в Приангарье с качеством и сроками отправления правосудия, если сравнивать с общероссийскими показателями?

– Очень хорошо. Вот таблица, составленная по данным судебного департамента. В 2017 году в Иркутской области рассмотрено 12 тысяч уголовных дел, а в целом по Сибирскому федеральному округу – 91 тысяча. Разделите на количество субъектов и увидите: у нас суды рассматривают больше дел. Средняя нагрузка на судью в регионе составляет 3,4 дела в месяц, по СФО – 3, а по России и вовсе 2,5. И при таком значительном превышении нагрузки стабильность приговоров после обжалования составляет 98,77%. Это очень высокий показатель. Для сравнения: по РФ он составляет 96, 27%. Качество рассмотрения гражданских дел у нас тоже гораздо выше среднероссийского – 98,63% против 96,79%.

Егор Щербаков, корреспондент:

– Поясните для читателей, что подразумевается под качеством правосудия. И есть ли судьи, которые работают со стопроцентным качеством?

– Речь идёт о стабильности решений после обжалования, когда апелляционная инстанция не вносит совсем никаких корректировок. А фамилии судей со стопроцентным качеством я называть не буду. Работа суда – это командная работа, тут всё имеет значение: насколько грамотно председатель распределяет дела, как организована учёба, есть ли взаимопомощь. Скажу только, что стопроцентное качество в прошлом году имели 74 судьи в судах области: Аларском, Бодайбинском, Боханском, Слюдянском районных, Тайшетском, Тулунском, Ангарском, Братском городских, Свердловском в Иркутске, Падунском в Братске и других. Этот показатель не зависит от того, большой или маленький суд, расположен он в областном центре или на окраине региона.

Елена Трифонова, обозреватель:

– Почему такая высокая нагрузка у судей? Проблема с кадрами?

– Да, есть такая проблема. В Советском Союзе все вопросы решались в горкоме партии или Совете народных депутатов: кому выделить землю, помочь материально, предоставить жильё. Решения партийных и советских органов в суде не оспаривались. Теперь у нас правовое государство. Всё больше проблем передаётся для разрешения в суды. Объём правомочий суда значительно вырос, а кадровая составляющая отстаёт. Кроме того, в геометрической прогрессии увеличиваются требования при отправлении правосудия. В нашей работе сейчас очень много формальностей. Например, протокол судебного заседания может достигать тысячи страниц и больше. А новые технологии не помогают разгрузить процесс. Сейчас вводят аудиопротоколирование, видеофиксацию судебных заседаний. Но это делается параллельно, на секретаре теперь дополнительная нагрузка – ему надо не только протокол написать, но и обеспечить работу аппаратуры, возможность ознакомления с документом и на бумажном носителе, и в форме видео, аудио.

Посмотрите приговор десятилетней давности – он умещался на странице. К пожизненному лишению свободы – на 5-6. Сейчас он занимает 50–100 страниц, а иногда и тысячу. По каждому эпизоду надо оценить доказательства, объяснить, почему одному свидетелю суд верит, а к показаниям другого относится критически, расписать, на основании чего сделан вывод. Огромный труд, такого нет ни в каких развитых странах. По три дня оглашаем иногда приговоры. Но, возможно, наша судебная система таким путём оправдывает доверие общества. Сейчас Верховный суд вышел с инициативой разрешить хотя бы в гражданских делах ограничиться оглашением только резолютивной части. И, если сторона попросит, написать и выдать мотивировку. Но эта инициатива встретила активное противодействие в обществе.

Хотя, может быть, формализованный процесс – это и неплохо в каком-то смысле. По собственной практике знаю: когда пишешь, лучше осмысливаешь. Проект решения стоит начинать готовить до того, как ушёл в совещательную комнату. Один судья поделился: не так давно при рассмотрении, казалось бы, несложного уголовного дела по апелляционной жалобе он планировал оставить в силе обвинительный приговор, но проект постановления «не выписывался». Пришлось обращаться к коллегам за помощью в обсуждении судебной практики. Председатели судебных составов апелляционных инстанций в результате жарких дебатов пришли к выводу: в подобных ситуациях имеют место гражданско-правовые отношения. После полученной правовой консультации обвинительный приговор был отменён и вынесен оправдательный.

Ольга Мутовина, корреспондент:

– В разговорах с адвокатами иногда слышу, что судьям нужен какой-то процент отменённых решений. Это миф?

– Мы даже не ведём статистику по качеству отправления правосудия каждым судьёй. Я уже говорил – только в целом по судам. Сравниваем со среднероссийским показателем и, если где-то ниже, смотрим, почему. Может, нужна методическая помощь, стажировка в областном суде. Порой возникают проблемы с применением общероссийской практики. Я, как председатель областного суда, должен организовать учёбу, помощь, добиться, чтобы практика в судах была единообразной. С другой стороны, нам не нужны липовые показатели. Что значит 100-процентное качество по всем судам? Скорее всего, искусственно натянуты проценты. А это нарушение прав граждан, нарушение законности. Но, разумеется, отменённых приговоров или решений мы от судей апелляционной инстанции не требуем.

– Нам досталось мышление из прошлого, что в суд идти стыдно. С соседями, сослуживцами судиться неудобно. Меняется оно?

– Такое бывает. Приходит в суд человек старой закалки, ничего лишнего не просит, но чувствует себя неудобно. Извиняется, хотя решился защищать свои права в суде уже после того, как прошёл все инстанции. В суд ходить – это нормально, просто правовая культура населения низкая. Причём по всей России. Правовой нигилизм в значительной степени  вызывает рост количества гражданских дел. Люди заключают сделки и не удосуживаются их правильно оформить. А когда дело проиграно, проигравший заявляет: «В суде коррупция, судье заплатили». Случается и такое.

Людмила Бегагоина:

– Сейчас вводится суд присяжных в районных судах. Как вы относитесь к этому институту?

– Это как раз моя специализация. Как заместитель председателя Ростовского областного суда, я курировал именно это направление. Тут есть свои особенности, которые надо учитывать. Прежде всего это суд не рациональный, а скорее эмоциональный. Присяжные делают выводы не на основе представленных доказательств, а скорее опираясь на собственное представление о добре и зле. Они часто даже не пытаются анализировать доказательства. Выслушивают стороны и решают, кому поверить.

В Ростовском областном суде я как-то с присяжными рассматривал дело по сбыту наркотиков этнической группой. Очень сложное дело, 24 фигуранта, сотни томов. Полтора года мы его рассматривали. Попробуй вспомнить, какие доказательства были месяц назад! По закону присяжные ведь не имеют права пользоваться копиями материалов из дела, не могут полистать его, как мы это делаем в совещательной комнате. Они должны вести собственные записи. И так получилось, что гособвинитель по семи эпизодам – а их было больше 150 – забыла представить доказательства. Но она так хорошо выступила в суде, сумела так расположить к себе присяжных, что все подсудимые были признаны виновными. По всем эпизодам. В том числе по тем семи, где им не было представлено ни одного доказательства из дела.

Но есть и другие примеры. Они показывают: суд присяжных – своего рода лакмусовая бумажка, которая выявляет уровень развития правоохранительной и судебной систем. Если мы хотим получить справедливый вердикт, должны предоставить присяжным заседателям доказательства, добытые в полнейшем соответствии с законом. Ничто не должно породить у них сомнения в том, что правоохранительные органы действовали законно и обоснованно.

Никогда не забуду первое моё дело с участием присяжных заседателей. Колхозник пришёл ночью к сторожке, где находились его пассия со своим сыном и новым ухажёром. И через окно из охотничьего ружья всех расстрелял, после чего сжёг сторожку. Подсудимый и на следствии, и в суде подробно рассказывает, как всё было, в деле имеется видеозапись следственных экспериментов. Его версия – убил в состоянии аффекта, увидев любимую женщину с другим. Матери погибших рыдают, судмедэксперт даёт показания, сколько дробин из каждого тела вынуто, фотографии с места преступления показывают присяжным заседателям. И вот они выносят вердикт: «Оправдать». Не было никакого преступления, никто никого не убивал. Все в шоке, в том числе и подсудимый. Его из клетки выпускают – он не выходит. Начинаем разбираться, почему так получилось. Оказалось, в той сторожке находилось колхозное имущество, и под это дело было решено списать недостачу. В гражданском иске колхозом заявлено, будто сгорели тысяча тяпок, 200 стульев и так далее. Присяжные посмотрели: не может столько вещей вместиться в сторожке. Раз врут здесь, значит, врут везде. Верить нельзя. И всё – отпустили подсудимого. Решение суда присяжных отменяется только в том случае, если судья допустил процессуальные ошибки, а их у меня не было. Или, например, такой случай: показывают присяжным видео следственного эксперимента. На записи часы показывают одно время, а в протоколе указано другое. Полчаса разницы. Мы понимаем, что на камере просто неправильно выставили время. Но присяжные говорят: «Подлог». Суд присяжных заставляет более качественно работать и правоохранителей, и судей. Правильно провести дело с присяжными заседателями – наука сложная.

– Справятся ли в таком случае районные суды? И будут ли желающие рассматривать там дела с участием присяжных?

– Думаю, да. По аналогии с региональным судом. Сначала был всплеск, чуть ли не все хотели, чтобы дело попало к присяжным заседателям. Потом процесс стабилизировался. В Иркутском областном суде сейчас единицы таких дел. Наверное, в районных судах поначалу будут трудности и ошибки. Ничего, поможем в организации процесса. Справимся.

Мария Никульшеева, корреспондент:

– У нас в регионе есть ювенальные суды?

– Это слово не приветствуется в  последнее время, пришли к термину «дружественное ребёнку правосудие». У нас есть суды, где выделены составы, специализирующиеся на рассмотрении дел с участием несовершеннолетних, но мы не называем их ювенальными. В Ангарске очень хороший опыт. Там в отдельном помещении рассматриваются такие дела, чтобы несовершеннолетние не пересекались с рецидивистами. В Падуне работают нестандартно: в здании суда размещаются психологи, они помогают принимать правильное решение по делу. Создан комитет матерей осуждённых, с ними проводятся совещания. Будем распространять этот опыт там, где штат позволяет. В маленьких судах вычленить людей для такой специализации просто невозможно. Но наша позиция такова: если есть возможность вырвать молодого человека из криминальной среды, надо это делать.

Сейчас готовим проект – собираемся выйти на правительство Иркутской области, привлечь военный комиссариат, продумать возможности реабилитации случайно оступившихся несовершеннолетних. В советское время была комплексная система воспитания. Например, идёшь в секцию бокса и знаешь: получишь тройку – на тренировку допущен не будешь. Тренер за этим следил, дневник проверял. Если дети на соревнования ездили, ещё потом родителям деньги от спорткомитета привозили. А сейчас спортом недёшево заниматься, малообеспеченным семьям сложно найти для этого средства.

Георгий Кузнецов, обозреватель:

– Число споров граждан с государством растёт в Иркутской области? Недавно наткнулся в Интернете на такую информацию: Пенсионный фонд России выигрывает в судах всего три процента дел. Значит, жители области не зря идут в суды, им удаётся защитить нарушенные чиновниками права?

– С государством не так много споров, больше с местными органами управления. Такие обращения в суд обычно наплывают волнами. Ввели новые правила начисления коэффициентов – пошла волна обращений. Одно время в массовом порядке органы соцзащиты не платили пособия на содержание детей, что заставило матерей идти в суд. Была волна исков чернобыльцев, когда изменились правила начисления им выплат. Иски к Пенсионному фонду зачастую связаны с формальными вещами: меняются название предприятия, форма собственности, наименование должности. В таких случаях только суд может защитить интересы пожилого человека. И мы это делаем.

– Европейский суд по правам человека. Есть, на ваш взгляд, политическая составляющая в его решениях, насколько она велика?

– Конституционное право вне судов общей юрисдикции. Но, наверное, не зря закон о Конституционном суде дополнен главой, которая позволила этому суду при обращении соответствующих организаций РФ рассматривать возможность исполнения – или неисполнения – решений межгосударственного органа по защите прав и свобод человека.

Александр Гимельштейн:

– С одной стороны, судья – почти небожитель, человек, полномочия которого определены ни много ни мало указом президента РФ. С другой стороны, он член социума, живёт по соседству, жена у него работает в коллективе, в детсад он водит ребёнка. Это создаёт проблемы при отправлении правосудия? И продолжают ли суды сталкиваться с давлением, телефонным правом?

– Я бы не говорил о давлении на суд. Скорее есть проблемы, связанные с правовой культурой. У некоторых людей сохранились понятия о соотношении сил и возможностей 30-летней давности. Тогда это было в рамках права. Но страна изменилась, право изменилось, а правовая культура, к сожалению, отстаёт. Каждый судья обязан в случае непроцессуального обращения сразу же разместить его на сайте. Такие случаи бывают. Нарышкин, например, к нам обратился – мы разместили его обращение на сайте. Наверное, некоторые руководители, государственные деятели искренне считают наиболее эффективным прямой путь, без формальностей. Они хотят лучше и быстрее. А мы можем только по закону. Прямой это путь или нет, но он законный. Конечно, мы живём в обществе, и с этим связаны определённые проблемы. Что делать, мы обязаны принимать меры к тому, чтобы не возникал конфликт интересов. Кадровая комиссия при президенте России наибольшее число кандидатур, рекомендованных квалификационными коллегиями, отклоняет именно по мотиву конфликта интересов или даже возможного конфликта интересов. Если кандидат живёт в небольшом посёлке, у него там вся родня – частные предприниматели, как он будет судить? Мировой судья один в населённом пункте, и все придут к нему в случае каких-то проблем – других вариантов нет. В таких ситуациях рекомендуют кандидата из другого города или посёлка. При новых назначениях сейчас практикуется экстерриториальность. Но за два с половиной года моей службы в Иркутской области я не слышал, чтобы кто-то попытался воспользоваться положением родственника-судьи.

Наталья Мичурина:

– Сколько судей за годы вашей работы в Иркутской области были лишены полномочий по дискредитирующим обстоятельствам?

– Ни одного. Был случай, когда мы прекратили почётную отставку судьи. Установили грубейшее нарушение прав граждан при рассмотрении гражданских дел. Я вышел в квалификационную коллегию с ходатайством. Сейчас рассматривается моё представление о прекращении отставки ещё одного судьи. На сайте коллегии можно найти этот вопрос в повестке. И результат будет опубликован. Мы открыты в этом отношении. Но настолько грубых нарушений, чтобы они требовали немедленного прекращения статуса по порочащим основаниям, нет. В других регионах такое случается. Судьи ведь не пришельцы какие-то, такие же люди, как все. Но есть присяга, вручение удостоверения за подписью президента страны. Я всегда говорю: «Удостоверение, как боевое знамя воинской части, должно находиться в особо охраняемом месте, его следует доставать только по особо торжественным случаям». Позиция судей такая: вышел из рабочего кабинета, дверь закрыл – всё, твой статус закончился, ты обыкновенный гражданин. Не может быть и речи о том, чтобы предъявить удостоверение, к примеру, автоинспектору для решения каких-то проблем или ради получения льгот.

Елена Лисовская:

– Об эффективности правосудия народ судит по исполнению судебных решений. Какие-то меры вы принимаете?

– Больной вопрос – от трети до половины судебных решений, находящихся в производстве Службы судебных приставов, не исполняется. Это везде по России так. В Службе судебных приставов кадровые проблемы, у сотрудников мизерные зарплаты, огромная нагрузка. Столько негатива берут на себя эти люди. Не могу упрёк им высказать, можно только спасибо сказать им за их нелёгкий труд.

Людмила Бегагоина:

– Дел искового производства становится больше. Значит ли это, что растёт доверие к суду, или просто по-другому невозможно защитить свои права по закону?

– Слава богу, сейчас такого нет, как в 1990-е годы, когда проблемы решались в основном во внесудебном порядке. Полагаю, авторитет судебной власти с годами растёт. Это видно по тому, насколько изменился характер непроцессуальных жалоб. Мы стали работать лучше, это объективно. Раньше у нас были уголовные дела, которые в суде рассматривались свыше трёх лет, не считая предварительного расследования. Естественно, как потерпевшие, так и подсудимые были недовольны и жаловались на волокиту. Сейчас обычный срок – до шести месяцев. Чтобы свыше – такие случаи по Иркутской области единичны. Градус недовольства упал.

– Материальное содержание судов заметно улучшилось в последние годы. Мы раньше часто ходили по искам к газете в Куйбышевский районный суд Иркутска, он располагался в списанном бараке. Газете приходилось даже выступать в защиту судебной власти. Сейчас в судах достаточно комфортные условия.

– В государстве должное внимание уделяется этой составляющей. О достойном материальном обеспечении судов неоднократно говорил президент РФ. Есть понимание на уровне Государственной Думы и Федерального Собрания. Не только в нашем регионе возводится здание областного суда, во многих субъектах идёт такое строительство. Выделяются деньги для аренды помещений. Вот Свердловский районный суд Иркутска переехал в арендованное здание, теперь там прекрасные условия. Суды оснащаются современной техникой. Аудио- и видеофиксация сейчас в каждом суде. Создана доступная среда для людей с ограниченными возможностями. Для инвалидов свой вход, пандусы, специально оборудованные туалеты, дела с их участием рассматриваются на первом этаже.

Александр Гимельштейн:

– Как историк и краевед, хочу спросить: какое у вас ощущение в старом здании областного суда, намоленном месте, где было ещё дореволюционное судебное присутствие?

– Когда поднимаешься по лестнице этого старинного здания, ты уже становишься другим человеком. Там сам дух другой.

Наталья Мичурина:

– Обрисуйте, пожалуйста, социальный портрет судьи в нашем регионе. Это в основном женщины или мужчины, сколько лет типичному представителю вашего профессионального сообщества, что его волнует?

– В областном суде мужчин четвёртая часть, а в районных – только пятая – шестая, среди мировых судей – десятая – двенадцатая часть. Есть районные суды, где мужчин нет вообще.

Дмитрий Дмитриев, фотокорреспондент:

– Ввести квоты надо на мужчин, как для меньшинств.

– Ещё поразило, как много здесь незамужних красавиц в судах. Они замужем за работой. Вот сейчас не до того – сложное дело, надо до отпуска дотянуть и так далее. Время идёт, а потом уже и не нужно. И такое положение сказывается на работе, на климате в коллективе. Мы всем семейного счастья желаем. У нас чуть ли не половина сотрудников аппарата на декретных должностях работает. В гражданской коллегии сейчас трое судей в декрет ушли. Это приветствуется. Если человек состоялся в семейной жизни, он состоится и в работе. Будет карьера, всё хорошо сложится. Расскажу случай, который заставил меня гордиться нашими красавицами. 9-й Всероссийский съезд судей. Декабрь 2016 года. Наша делегация скромненько сбоку за колоннами разместилась, на лучших местах – южане, мои бывшие сослуживцы. Подходит время выступления президента России. Сотрудники его аппарата осматривают зал и видят, что на первых рядах сидят одни мужчины. Понимают, что это нехорошо. И высматривают в зале кого? Самых красивых женщин. Выбрали на первые ряды только женщин из нашей делегации. Это, можно сказать, рейтинг президента.

Людмила Бегагоина:

– В отчётах судов есть, наверное, такие показатели, как качество, сроки. А есть показатель «взаимодействие со СМИ»?

– К сожалению, нет. Хотя я с этого и начал нашу встречу: мы прекрасно понимаем, что не можем в полной мере отправлять правосудие в отрыве от СМИ. Отдаём себе отчёт и в том, что рейтинг доверия к правосудию формируют именно журналисты. И хотим, чтобы вы знали: у нас с вами одна цель – работать для того, чтобы в Иркутской области лучше жилось. Боль Иркутской области – это наша боль. Вы правильно сегодня говорили: не может не влиять на судью общественное мнение. Когда судья идёт в зал, он должен чувствовать, поддерживает его народ или нет. Трудно выносить непопулярное решение, но порой приходится, когда нормы морали и нормы закона расходятся. Нам бывают как воздух нужны ваша помощь, ваше понимание.