«Битва» за точность диагноза

С директором Центра защиты леса Иркутской области (филиал ФБУ «Рослесозащита») Владимиром Шкодой мы говорим о бактериальной водянке – лесной болезни, поражающей разнопородный древостой. У специалистов лесного хозяйства она давно на слуху и, если судить по количеству научных публикаций, должна быть неплохо изучена. Но, как выяснилось после 2012 года, когда десяткам тысяч гектаров прибайкальских кедровых лесов был поставлен этот диагноз, бактериальная водянка до сих пор не познана. Даже в 2016 году, когда практически все официальные лица объясняли массовое ослабление и усыхание кедра на огромных площадях именно бактериальной водянкой, начальник отдела мониторинга состояния лесных генетических ресурсов Рослесозащиты Татьяна Полякова сомневалась в точности диагноза.

– Например, в Иркутской области, в Бурятии, в Красноярском крае свирепствует, предположительно (выделено мною. – Г.К.), бактериальная водянка, – сообщала она в интервью, опубликованном на официальном сайте Рослесозащиты. – Мы как раз сейчас работаем над тем, чтобы выяснить, действительно ли это бактериальная водянка или какое-то другое заболевание. Ведь сходные симптомы дают и другие недуги. Хотя меры защиты применяются примерно одинаковые, лучше знать точно, какая именно болезнь поразила деревья… Бактериальную водянку очень сложно идентифицировать.

Та – теперь уже почти двухлетней давности – «битва» за точность диагноза, о которой упомянула Татьяна Полякова, окончилась поражением генетиков. Как, впрочем, и несколько последующих попыток установить возбудителя болезни в генетических лабораториях Красноярска, Новосибирска, Москвы, Санкт-Петербурга.

– Да, первая попытка установить возбудителя болезни прибайкальских кедров предпринималась как раз в 2016 году, – подтверждает Владимир Шкода. – Ближняя к нам лицензированная лаборатория лесных генетических исследований находится в Красноярском филиале Рослесозащиты. Для исключения возможных ошибок и оплошностей на любом этапе исследований мы пригласили красноярских специалистов-генетиков к нам, чтобы они сами, с соблюдением жёстких методик, собственными руками отобрали нужные образцы и провели их анализ. Но однозначный результат получить не удалось. У красноярцев для установления истины не хватило каких-то реактивов. Часть проб они тогда отправляли в Пушкино, в Рослесозащиту. Там тоже хорошая генетическая лаборатория и генетики мощные. Но и они бактерию назвать не смогли, хотя и с нашей версией, основанной на исследованиях Сибирского института физиологии и биохимии растений (СИФИБР СО РАН), что причиной болезни стала эрвиния, не согласились.

В прошлом году иркутские лесопатологи предприняли ещё несколько попыток определить возбудителя болезни. Теперь пробы для анализа в больных кедровниках отбирали самостоятельно: «Мы уже чётко освоили методики отбора проб, их консервации и транспортировки. Людей обучили». Результаты Владимир Шкода ждал от Сибирского отделения РАН (Новосибирск) ещё в первых числах нынешнего марта. Но месяц скоро закончится, а исследователи молчат. Это не значит, что генетики недостаточно профессиональны. Просто мир бактерий человечеством изучен мало.

До кедрового катаклизма на берегах Байкала лесопатологи чаще сталкивались с бактериальной водянкой берёзы и других лиственных деревьев. Хвойники (если судить по внешним симптомам, а не по бактерии-возбудителю) водянкой тоже поражаются, хоть и не так часто. Первые случаи массового заболевания хвойных лесов на обширных территориях документально были зафиксированы ещё в первой половине прошлого века в США. Там на обширных пространствах вдруг «ни с того ни с сего» начинали истекать влагой и через два-три года погибали сосны и ели. Возбудитель заболевания в то время выделен не был. Название болезни определили поверхностные, бросающиеся в глаза внешние симптомы.

– У англичан это называется wetwood – мокрая древесина, – рассказал мне позже директор Сибирского института физиологии и биохимии растений СО РАН (СИФИБР) Виктор Воронин. – А у нас – водянка. Как видите, практически одно и то же.

– Это как грипп, когда человек весь соплями и слезами истекает, – сравнил однажды бактериальную водянку с человеческим недугом знакомый фитопатолог, работающий больше с болезнями культурных растений, чем с лесом. И тут же, увидев включённый диктофон, попросил со смехом: – Писать если будешь, на меня не ссылайся. А то коллеги засмеют. Мало того что я растение с животным сравнил, так ещё и вирусное заболевание с бактериальным. Хотя, если брать только внешне видимые симптомы, то похоже, в общем-то.

Меня в тех словах зацепило другое. Собеседник, не задумываясь и не сомневаясь, использовав обобщающий термин, назвал человека животным, чтобы отделить его от растения. С научной точки зрения всё правильно. Но по житейской логике человеку быть животным унизительно. Животное – оно бессмысленное, а мы, люди, о будущем думаем. Нам приятнее называться Homo sapiens – человеком разумным, хоть и не всегда мы соответствуем этому званию.

Закупорка древесных сосудов

Похожая болезнь хвойников в разные годы отмечалась в странах Европы, в южных регионах России. Где-то примерно на стыке 1970-1980-х годов или в первой половине 1980-х было зафиксировано массовое и довольно загадочное заболевание пихты на склонах Хамар-Дабана недалеко от Байкальска. Активная и шумливая «зелёная» общественность винила в этом Байкальский ЦБК, но исследователи из СИФИБРа прямой связи массового заболевания пихты с деятельностью целлюлозного предприятия не установили.

Директора СИФИБРа Виктора Воронина – в отличие от знакомого фитопатолога – подобная «ненаучность» не смущает, потому что «для понимания ситуации» он сравнивает не сами болезни, а болезненные процессы в живых организмах. По его мнению, возбудителя бактериальной водянки потому и не могут до сих пор однозначно установить, что их может оказаться несколько. èèè

– Это «букет», – отвечает он. – Когда врачи ставят диагноз «грипп», понятно, что в организме лютует вирус гриппа какого-то определённого штамма. А если ОРВИ? Если у человека острая респираторная вирусная инфекция – это какой вирус? Доктора его не называют, потому что их там может быть прорва. А симптомы в конечном итоге одни и те же. Бактериальную водянку, поразившую наши кедрачи, вызывают, как это уже из названия болезни понятно, не вирусы, а бактерии. Но главная проблема в другом. Микробиологи до конца друг с другом не договорились. В основном вроде они грешат на эрвинию. Это не отдельный вид, а целый род бактерий, который ещё предстоит изучать и изучать. Они не могут пока даже их место-то точно определить. А симптомы примерно одинаковые и у больного кедра, и у пихты, и у берёзы. Главный внешний признак – повышенная обводнённость ствола.

Виктор Воронин объясняет, как корни качают земные соки, поднимая их на десятки метров вверх, до самой макушки. Как циркулирует жидкость в стволе здорового дерева.

– И вдруг она начинает останавливаться! Происходит закупорка проводящих сосудов то ли в связи с гормональной разбалансировкой, то ли по физическим причинам, так как масса бактерий разрослась настолько, что забила сосуды. Возникает повышенное давление, потому что корни продолжают качать, а движения жидкости нет.

Люди, часто бывающие в лесу, наверняка встречали берёзы, по стволам которых из-под продольно лопнувшей коры не только весной, но и летом и даже осенью может сочиться влага. Не вода – и даже не сок, а нечто дурно пахнущее, то, что было соком, пока было свежим. Это и есть главный симптом бактериальной водянки. Недавно заболевшие кедры менее заметны.

– В стволе происходит застой, и ассимилянты, сахара, не расходуются деревом. Они начинают сбраживаться. Такой запах стоит, – делится впечатлением от исследований больных кедрачей Виктор Воронин. – Буром просверливаешь древесину чуть ослабленного дерева, и вот прямо такой… гнилостно-бражный запах идёт от всего хозяйства, которое внутри ствола находится. И всё. Без дополнительных анализов понятно, что дерево заболело. Скоро у него начинает желтеть крона. Осыпается хвоя. Болезнь довольно быстро развивается.

– Быстро – понятие относительное. Как много времени может пройти от заболевания до гибели дерева? – спрашиваю учёного.

– Ну, по крайней мере, это не десятилетия, а годы. Несколько лет, и заражённый древостой может погибнуть на значительных площадях.

– Я знаю предпринимателей, уже наточивших топоры для работы на Хамар-Дабане. Они утверждают, что бактериальная водянка неизлечима, а значит, и санитарные рубки прибайкальских кедрачей неизбежны.

– Что? Санитарные рубки кедра?! – первый раз вижу Виктора Ивановича таким удивлённым. – Да ещё и в центральной экологической зоне участка всемирного природного наследия?! Да ещё и в водоохранной зоне Байкала?! Они что, совсем законы не читают?

– Они говорят, что и бизнес-план уже разработали. И даже, якобы, разрешение на вырубку получили.

– Ну бизнес-план – это их личное дело. Пусть разрабатывают, если у них время лишнее на это есть. А вот проведение санитарных рубок кедровых насаждений в центральной экологической зоне Байкала без внесения изменений в действующее законодательство невозможно.

К слухам о неизлечимости бактериальной водянки Виктор Иванович отнёсся скептически. Рассказал, что «вся эта вещь» (подразумевая прежде всего фитопатогенные бактерии) в природе есть всегда. «Но надо, чтобы сложился ряд обстоятельств, которые приведут к вспышке болезни», – говорит он. По словам учёного, «опасные для растений бактерии затаились, выждали удобный момент, выскочили, отбуйствовали и опять ушли в латентное состояние – до следующего благоприятного для них стечения обстоятельств». Как раз ещё и поэтому – потому что наука пока пока не знает достоверно все обстоятельства, которые привели к массовому заболеванию кедра, и условия, при которых вспышка может быть подавлена, – за топор браться рано.

Кедровники могут выздороветь

Виктор Воронин вспоминает, что в европейской части России и в Белоруссии похожая беда уже была. «Только там на колоссальных площадях болела берёза». Водянкой было поражено почти сто процентов березняков в Брянской, Воронежской, Гомельской областях, в нескольких других регионах. А в 2015 году учёный проводил в Танхое, на Байкале, большое совещание по лесным проблемам, включая бактериальную водянку. В числе многих гостей в нём приняли участие заведующий кафедрой лесоведения из Минского университета и сотрудники из Гомельского Института леса. Они-то и рассказали, что, «покувыркавшись» с той проблемой 10 лет, белорусские специалисты и исследователи так и не сумели придумать ничего лучшего, чем попросту вырубить ослабленные березняки, провести масштабные санитарные рубки, чтобы уберечь от заражения леса, оставшиеся здоровыми. Много времени ушло тогда на создание технологических регламентов, многочисленные согласования и решение всяких иных бюрократических проблем и проблемок. И вот, получив наконец-то окончательное «добро» за высокими подписями, «лесники поехали рубить умирающие леса. А к этому времени там – хлоп! – всё выздоровело. И никакие регламенты и разрешения не пригодились».

Последние слова Виктор Иванович произнёс с такой интонацией, что я тут же поверил, что для него – не только как для учёного, а скорее даже как для обыкновенного жителя Иркутской области – это на самом деле счастье. Это значит, что почти 59 тысяч гектаров ослабленных болезнью кедровников вблизи Байкала рано считать утраченными. Они – пусть не все, а какая-то их часть – могут выздороветь.

– Зачем сразу брать шашку, хватать топор и хлестать всё подряд?… Я не сторонник таких решений.

– Ни о каких санитарных рубках речь сейчас вообще не идёт, – опровергает Владимир Шкода слова бизнесменов о якобы уже полученных разрешениях на рубку. – Нам надо всё-таки понять причину или, скорее всего, комплекс причин заболевания, установить его возбудителя, чтобы дальше прорабатывать варианты противодействия болезни.

– А динамика распространения болезни остаётся такой же стремительной, как в 2012–2015 годах? – спрашиваю.

– Как раз и нет, – с удовольствием отвечает Владимир Шкода. – Смотрите, – авторучка главного лесопатолога области вновь зависает над картой прибайкальской тайги, «забрызганной» красными кляксами. – Вот это – теперь уже сравнительно небольшое – расширение очага было отмечено в позапрошлом году – в 2016-м. А в прошлом году выхода за внешние границы уже отмеченного очага у нас, по сути, вообще не наблюдалось. Это впервые после 2012 года. Ослабление новых участков кедра по сравнению с предыдущими годами небольшое – всего 1400 гектаров. Но все эти участки расположены внутри границ, зафиксированных в 2016 году. Очаг прекратил свой рост!

– Мы не можем пока утверждать, но не исключаем, что спусковым крючком к развитию болезни стала многолетняя засуха. Маловодье, – Виктор Воронин заметно изменил тональность разговора. Мне показалось, что в его интонациях стало чуть больше мечты. – В общем, по нашим расчётам, по прогнозам, древесно-кольцевым хронологиям циклов увлажнения, из маловодья мы вроде наконец-то выползаем и нынче вновь входим в период нормального увлажнения. Может, действительно нынешним летом начнётся процесс восстановления байкальских кедрачей? Мы отследили развитие вспышки и захватим её затухание. Это было бы очень интересно.