Дело величайшей сложности

«Скоро пятьдесят, и только теперь мастер-выдвиженец». Казалось нелепым новое звание. Ненужными заботы ребят-бригадников. Ведь мастер котельного цеха фактически он давно. И всё же горячее и напорнее застучала в жилах кровь, когда получил повестку на производственное совещание инженерно-технической секции при «Главзолоте».

Георгий Петрович снял в швейцарской копотный полушубок и ещё раз просмотрел бумажку. Убедился – ошибки не было. Немного почувствовал робость, шагая по паркету, выкрашенному шахматами, и когда на него сразу повернулись лица в пенсне, с острыми бородками и без бородок. Легче вздохнул, подсев к Гуденецкому, бригадиру котельного цеха.

– Прозяб, – шепнул Иосиф Фомич.

Мастер наклонил заиндевелую сединой стриженую ёршиком голову. Стало проще. Гуденецкий, слегка сутулясь, сидел в неизменной ушанке, опоясанный поверх триковой тужурки кушаком с длинными махрами.

Огромного роста инженер с отпущенными yxватом седыми усами кончал доклад. Он говорил:

– В зависимости от того, как справится наш котельный цех с агрегатом № 4, мы сможем расширять дражное дело в золотой промышленности СССР. Старые агрегаты пришли в ветхость, а новые ни один завод республики не вырабатывает. Дело величайшей сложности. Не секрет, конечно, что наш механический завод далеко не усовершенствован, и поэтому нет уверенности, что мы сможем здесь вырабатывать черпаковые рамы. Одним словом, агрегат № 4 – едва ли разрешимая проблема в наших условиях.

Инженер обмакнул могучие усы в стакан с водой и остановился взглядом на Гуденецком и Фомине, Георгий Петрович приподнялся, пошатываясь на затёкших ногах. Лета уже согнули его когда-то прямую фигуру. Мастер по привычке наклонил набок голову, в таком положении он напоминал глухого – многолетняя привычка разговаривать среди грохота молотов. На рабочего сверкнули три-четыре пары пенсне.

– А чертежи есть?

Голос Фомина упал в могильную тишину. Сивоусый инженер секунду смотрел непонимающими глазами.

– Чертежи есть… Но за точность их никто не может поручиться.

Прав или не прав инженер?

Цех ютился в бескрышном здании. Собственно, одни стены с глазеющими бесстёклыми окнами и oтверстиями для дверей нельзя назвать зданием, как и самый завод имени Куйбышева представлял пока новостройку.

Гуденецкий думал о вчерашнем заседании, следя, как угли сначала синели, а затем плавились в красной пасти горна.

«Прав или не прав инженер? Пожалуй, прав? Нет, не прав… Нет… Помешает оборудование, вот что…»

Бригадир вздрогнул от прикосновения к спине. Позади стоял мастер с воспалёнными блекнувшими глазами.

– А ведь сделаем, – сказал Фомин, наклоняя голову.

– Думаешь, сделаем?

Мастер достал из кармана полушубка записную книжку. Глядящие врозь, иссечённые морщинами, с чёткими прожилками грязи, руки не чувствовали тонкой бумаги. Искры вспорхнули последними брызгами. Горн сердито умолкал.

– Вот тут чертёжик я сотворил и хочу показать его тем. По своему уму, думаю, что дело ляпнет в цель.

– На зубиле и молоте ничего не выйдет, – высказал свои сомнения бригадир. – Тут, брат, агрегат № 4 – это надо понять, Георгий Петрович.

– А ты думашь, я без понятий говорю. Попробуем зубилом, не выйдет – станки потребуем.

Мастер не видел, как позади улыбался ярким ртом Генка Черных, секретарь ячейки котельного цеха, и внимательно прислушивались старейшие рабочие завода Давыдов и Ревковский.

– Оттяпаем, товарищ Гуденецкий, – сказал секретарь, доставая щипцами уголь.

Разговор перешибли заворчавшие горны.

А на следующее утро Черных с разбегу схватил в охапку одного из парней и закричал окружавшим мастера и бригадира рабочим:

– Засучивай рукава, братишки!

Фомин взглянул на Гуденецкого. Тот вскинул на затылок мелкую ушанку:

– Ты чего там шуматишь?

Черных охватили кольцом. Щупали удивлёнными глазами.

– Строить нашему цеху рамы. Утвердили! Бригадир и мастер, в контору!

Бригада крепко задумалась…

История агрегата № 4 началась с того дня, когда бригадир и мастер получили окончательно утверждённые чертежи. В цехе над некрытым верхом дольше задерживалось солнце. Бригадир определил штат своих сотрудников и на одном из бесчисленных совещаний заявил:

– Надо двадцать восемь пар рук, чтобы шаблонировать работу, а нас всего восемнадцать. Квалифицированной силы дать нам не могут, надо готовить её самим.

Бригада крепко задумалась. Всем было попятно. Зубилом, ручными ножницами, молотом с рашпилем нужно создать 27-тонное чудовище, небывалую великаншу – черпаковую раму. И Геннадий Черных опять сказал, глядя в потемневшие лица Ревковского и Давыдова:

– Республике нужен золотой фонд. Хоть душа из нас пылью вылетай, а сделать надо. Как думаете, старина?

– Пятиться некуда, – ответили враз бригадники. Мастер тряхнул головой, и с этого дня они с бригадиром стали к горнам.

Проходили месяцы. О выходных днях бригада забыла. Гуденецкий ежедневно переставлял силы. Сам работал с новичками, показывая, как делать клёпки, болты, каждый мельчайший винтик. Железо разных сортов стонало под тяжёлыми молотами, скрежетало под ножницами, под свёрлами. Без второй смены, без нормированного времени началась заготовка первой черпачной рамы – агрегата № 4, который ждала золотая промышленность. А в это время в сталелитейном, в кузнечном, в сборочном и других цехах, в конторе «Главзолото» говорили:

– Нет, не справятся…

Вредительства нет, но есть недоучки

Был первый по-настоящему весенний, тёплый вечер. В цехе ожесточённо, с визгом грохотали горячие молоты, горны рассыпали жаркую искру. Пришёл заведующий цехом и остановился около Черных и Давыдова, которые гнули толстые пластины углового железа.

Завцехом кивнул головой. Остался доволен, что силы были paсставлены правильно. И, когда замерли обидчивые всхлипы горнов, мастер коротко доложил:

– Через месяц закончим заготовку рамы. Нам нужна будет подсобная сила. Потому что подъёмных средств нет.

– Поднимем живым паром, – вмешался в разговор Черных.

Бригада вышла из цеха в сумерках.

Мастер устало шагал рядом с вёртким, не знающим уныния бригадиром. Где-то в полях тучи поднимались, нежные, как молодость.

Мастер отвернул в сторону, но его придержал бригадир:

– Подумай… Я сегодня видел у ребят брак, и это ударило по сердцу. Гляди, как бы не подвела нас эта музыка. Человек пяток у нас недомыслят, как лучше… Зеленоватые ребятки. Опять же клёпка и литьё могут выйти широким кверху.

Мастер проворочался в постели до утра и, выпив стакан крепкого чая, первым пришёл в цех. Разворачивая приготовленные детали, он убедился, что бригадир был прав. «Недосмотрел, не надо бы стоять у горнов. Брак». И от этой мысли ослабели ноги, пустотой пахнуло в мозгax. Несколько бортовых пластин были явно испорчены, дыры в них пробиты оказались неправильно. Примерил дуги углов: скрепы не подходили. И тут переделка требовалась. Попробовал заклёпные болты – и их нужно было подгонять: одни были утолщены, другие болтались в дырах. Мастер присел. Понял, что летом заготовку рамы не закончить. А вечером, выпив валерьянки, долго писал в блокноте. Зашёл Гуденецкий. Оба морщили лоб. Пропитанная мазутами и пылью кожа казалась серой, безжизненной.

– Каждый должен делать определённую часть и отвечать за неё, – говорил бригадир. – Завтра же ставим таких, как Генка Черных, к сыроватым ребятам. Вредительства у нас нет, но есть недоучки. Давыдова и Ревковского прикрепляем к парням, что недавно пришли. Деревней от них попахивает, нет ещё настоящей рабочей ухватки. За брак будем парить. Генке поручение – провести массовую обработку.

– Станки, станки нужно, – вздыхал мастер.

На этом и кончился разговор руководителей бригады. Расходясь, оба думали: «Когда же начнётся узлование – соединение отдельных частей рамы, когда же наконец могущественный организм агрегата № 4, ставшего яркой мечтой одних, предметом насмешек вторых, сомнениями третьих, поднимется на стальные лопасти?»

«Живым паром»

Этот день пришёл на десятом месяце изнурительной работы. В углах цеха под слоем пыли и кузнечной копоти покоились груды брака. Железо давило незримой тяжестью на людей. Копоть висла от потолка до земляного пола нитями тенёт. Всё не было времени привести цех в должный порядок.

Бригадники ставили последние заклёпы в бортовые пластины, когда вместе с завцехами в дверях показались инженерная комиссия и группа рабочих.

Гуденецкий выпрямился, спешно поправил опояску. Торопливо волнуясь и бесцельно оглядывая пришедших, бригадники начали узлование деталей. Со свистом заскрипели напильники, подгоняя болты и чугунные части. Серо-пепельное лицо мастера было строго-спокойным. К работе были привлечены тяжёлые ломы, деревянные валы, вагонетки.

Многотонные части передвигались «живым паром». Комиссия уходила и опять приходила. И, когда первый узел был укреплён несокрушимыми заклёпками, свинчен и отодвинут на исходное положение, откуда на двадцать семь метров должна протянуть свой корпус черпачная рама, над заводом протяжно и глухо взвился мрачный голос гудка. По двору, скрипя валенками, борясь с морозным воздухом, спешили рабочие других цехов. Котельный наполнился людьми. Бледно брызнул электрический свет, обливая пестрящие плешинами стены здания. Люди забили двери, люди громоздились на наваленные листы железа, на вороха обрубков. Разговаривали:

– Вот ты и гляди, сляпали, выходит…

– Бабушка ещё надвое сказала.

– А это что? Смотри, какую оказию громыхнуло…

– Шуба-то ещё без рукавов. Обождите, как пришьют…

А бригадир и мастер, не осмысливая эти летучие замечания, водили комиссию от одной детали к другой. Для руководителей бригады проблема постройки легендарного агрегата № 4 была решена. До боли было жаль только одного: что вот сейчас, при таком скоплении рабочих, нельзя было продемонстрировать полную сборку рамы.

Григорий Петрович присел около пылающего горна, когда к нему подошёл усатый инженер, тот, который докладывал о постройке агрегата и сомневался. От басистого голоса специалиста кверху взвилась пыль Он протянул руку с кольцом и, мигая сквозь застывшие стёкла пенсне, сказал:

– Ну, кажется, можно авансом поздравить товарищей.

– Выходит, так, – подошедший сбоку Гуденецкий поправлял на маленькой голове замученную ушанку. – Теперь мы её прощупали до нутра, только на сверле и молоте езда, как на волах, товарищ инженер. Дайте станки, и мы сократимся раз в пять.

– Ого! Хлёстко хватил!

Этот голос из гущи поднял мастера. Он расправил плечи и указал на Черных, возившегося с заклёпами:

– Определённо сократимся. Станки и вот такие ребята определённо решат процесс освоения скорейшей постройки агрегата. Да, если угодно, мы следующий сделаем в три месяца. Вылетит… Ручаюсь!

«Зря чёрту шею мололи»

Гуденецкий вышел из инженерно-технического бюро поздним вечером. Жёлтый свет падал из квартир на отшлифованную полозьями дорогу. Бригадир шагал с распустившимся на шее шарфом. Гордостью наливалось сердце, тело казалось невесомым. И невольно приходило сопоставление. Тринадцать лет вдовствующая мать вот в такой же жгучий морозом вечер привела его в город Оршу на механический завод хозяина Славинского. Тучный заводчик вертел в руках сигару, играл блеском золотых перстней.

– Даю питание и плату по двадцать пять копеек в день, – сказал он матери. Контракт на четыре года. Всё. Но написанный контракт – Гуденецкий ошибся – длился до двенадцатого года, до царской военной службы. А дальше – работа на военных заводах, киномехаником, кустарём. И вот теперь, с тридцатого по сей день свой, по-новому организованный завод-гигант – единственный обслуживающий золотую промышленность необъятной республики Советов. Сорок инженеров работали над чертежами агрегата № 4, на сорока листах разросся сложнейший чертёж черпачной рамы. Завтра конец, завтра последние два узла должны соединиться с третьим–первым, и сдача агрегата.

«А вдруг провал».

Бригадир не утерпел и зашёл к мастеру. Нужно было внутренне получить подкрепление, снова повернуть и с удвоенными силами приняться за окончание агрегата, такого близкого и пугающего постоянными тревогами. Мастер отдыхал, облокотившись о стол. Но это только казалось. Бригадир увидел прижатый локтем залапанный листок и ухватился за него.

– Что это?

– Новую методу обмозговывают, – улыбнулся мастер.

– А ну!

– Видишь ли, мы, кажется, зря чёрту шею мололи. Вот тут я просмотрел, и ты не удосужился обдумать… Восемь частей, три узла, коневы тяжести надо перевалить лишних два раза, когда нужно было делать с одних рук.

– Хоть убей – не пойму! – досадно перебил бригадир.

– А вот и поймёшь, когда мы начнём сборку и заклёпку враз, а не по отдельности, как это было сейчас.

Гм… Бригадир долго тёр лоб. А утром подошёл к мастеру и с размаху хлопнул его по плечу.

– Лучше не придумаешь! – сказал он. – Перестраиваемся.

«Пошла навёртывать!»

Агрегат № 4 был сделан и отправлен на прииски. Мастер, бригадир и все работники рамы тревожно каждый день ждали известий с приисков. Каковы они будут? Вдруг неточность в чертежах! Вдруг крепы поставлены слабые!

Бригада клепала баки, делала мелкие заготовки, ждала корректив от дражников.

Отшумели новые весенние потоки. Земля курила нежным паром, земля рождала новые травы и хлеб. Черных, влажный от купания, ввалился в цех с толпой ребят и перед лицом бригадира махнул сереньким листиком бумаги.

– Пошла навёртывать! – исступлённо забасил он. Секретаря окружили бригадники. Двадцать пар глаз брызнули удивлённо. – Пошла! – Черных плясал на одной ноге, подняв мускулистые руки.

– А ты не манежь! – не выдержал бригадир. – Чего дурака ломаешь!

Секретарь развернул телеграмму и громко прочёл:

– Агрегат пригоден, имеем заказ на новые два…

В этот день Черных дал сто пятьдесят клёпок вместо ста двадцати, положенных по норме.

«Грыжи я не боюсь»

Второй агрегат сделали в пять месяцев, третий – в три, на четвёртый пришли станки. Гуденецкий поднял кверху руку. Голос сорвался на гусиный крик:

– Смеялись, когда я болтнул, что сократимся в десять раз, а теперь я подтверждаю – и с ручательством. В два месяца поднимем раму на дыбы, и хоть тресни!

– С пупа бы не сорвать, Осип, – старик Ревковский посопел трубкой, глянул воспалёнными от пыли глазами на Давыдова. – Ты как мозгуешь? Сдюжим?

– А то чево же… Грыжи я не боюсь.

Молодёжь громыхнула смехом, поднимая к потолку копоть.

– Ясно, – сказал Черных.

– Берёмся! – подтверждала молодёжь.

Станки изменили жизнь цеха. Станки, шаблоны, прикрепление старых рабочих к молодым, пришёдшим от полей, пропахшим полынью и рожью, преобразили котельный. Сурово, как исправный мотор, загудел кромкострогальный станок, ему откликался сверлильный, ракетами вспыхивали электросвечечные горны.

Бригада делала пятую раму. Считанные дни отстукивали, как часы, и в днях этих не один раз сталкивались с внезапными препятствиями. Китаев на бегу останавливал директора завода.

– Дайте в котельный подъёмные двигатели…

– А где они?

– Даром лежат в других цехах.

– Но когда их монтировать и перебрасывать?

– Перебросим сами. Ведь 27 тонн махина. Поворочай её.

Скоро наступит Октябрь…

На цеховом собрании премировали ударников бригады Гуденецкого. Мастер и бригадир сидели устало. Путь был пройден, более чем знаком оратору, и повторение его на словах казалось ненужным. Мастер поднял голову только тогда, когда на трибуне появился один из старейших бригадников. Он коротко сказал, взглянув на бригадира и мастера:

– О старом хватит, товарищи. Я думаю сказать о другом. Скоро наступит Октябрь, и вот подарочек бы ему. Как ты думаешь, Георгий Петрович, если мы возьмёмся в месяц отстукать агрегат?

Тишина придавила мастера. Он медленно и неловко поднялся на ноги:

– Осилить всё можно, но трудновато придётся. Сомневаюсь… Плохи подъёмные средства, мастер посмотрел на бригадира, на Китаева и остановился на молодёжи, занявшей угол. Там заскрипели скамьями, засморкались, закашляли. – Сомневаюсь… А впрочем… Сила не во мне.

Конца заседания Фомин не дождался, но утром в цех пришёл первым и разжёг горн.

– Приняли? – спросил он у Гуденецкого.

– Само собой.

– Я так и знал… Вот что, Иосиф Фомич, я становлюсь к горну, тебе советую наблюдать за станками. Есть ребята из колхозов, необъезженные.

Бригадир весело рассмеялся, понял, что мастер думал ночь, что из скромности на собрании высказал сомнения.

И работа началась. Заготовка, клёпка и сборка проходили одновременно. Обедали на ходу, совещания – на ходу, распоряжения – на ходу. Всё громче ухали по железу тяжёлые молоты, проворнее вертелись станки. Два раза прихворнул мастер, но пост не бросил.

Один из бригадников вперёд всех, как ему думалось, высчитал срок окончания работы над шестой черпачной рамой и подошёл к мастеру.

– Сделаем в месяц, – усмехнулся он.

Фомин улыбнулся бригадиру и громко ответил:

– Ошибся ты. Агрегат будет сделан в двадцать четыре дня.