Замечу сразу, что ещё на этапе, когда библиографы областной библиотеки только получили по электронной почте текст «Тихой заводи», порыв опубликовать её был и у редакции нашей газеты. Порыв остановило, а точнее сказать, смутило несколько обстоятельств.

Первое – навязчивая, не свойственная ни раннему, ни зрелому Вампилову политическая нарочитость, а то и конъюнктурность пьесы. Вот, скажем, реплики:

– А если все будут на готовенькое норовить … мы же никогда до коммунизма не доживём!..

– Значит, если я сыта, государству одной заботой меньше, оно и коммунизм быстрей построит.

Или припев из знаменитой песни:

Наш паровоз, вперёд лети!

В Коммуне остановка.

Иного нет у нас пути…

Второе обстоятельство – также не свойственные Вампилову слог, стилистика этой пьесы. Третье…

Впрочем, отвлечёмся от анализа произведения и зададимся уместным в данном случае вопросом…

…А был ли мальчик?

Это теперь каждый человек, имея желание и средства, может без всяких административных и организационных препон издать своё произведение. А чтобы в 1959 году, как в нашем случае, пьесу опубликовать в столичном сборнике, автору нужно было загодя и, возможно, не раз побывать в Москве, обойти издательства, остановиться там, где к написанному тобой отнеслись благожелательно, учесть и исправить замечания, пройти редактуру, цензуру… А если ещё и второй вариант – попытаться опубликовать в «Волжском альманахе», который, кстати, был основан в 1937 году и выходил крайне нерегулярно, а в 1960 году увидел свет лишь 13 номер, то потребовалось бы проложить дорожку и в город Горький…

Что вы думаете, все эти подвиги, если вспомнить, с каким напряжением и усилиями в зрелые годы «пробивал» свои пьесы в Москве Александр Вампилов, мог совершить студент третьего и четвёртого курса Иркутского университета? Да он в те годы, даже когда стал работать в газете «Советская молодёжь», согласно всем биобиблиографическим данным, никуда на запад дальше Тайшета по творческим делам не выезжал. Не выезжал, потому что, во-первых, уже был увлечён сочинением своих первых прозаических произведений. А во-вторых, при редакции университетской многотиражной газеты действовало литературное объединение, которым руководил кандидат филологических наук, критик и литературовед Василий Трушкин и занятия которого Вампилов аккуратно и охотно посещал.

Василий Прокопьевич по прошествии многих лет вспоминал: «Литературно одарённым студентам хотелось постоянного творческого общения, послушать иногда нелицеприятное мнение товарищей и самим высказаться. Собирались мы регулярно – каждую неделю вечерами после занятий. Завсегдатаями наших сборищ было человек десять-двенадцать… Как-то я забрал домой целый ворох материалов и вот, внимательно просматривая кипу рукописей стихов и прозы, неожиданно наткнулся на небольшие юморески, подписанные именем «А. Санин». Юморески искрились остроумием, жизнелюбием, подкупали тонким чувством живого разговорного языка. Они очаровали меня, и на очередном занятии кружка я спросил, кто автор этих чудных вещичек. Поднялся кудрявый юноша со смуглым лицом и застенчиво объявил, что это он написал рассказики».

И этот увлечённый прозой юноша только в 1958 году написал и в многотиражной иркутской районной и областной газете «Советская молодёжь» напечатал около дюжины таких «чудных вещичек». Часть из них весной следующего года он представил на областном совещании молодых писателей, по рекомендации которого лучшие были включены в план Иркутского книжного издательства, а затем отдельным сборником увидели свет.

Таким образом, выходит, что параллельно, если даже не синхронно, в 1958–1960 годах шли два процесса, связанные с именем «А.Санин»: в Москве и Горьком ждала и дождалась публикации пьеса «Счастье Кати Козловой» («Тихая заводь»), а в Иркутске тиражировалась в газетах и готовилась к изданию под одной обложкой серия юмористических рассказов и сцен. И если кто-то по-прежнему считает, что в том и другом процессах бенефициаром был один и тот же человек, то давайте…

…Вернёмся к анализу пьесы

Анализ простой. Берём монолог из неё и для сравнения из какой-нибудь юморески или сценки Вампилова.

Монолог из пьесы:

«Приезжий (осторожно). Советов давать не берусь. Но одну историю рассказать могу. Впрочем, это не история, а просто судьба человека, одного моего старого друга. Много лет назад партия послала его в деревню, чтобы он помог там беднякам организовать колхоз. Мой друг выполнил задание партии. Но однажды случилось так, что кулаки подстерегли его и выстрелили в спину из-за угла!.. Мой друг не умер… В момент, когда врачи поставили его на ноги … стране не хватало строителей тракторов. Пошёл учиться, стал инженером, работал на тракторном в Сталинграде… А когда вспыхнула война в Испании, побывал и там… Потом Отечественная война… Командовал танковым батальоном, в сорок четвёртом дали полк… Четыре года – семь ранений… Если есть на свете чудеса, так это то, что остался жив… А после победы – снова Сталинград, снова трактора, снова фронт… (Увлечённо.) Конечно, фронт..! Разве наша сегодняшняя борьба за человеческое счастье не требует жертв? И разве нет у нас в этой борьбе врагов, трусов, разве нет ещё дезертиров? Они есть, они живут среди нас, только распознать их труднее, чем на войне. И, пока мы с ними не сладим, наше место на передовой!..»

Монолог из сцены под названием «Месяц в деревне, или Гибель одного лирика»:

«Рассветов (стряхнув пыль с ушей). Так… Только это мне и оставалось: выспаться в мякине. Теперь ещё пожевать овса, и можно запрягать в фургон. (Осматривается.) Труженики ушли. Завалили, мерзавцы, мякиной и ушли. Сейчас будут танцевать под двухрядную гармонику. Как они могут! В телогрейке, в сапогах… (Ломается, паясничает.) Разрешите вас ангажировать на мазурку. Пардон, я отдавил вам ножку… Как могут! Но главное! Она-то, она! Сегодня я видел, как она грызла кость. Урчала и чавкала, как голодный динозавр. Это она, та, около которой я боялся дышать, чтобы не сдуть, как пушинку, с которой я говорил только рифмами, чтобы не оскорбить её слух. Родная сестра Лауры, Беатриче, Керн, она ворует дрова и ругается с кладовщиком, который вместо междометий употребляет самые последние ругательства. Вчера она заработала два трудодня и… столько радости, какой восторг!.. Два трудодня – праздник души, именины сердца! Тьфу! Когда я читал ей самые красивые и самые нежные свои вещи, она не улыбалась так, как улыбалась на комплимент Яшки-механизатора насчёт того, что она сама завела зернопогрузчик. Где мы встречаемся! Ха-ха! Сцена на току, свидание на сушилке, мимолётная встреча вечером у пилорамы. Ха-ха-ха! (Поёт на мотив фокстрота «На карнавале».) На пилораме под сенью ночи…»

Ну а если и после этого есть сомневающиеся в том, что в данной истории существовало два А. Санина, продолжить её расследование придётся, как говорится, с привлечением свидетельств и свидетелей.

Однако сделаем небольшое отступление с целью выяснить, что означает…

…Имя «Санин» в литературе

Вообще, это имя – равно фамилия – в отечественной беллетристике не такое уж редкое. Да к тому же утверждают, что оно имеет сакральный смысл – означает, например, предрасположенность человека к подвижничеству. Такой представитель рода человеческого способен на жертву даже не ради какой-то высокой идеи или цели, а просто потому, что может себе позволить отдать любимую игрушку, отказаться от личного счастья ради счастья другого. И, как следствие, у него возникает настоятельная необходимость присутствия рядом этого другого – должен быть кто-то, к чьим ногам можно бросить весь мир, а иначе жизнь не будет иметь смысла…

С другой стороны, мы знаем, что в начале прошлого века у читающей публики России исключительным спросом пользовался роман, который так и назывался – «Санин». Его автором был популярнейший и в то же время самый скандальный писатель Михаил Арцыбашев, а героем – человек, который говорил: «Желание – это всё: когда в человеке умирают желания – умирает и его жизнь». И поэтому, хотя роман перевели на многие языки мира, сразу после Октябрьской революции и до отмены в конце 1980-х годов цензуры в нашей стране он был запрещён как «аморальный».

Эту тему я задел, так как осталось загадкой, почему Вампилов взял себе псевдоним «Санин». Существуют на этот счёт разные суждения, а своего-то объяснения он не дал, не оставил. Между тем другой предполагаемый и интересующий нас Санин такое объяснение дал, но об этом ниже. А пока об обещанных…

…Свидетелях и свидетельствах

Известно, что увлечение сценой, театром будущего автора «Старшего сына» и «Утиной охоты» началось ещё со школы, где он занимался в драмкружке. Драмкружок и даже попытка лицедействовать были и в университете. О «чудных вещичках» – наполненных юмором сценках – тоже говорилось.

И вот после удачного дебюта в молодёжной газете и выхода в свет первой книжки Александр Вампилов осенью 1961 года едет на годичные журналистские курсы в Москву, где бурлит культурная – в том числе театральная – жизнь, где можно самому попробовать сочинять уже не отдельные смешные миниатюры, а настоящие драматургические произведения. Действительно, по возвращении в Иркутск он заканчивает одноактные пьесы «Сто рублей новыми деньгами» и «Воронья роща» и с ними в декабре 1962 года снова отправляется в столицу – на этот раз на семинар молодых драматургов, пишущих для стремительно развивавшегося тогда телевидения.

Именно тогда и там происходит его знакомство с Алексеем Дмитриевичем Симуковым – драматургом, киносценаристом, ведущим семинаров по драматургии в Литературном институте, преподавателем Высших литературных курсов, в 1964–1971 годах заместителем главного редактора репертуарно-редакционной коллегии Управления театров Министерства культуры СССР.

В своей книге «Чёртов мост, или Моя жизнь как пылинка истории» Симуков вспоминал:

«Первый раз я встретился с Сашей Вампиловым на семинаре драматургов, пишущих для телевидения… Приехал он на семинар с одноактной пьесой. Первоначальное её название «Сто рублей новыми деньгами» я сразу забраковал, предложив другое, которое прочно закрепилось за ней. Я имею в виду пьесу, входящую ныне в дилогию «Провинциальные анекдоты» под названием «Двадцать минут с ангелом»… Наши дружеские отношения с Сашей, начатые на телевизионном семинаре, продолжились и упрочились во время пребывания его на Высших литературных курсах при Литинституте, где он был в моём семинаре… Как дорогая память хранится у меня оттиск пьесы («Прощание в июне», опубликована в журнале «Театр» в 1966 году. – Авт.) с посвящением мне. Там говорится о первом блине, появление которого он связывает с моей помощью, считая себя моим учеником…»

Далее Алексей Дмитриевич рассказал, как помогал Вампилову в хлопотах по выходу в свет пьесы «Предместье», которая потом стала называться «Старший сын». В одном из писем Александр ему писал: «Вы вынянчили обе мои пьесы, Вы всегда были ко мне добры…»

«Взял псевдоним в память об отце»

И в этой же книге, только несколькими абзацами выше, есть упоминание о… другом Санине. Симуков пишет:

«Расскажу ещё об одном из моих студентов, об Александре Гершзоне, сын которого, кстати говоря, Антон Батагов стал широко известен как утончённый интерпретатор фортепьянных произведений. Александр взял себе псевдоним Санин в память об отце, которого дома так называли…»

И далее:

«После ряда написанных со знанием дела, но нигде не поставленных пьес ему вдруг повезло. Благодаря сплетению обстоятельств главному режиссёру театра имени Ермоловой Андрееву понадобилась пьеса о Марксе. Эта пьеса А. Санина «Я – человек!» давно лежала в портфеле у завлита Елены Якушкиной (той самой Елены Якушкиной, которую Вампилов называл «старшей сестрой», поскольку она тоже помогала в его мытарствах по столичным чиновничьим кабинетам и театрам. – В.Х.). Она показала пьесу Андрееву. Тот принял её и начал работать. Спектакль получился… Высокоэмоциональный спектакль… Название пьесы полностью оправданно! Режиссёр В. Андреев получил первую премию на Всесоюзном театральном фестивале к 110-летию со дня рождения Ленина. Он же стал лауреатом Государственной премии РСФСР за три спектакля, поставленных им в своём театре, в том числе за спектакль о Марксе (первые два по Распутину и пьесе Вампилова – неплохая компания)».

Осталось ещё засвидетельствовать, что Александр Исаакович Гершзон москвич, родился в 1924 году – значит, на 13 лет старше своего сибирского тёзки. Согласно данным Российской государственной библиотеки искусств, кроме пьес он также написал и издал несколько книг для детей.

А может, был и третий А. Санин?

Так что после всего изложенного вывод один: Александр Вампилов не является автором пьесы «Счастье Кати Козловой» («Тихая заводь»). Был ли им Александр Гершзон – другой вопрос. К слову, поиском ответа на него сейчас занимаются библиографы областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского. Как я понимаю, с одной целью: окончательно снять с Вампилова «подозрения» в причастности к этой пьесе. И тут возникает мысль… Нет, нет! Это был бы совсем курьёз, если бы оказалось, что в отечественной литературе одновременно с уже двумя названными жил, писал и печатал свои произведения ещё один драматург под именем А. Санин…

* * *

В заключение, поскольку нынешний год – Год Вампилова, приведу один эпизод из уже упомянутых воспоминаний о нём Алексея Дмитриевича Симукова. Однажды в желании упрочить связи молодого драматурга с чиновниками управления театров Министерства культуры СССР он решил устроить Александру встречу с самим руководителем этого управления. «Я знал, – рассказывал Алексей Дмитриевич, – как благосклонно тот относится к молодёжи, и рассчитывал на огромное Сашино обаяние. Он охотно откликнулся на мою просьбу о встрече – ему самому интересно было взглянуть на молодого человека, о котором уже шли разговоры как об обещающем драматурге. «Введение во храм» состоялось во второй половине 1967 года. Саша в это время был на втором курсе Высших литературных курсов, заканчивал пьесу «Утиная охота». Я подвёл Вампилова под «благословение» шефа. Высокий… добрый человек ласково встретил Сашу. С высоты своего немалого роста он с искренним доброжелательством взирал на невысокого юношу, представшего перед ним. Поскольку время было предпраздничное и вся страна готовилась к встрече общенародного праздника – пятидесятилетия Великой Октябрьской революции, вполне естествен был вопрос, с которым он обратился к Саше: каким творческим взносом готовится он отметить такую священную для каждого человека дату?.. Саша ответил на вопрос какой-то общей фразой. Потом наступила маленькая пауза, и я увидел на лице Саши столь знакомую мне полуулыбку, добрую, чуть насмешливую, одновременно подчёркнутую дымкой какой-то задумчивой грусти. И я понял, что в эту минуту из нас троих самым взрослым был он – по сравнению с нами, высоковозрастными дядями, совсем ещё мальчик! В выражении Сашиного лица, в его всё понимающей улыбке было как бы снисхождение к нам, к нашим, в общем-то, близоруким расчётам, словно Саша хотел нам сказать: магии дат для искусства не существует, как бы значительны они ни были. Будто сквозь свой «магический кристалл» он видел время, когда «Утиная охота», как и прочие его творения, наверняка будут подлинным праздничным подарком своему народу к любой годовщине, станут нашей национальной гордостью…»