30

Геннадию Михайловичу Бутакову

Под тихое журчание Качуги

Под карканье почерневших от злости ворон

Под лёгкие взмахи ножниц ласточкиных крыльев

Перо заката

Опускается на гусиное перо

Крапивным опахалом отгоняют

От заплотов уставшие ноги

И тихой рукой с моей свиваясь рукой

Ты жизнь мою направляешь

в удел

Где сам себя убаюкивает покой

По пыльной дороге зноя

Уныло бредут коровы

До слепоты наглядевшись зелёной травы

И можно догадаться

По биению хвоста

О чём вы во сне

Залаяли собаки

И провожая лето

дети

Простоволосыми русалками в реке

Сегодня я поверю муравью

Дождя не будет

И журчание ручья

Я донесу до дому

И душной ночью

К лицу прокоснувшись щекою

Солгу

Что в мире

Себя не удержавший

На землю осыпается

Благословенный дождь

Ростиславу Филиппову

Когда термометр

Завяжет галстук

На отметке – сорок

И птицы на карнизах

Заиндевеют как ресницы на морозе

Как хорошо бы

Начать свою жизнь с нуля…

Копсэ

вместо здравствуй

говорят у нас

на голубой Индигирке

И совсем не слабо

Прогуляться

По шумному городу

и рассыпанный

прах Нюргун Боотура

домой

увезти в стеклянной банке

из этого города

который

за километр

обегают

осторожные песцы

Не вполне адекватный академик

вывез в Новосибирск

деревянную церквушку

не страшился чумы

и строганину из мамонта

ел под водку

перекрестясь…

В пирах

я первый застольник

Мамонт первый сын

слоновьего племени

выталкивал себя

из размытых берегов

и бивнем грозил

Ещё пальчиком

пугают

неразумных детей

Уже вода

вымыла

зуб

увезу домой

в город родимый

пугать бормашины

и изуверов стоматологов

зубарей…

На голубой

иссиня-чёрной

Индигирке

не пахнет навозом

И не скатать

тундровый

расцветший ковёр

после вечерней молитвы

во славу

Вечного Солнца

Разоблачённые

гуси

как

враги народа

гуляли

утопая лапками

в ворсе расцветшей тундры

и рыбы

плотно

плечо к плечу

шли на нерест

в тёмной воде

светились икринки

как притушенные фонари…

И потом

в столице

в ресторане «Лена»

под стрекозиный гвалт

вентилятора

нам приносили

Как жаль

Ойгос

жеребёнок

тоже ребёнок

мало побегал

по зелёной

нескошенной траве

и вспоенный молоком

словно соком

подорожника

не под навахой

а под якутским ножом

сложит копыта в несостоявшемся забеге…

Жалюзи

глаз прищуренных

раскрывал

и охотников

хвалил

за смертельный азарт

за безумие охоты

когда так неохотно

брести по метровому снегу

А на севере дальнем

звёзды падают

гуще

и кивая

знакомым незнакомцам

носились над хлябью

и твердью

Копсэ

И оно по-своему

Было богом

Оймякон, Индигирка

Полюс холода:

– 62 C

Меланхолия

Пелагее Бабкиной

Как волчок

Который забыли раскрутить

Солнце лежит на боку

У Солнца

глаза стрекозы.

Посох полуденного зноя

не больше моего мизинца…

Листья плавают в лужах

как обезглавленные лебеди.

Перелётные птицы

завидуют

падению

отмучившегося листа

Небо с птицами –

Лицо

обиженного ребёнка

Ветер гоняет кошек

по чердакам

пустые консервные банки

Дымоходы —

Нечищеные брошенные пушки,

проносят дыхание сигареты –

Шлейф

королевского платья

В переполненном автобусе

Пассажиры скучают

как в поленнице дрова

Кузнечики

На наковальне

Из раскалённых жёлтых листьев

выковывают снежинки

И у полевой мыши

до сытой зимы

не хватает

четырёх

несворованных зёрен.

Чувствуют рыбы

Густеет небо над головой

Облака проплывают льдинами.

Сонные мысли

прячутся в водоросли

когда льдины

проплывают как облака…

По замёрзшей улице

плывёт пьяница

И молитвой поминальной

становится его мычание

когда он обнимает столб

Как любимую женщину

И стаканы

В его нерадужных мечтах

звонят

колоколами.

Покинутыми

Норами

Нафталиненные шубы

ждут человеческие тела.

Дождевые черви

зашнуровывают

корсет осеннего

сада.

Во сне

проваливаются

в пропасть

женщины

Зима обязательно наметёт

огромные животы сугробов

И непременно

сквозь каменные стены столетий

Пробьётся крик ребёнка,

как родник

Покатятся муж и жена

К совершенству скандалов

измен

разночтений

и разносолов…

Министры сменят пальто

и заморозят объекты.

И подсчитав

посеребрённую мелочь смеха

Напьются

В забегаловке

Азербайджанского портвейна.

Бездомные

облюбуют

Самый тёплый подвал

На стёртой надписи «Возлюби»

Грязным ногтем

нацарапают: «Доживём до весны»

Потеснят крыс

и брошенную мебель

Она зарычит

как растревоженный

страшный зверь

Когда мимо

Шаркающей

Кавалерийской

Походкой

Прошагает

вся в снежных крестах

метель.

Замёрзнет

Штык

часового

И палачу

не слизнуть

кровинки с топора

И без крика

зрителей

покатится солнце

голова отрубленная

у осеннего дня.

Застынут

на мгновение зимы

Муравьи

И муравейник

Снегопада

им не приснится

Никогда.

С точностью звездочётов

рогоносцы

подсчитывают рога.

А где-то в далёком лесу

Засыпает листопад

обломки рогов

побеждённых оленей.

Заснут мухи

учениками

на скучном уроке

до всерадного звонка весны.

С большей преданностью

бездомные собаки

как цыганки

заглядывают

в глаза людей.

Купят шапку

Мономаху на барахолке

По сходной цене

И слава

поплошает

Когда зонты, как чёрные птицы,

нахохлятся в углах.

Самые верные христиане

станут огнепоклонниками

у священного огня

Если вальяжной походкой

мимо окон

прошагает метель.

Смешает

В немыслимой палитре

Все краски

Будничного дня

Павлиний хвост

ароматного свежего чая…

Поэты

Зазубрят

мечи и ресницы

как слепых щенков

В доброте

утопят

глаза.

Единым миром

помажутся

мужчины и женщины

Слепятся

В снежный ком

и расплавленным воском

заплачут

от темноты ожиревшие свечи

И голодным зверем

Над булькающим

Котелком

Рычит

Расцвеченный пламенными языками

Очаг.

Юрию Багаеву

Летают пьяные заборы

Дома оставшись без юбок

гремят подвалами

Хозяин сонный на пороге –

как зуб больной в рассвете

Он поднимает коромысло,

словно лук

бредёт не давая поговорить

ногам

к колодцу

к норе

что вырыла луна

Идёт неосторожно,

из-за правого ведра

плеснулось птичье пенье

а из левого ведра

закат сочился на траву.

Ведь завтра волки не поверят

что это солнце

словно раненый зверь,

уползло в чащу облаков.

Устанут волки догонять

и жаловаться луне

Летают пьяные заборы

ищут в небе дом

чтоб окружить его заботой.

Проснувшись пьяный хнычет

Как будто

матери лишившись

На ощупь ищет пьяные заборы,

развлекавшие его

Он брал их на приступ

словно стены крепостные

Вдруг в небе

стаей птиц осенних

увидел пьяные заборы.

Его товарищ по веселью,

откинув волосы назад

перебирал клавиши забора

Он в этих клавишах

искал дыру

чтоб перейти из мира в мир

И вот дыра

Его товарищ по несчастью

в неё входил наипоследним звуком.

В концертных залах

смерчем пронеслось:

«Как музыка плачевна,

хотя так высоко

летали пьяные заборы».