Татьяна МАРКОВА, «Восточно-сибирская правда», 2 апреля 1986 г.

Но прежде, чем его привести, придётся вернуться в начало зимы. В середине декабря в нашей газете был опубликован материал нештатного корреспондента «Восточно-Сибирской правды» из Тайшета А. Петрова «Хлеб высокого достоинства». Тогда в отделенческой конторке корреспондент спросил Ю.В. Галкина, управляющего А.М. Бекарева, секретаря парткома В.М. Дегтярёва о том, что мешает сегодня лучше работать на селе и почему так медленно разгребаются «завалы застойного времени». Вот Галкин и высказался откровенно: «Мучает меня дума, как это мы дошли до жизни такой, что землю-кормилицу изнахратили до бесплодия!» Поделился с читателем, что сегодня он, механизатор, ас своего дела, опутан всевозможными запретами: «А захочешь что-то выяснить в конторе, мать честная, ни к кому не подступиться. Ну а если спросишь про зарплату, ответят так, будто пришёл их личное добро выманивать». Привёл пример, что, насколько ему известно, в Канаде в министерстве сельского хозяйства всего 80 служащих, а в конторе совхоза «Тайшетский» свыше 20 наберётся. Кто только в поле к нему в легковушке за день не приедет: директор, управляющий, секретарь парткома для душеспасительной беседы… И всё для того, чтобы его контролировать, в узде держать: «А на кой вы мне нужны, если подумать!»

Вполне понятно, что после такого обнародованного монолога конторские с поздравлениями к нему не пришли. Кому из специалистов понравится это «на кой?». В деревне Галкину говорили: «Выступил? Ну и что? Себе же накладнее получилось». Вот какое письмо прислал вскоре Юрий Валентинович в редакцию:

«Прочитал материал, и сколько дней уже меня не покидает мысль: ну для чего же вы пишете свои статьи! Для того, чтобы внести ясность во всё, или наоборот! Лично мне статья только навредила. Она послужила для плановиков отдела и бухгалтерии ещё одним толчком в обвинении меня рвачом, хапугой и т. п. Прошу, не оставляйте моё письмо без внимания. Много накипело на душе. Но самое страшное, что мне отбивают руки, убивают во мне личность. А ведь у меня растут внуки, и каково им будет, если они узнают о своём деде кривду!»

В Старом Акульшете долго разыскивать Галкина не пришлось. Он как раз по главной улице домой возвращался с работы. Весь день на «Кировце» снег разгребал, мартовский, тяжёлый, и откуда его столько навалило? Красивая деревня, где живёт пахарь и его семья. От Тайшета с десяток километров. Лес, Бирюса. Но и полей хватает. Здесь, в Старом Акульшете, совхоз производит две трети своей продукции. И понятно, что механизаторские руки на особом счету. Галкин цену своим рукам знает, о себе говорит с достоинством:

– Работы не боюсь. И день, и ночь, если надо, буду в поле. Прошлой осенью, не поверите, на пахоте так отощал, что кости выпирали. 1200 гектаров зяби поднять – что-то значит. Признали меня лучшим пахарем района. Одарили красной лентой. Я, правда, в это время был на курорте в Иркутске, хоть «кожан» свой за 800 рублей обновил. У нас куда пойдёшь? Но что сегодня награды, звания значат? Лучший – не лучший. Надо внутри удовлетворение иметь. Вы думаете, я пожалел о том, что сказал тогда корреспонденту? Нет. Но только где польза от моих слов? Мы вам пописываем, вы – отписываете. Вон в газетах, по телевидению каждый день о крестьянине-хозяине говорят. Правильно говорят. И я под седину недавно понял: покуда мы действительно пешки на земле, ничего путного на ней не взойдёт.

Слушала я Галкина, соглашалась с ним. Вот только пешкой, по-моему, он ругает себя зря. Ведь, если так подумать, вся эта десятками лет работа от сих до сих на безликий эталонный гектар давно должна была бы его сделать подёнщиком в худшем смысле слова, послушным механизмом в руках администрации. Но не сделала же! Всё время он что-то изобретает, добивается, будоражит себя и людей.

Вот, скажем, решил Галкин поднять производительность на своём тракторе К-700, который он любит и уважает. Почвы в совхозе тяжёлые, нежелательно этакой махиной утюжить их лишний раз. Приспособил он к плугу культиваторы, борону. Две операции получились за раз: и пахота, и боронование. А фронтальный погрузчик, который у него и солому сволакивает, и зароды смётывает? Немало таких задумок претворил он в жизнь, как хороший хозяин у себя на подворье.

Так отчего же обида? Дело в том, что коллективный подряд, сегодняшняя форма организации труда в совхозе с его многочисленными контролёрами, лимитами, КТУ, всем тем, что так уменьшает доверие к человеку, не поощряет механизатора и дальше стараться в этом направлении. Рационализаторское предложение замучаешься оформлять, вознаграждение – гроши. А то и вовсе его нет. А вот норму запросто удвоят, ведь и поныне процветает планирование от достигнутого. Как земля оказывается разъятой на части без хозяйского догляда, так и душа земледельца сегодня в вопросах, как в трещинах.

Пока Юрий Валентинович показывал мне свою деревню, я узнала, кто у него, выразимся культурно, главный оппонент в совхозе. Не директор, с ним по практическим вопросам он находит общее, – ведущий экономист хозяйства Людмила Геннадьевна Скоробрехова. И это становится понятным, если вникнуть в суть их спора. Нелегко приходится опытному экономисту в «схватках» с таким въедливым и дотошным человеком, как Галкин. Он задаёт ей вопросы на основе своего здравого смысла, крестьянской смётки. А чем прикрыться здесь экономисту? Только положениями, инструкциями, теми же условиями соцсоревнования. Война двух миров, иначе и не скажешь.

Почему комбайнеры, спрашивает Галкин, получают в конце жатвы за свой труд ещё и натуральную оплату: четыре центнера зерна, а он, готовивший землю, тот, кто заложил на ней основу урожая, хлеба не получает?

– Пахарю не положено, – отвечает экономист.

Да, существующими инструкциями не положено. Но справедливо ли это? И можно ли человека, задающего этот вопрос, назвать рвачом?

Вот ещё один предмет их спора. Это уже связано с условиями совхозного социалистического соревнования. Было такое: вспахал Галкин тысячу гектаров зяби. За первые пятьсот, согласно условиям, получил премию – 250 рублей, а за вторые пять сот – только 125. Ну ладно, всё бы ничего. Но дёрнул чёрт и тут спросить Людмилу Геннадьевну: «А если бы эти вторые пятьсот гектаров не я вспахал, а другой тракторист, он бы полностью премию получил?» Экономист ответила утвердительно.

Правда, мне потом Людмила Геннадьевна сказала, что механизатор её неправильно понял. Ну а как надо понимать? Действительно, по логике вещей, второй механизатор обязательно получил бы свою премию полностью. А когда у нас за двоих, троих, пятерых работает один, тут уж вся экономическая служба начеку: как бы не переплатить.

– Мне столько трактор крови не попортил, как главный экономист, – с горькой улыбкой признаётся Юрий Валентинович.

– Ох уж этот Галкин! – сдержанно сетует Людмила Геннадьевна, но предпочитает от дальнейших эмоций воздержаться.

Отчасти ей можно даже посочувствовать. Сидит в кабинете, заваленном бумагами, как птица в клетке. Технологические карты, хозрасчётные задания, расценки на каждую культуру, лимиты прямых затрат… До человека ли тут? И вот с очередным вопросом появляется в конторе пахарь из Старого Акульшета. Как это могло получиться, к примеру, что он сэкономил по итогам работы ни много ни мало около 20 тысяч литров горючки? Если расчёты правильны, платите солидную сумму за экономию, если врут, избавьте от слухов. Кто-то подумает, что он эту солярку ворует. Но зачем она ему? В данном случае уже не о своём кармане – о достоинстве прежде всего печётся Галкин.

Не заслуживало бы всё это такого подробного разговора, если бы объяснялось лишь столкновением характеров. Пожалуй, не частные факты я привела. Да и не с Людмилой Геннадьевной Скоробреховой как таковой, если вдуматься, не в ладах оказался Юрий Валентинович – с системой, той самой административной системой, которая и жмёт, но и приголубить может, и пообещать, но наверняка закажет все самостоятельные пути в поле. Иначе как она сама кормиться будет?

Аренда сегодня на устах у многих тружеников совхоза «Тайшетский». Только многие не знают, как к ней подступиться. Осенней ночью как-то пахал Галкин с товарищами. Ночь была звёздная, тихая. Тёплый клубок подымался за трактором. «А что, мужики, – предложил кто-то, – не скинуться ли нам деньжатами да не послать кого в Орловскую область или ещё куда насчёт аренды разузнать? Мы эту землю знаем: пятнадцать-восемнадцать центнеров для неё не предел. Она и тридцать, и сорок может давать. Если её обиходить, накормить. Не всякой химией на глазок, а верным дедовским навозом. С умом посеять, с умом убрать».

Такой был разговор. Вроде бы всё для этого есть – земля, земледельцы. Что, Юрий Нищев не подойдёт или Валерий Ившин, Семён Лавринович?

– А чего же нет? – допытываюсь у Галкина.

– Толчка нет, – подытоживает тот.

Ох уж это ожидание, что кто-то всё разжуёт и на блюдечке принесёт. Не приносит. Действительность такова: не спешат специалисты совхоза с идеей и расчётами арендного подряда к рабочим. Сегодня их положение стабильно, заработки весьма солидны. Верхний эшелон – можно в любое время приехать, кому надо указать, распечь, наказать. Да и коллективный подряд себя неплохо зарекомендовал.

Обо всём этом мы беседовали с директором В.Н. Емельяненко. Прибыль хозяйства в прошлом году составила около миллиона рублей. Правда, совхоз получает немалые дотации от государства как низкорентабельный. Что касается арендного подряда, то отношение к нему у директора осторожное. Надо всё продумать, взвесить. Кто же будет с этим спорить? Но вот насчёт того, что в совхозе что-то пока не видно охотников взять в аренду скот или землю, кроме одного строителя, пожелавшего выращивать корнеплоды, здесь, думаю, Владимир Николаевич не прав. Или просто запамятовал в тот момент про случай со скотниками братьями Петрушечкиными и Анатолием Тойкиным.

А произошло вот что. Задумали вышеназванные животноводы взять в аренду на откорм 200 голов молодняка. Привесы получали неплохие. Так их попросту застращали и закритиковали. Главный зоотехник В.Н. Степанова дословно им сказала: «Какая вам аренда? Вы ж без штанов останетесь». Вдобавок привезли к ним на экскурсию горожан, желающих поработать на аренде, что глубоко оскорбило мужиков. Выходит, своим нельзя, а чужим можно? В результате аренду не взяли ни те, ни другие.

Вечером в доме Галкиных Анатолий Тойкин и Владимир Петрушечкин устроили горячие дебаты, полной мерой обвинив и себя в слабохарактерности и «темноте». Тойкин сказал: «Верю, мы всё равно будем арендаторами».

Я смотрела тогда на их мужские крестьянские руки, на лица с ранними морщинами, слушала доводы, полные волнения, стремления доказать жизненно необходимое, и думала о том, как здорово было бы, если с ними сейчас оказался бы даже не корреспондент, а хороший экономист или арендатор с небольшим, но своим опытом. Новые знания нужны деревне как воздух. В Старом Акульшете, насколько я поняла, в этом смысле вакуум абсолютный. Но человек с застарелой тишью мириться уже не желает.

«…Много накипело на душе. Но самое страшное, что мне отбивают руки». Это вновь повторяю строки из письма Галкина. Почему я считаю рассказ о нём, о его товарищах очень злободневным, важным сегодня? Ведь ничего они ещё не добились. Нет у них пока за словами действий, а значит – перемен. Но вот если так подумать, разве вся жизненно важная мощь недавно состоявшегося Пленума ЦК, да и многие наши надежды не к этим ли деревенским людям, стоящим сегодня на перепутье, обращены? Не к пахарю из Старого Акульшета?