Виктор Бронштейн

В ту пору не только сакральность Ольхона, но и православная и еврейская Пасхи, которые так трепетно организовывали наши бабушки, считались пережитком прошлого. Теперь же я с острой ностальгией вспоминаю о том времени и испытываю огромную благодарность к бабушкам, изо всех сил старающимся сохранить для нас хоть какие-то традиции. Но годам к 35, уже в перестройку, когда ослаб идеологический пресс, а глубочайшая русская поэзия XIX века, вооружённая философской мыслью, подвела меня вплотную к вере, я окрестился. 

Храм, в котором я крестился, расположен не на самом Ольхоне, но всё же на святом для памяти моих предков байкальском берегу – в посёлке Листвянка. Но и после крещения поиски Бога продолжились. В этих поисках я не одинок. Подавляющее большинство русских писателей и поэтов даже Золотого века всю свою жизнь размышляли о Боге, то приближаясь, то удаляясь от истинной веры. Главное в этом поиске, на мой взгляд, – убедиться в существовании тонких миров. По-настоящему я почувствовал их не в церкви и даже не в Тихвинском монастыре, где добрый десяток лет подвизался мой племянник, отец Иннокентий, а на острове Ольхон и на буддийском молебне в большой и дружной семье нашего друга, великого скульптора современности Дашинимы Намдакова. Укрепилась при этом и моя православная вера. Проходил молебен в его родном селе Укурик Читинской области. В существовании тонких миров убеждает и вся история жизни Даши и его чудесного исцеления с помощью врачевательницы-шамана. Об этом я написал в  книге «Лабиринты судьбы».  

Дух бурятского народа в годы лихолетья «спрятался» в их родном языке, как в крепости, в которую не смогло ворваться многочисленное войско идеологических насильников. Отрадно, что такую же возможность имели и мои предки, жившие в посёлке Баргузин. Все они, кроме русского, прекрасно говорили на еврейском и бурятском языках. Никогда не забуду своё удивление, когда впервые услышал, как бабушка начала вдруг свободно разговаривать на неведомом мне языке. Кто образованнее – они с четырьмя классами, но умеющие и печку сложить, и дом собрать, и одежду сшить, и на разных языках говорить, или мы, пусть даже и с научными степенями – большой вопрос. То же и с верой. Думаю, к нам, современным русским, в первую очередь, а не к бурятам относятся слова замечательного краснодарского поэта Николая Зиновьева, высоко ценимого Валентином Григорьевичем Распутиным:

Вот сменила эпоху эпоха,

Что же в этом печальней всего?

Раньше тайно мы верили в Бога,

Нынче тайно не верим в Него.

Вечно озабоченные, в своей массе, поисками опоры в вере большинство моих православных знакомых, уже немолодых людей, считают, что понятие «сакральные места» – это красивые языческие мифы, легенды и не более того. Понять их я могу, но согласиться – вряд ли. Действительно, с православной точки зрения, природу обожествлять нельзя. Но, с другой стороны, почитая иконы и мощи, мы ведь не отрицаем намоленность самих храмов. Чем старше храм, тем он больше намолен, не только его иконы, но и стены считаются чудодейственнее. 

Нами ведь так же почитаются и облачения, и камни, и пещеры, которые имеют отношение к жизни наших святых молитвенников. Например, на Валааме местом паломничества стала пещера, в которой нёс свой духовный подвиг Александр Свирский, а в Крыму – пещеры первых христиан. 

Камень, на котором был алтарь Серафима Саровского, почитался в такой мере, что постепенно был разбит, а кусочки его растеклись по рукам многочисленных православных. Но и у шаманистов основные сакральные места – пещеры. Они также намолены не кем иным, как нашими родными дохристианскими предками за долгие века и даже тысячелетия. Божественно-человеческой энергии в стенах пещер и в скалах никак не меньше, чем в наших сравнительно молодых храмах. Не можем ведь мы утверждать, что Господь, ещё не пославший в мир Христа Спасителя, был глух к своим чадам. Не могли же они быть христианами до рождения Христа, а значит, упрекать их и наказывать невниманием нельзя.

Есть на Ольхоне и особо почитаемые места. По местным поверьям, это призрачный земной дворец главного духа-хранителя острова хана Хутэ Баабая, пещера и две скалы на мысе Шаманка, или, по-новому, по-буддийски, мысе Бурхан, а также скала Жима на мысе Ижим. Причём мыс Шаманка считается в Азии одним из девяти чудес света.

Характерно, что немало буддистов и шаманистов, в том числе Даши Намдаков, почитают и наши главные символы веры – он охотно ставит свечи возле проникновенных икон. Несколько лет назад на Ольхоне, в замечательном месте на берегу Байкала – примерно в километре от мыса Бурхан, появился очень уютный и душевный небольшой православный храм, в котором я, конечно же, каждый раз молюсь, бывая на чудесном острове. 

По-настоящему открыл для себя Ольхон я всего пять лет назад, в 2011 году, и убедился в его чудодейственности на собственном опыте. Это был, пожалуй, один из самых эмоционально тяжёлых периодов жизни, когда я впервые в послеинститутскую пору пребывал на грани депрессии. К тому времени с момента семейного краха прошло уже около семи лет, а на горизонте так и не появилась та единственная, кого можно назвать любимой и кто помог бы снять тяжкий крест семейной бесприютности. 

В начале того памятного лета давняя приятельница-галерист Диана Салацкая пригласила меня в компании её друзей на Ольхон для открытия выставки живописи. Быстро и шумно пролетело двое суток, и все гости выставки тронулись в обратный путь. Меня же как будто неведомая сила удерживала на Ольхоне, не давала уехать. Я, со щемящей грустью провожающего, остался в гордом одиночестве. 

Днём я немало бродил по берегу Байкала, а каждое утро, не зная ещё обо всех строгостях, связанных с сакральными местами, забирался на скалу Шаманку и не раз по стволу наклонно стоящего в ней дерева пролазил сквозь священную пещеру и выходил на свет божий буквально из-под земли. Бывал я и на самой конечной точке острова – величественном мысе Хобой со скалой в форме заколдованной девы. По шаманским верованиям, это главное место для мольбы о семейном счастье. Правда, ехать до него от главного ольхонского посёлка Хужир километров 30–35, растягивающихся с учётом лесных дорог более чем на час. Тогда я ещё не мог и помыслить, что вскоре после поездки на Ольхон подружусь с великим скульптором Даши Намдаковым, а это волшебное место притянет к себе взор нашего великого земляка и вдохновит на беспрецедентный байкальский проект.

В те дни на Ольхоне, если пользоваться понятиями восточной медицины, у меня как будто открылись закупоренные после семейных потрясений чакры. Я с новой, почти детской, поэтической свежестью начал ощущать окружающий мир со всей его величественной и вечной красотой. По-новому я услышал и воспринял душой и сердцем легенды древней ольхонской земли. 

А главное, что моя мечта о любви и о семье в этих сакральных местах начала приобретать вполне зримые очертания. Думаю, что не только в моей судьбе отпечатался сакральный остров, спасая от одиночества и депрессии. А кто же поможет ему и в целом Байкалу?

Из-за варварских вырубок леса страдает огромное множество питающих Байкал ручьёв и небольших рек, а ещё и Монголия грозится построить на главной кормилице Байкала – реке Селенге – каскад электростанций и обескровить Великого Старца. 

Чудодейственным импульсом к спасению Байкала может явиться скульптура Даши Намдакова «Хозяин Байкала», её замысел уже не только созрел в голове скульптора, но и воплощён в скульптурном эскизе. Сегодня впервые публикуется его снимок, который Даши Намдаков прислал мне из Англии. Очень важно, что этот проект заинтересовал весьма высоких руководителей российского государства и они изъявили желание поучаствовать в открытии уникальной скульптуры, которая через своих собратьев в центре Лондона, в Китае и в других странах обязательно будет сигналить на весь мир о бедах Байкала и взывать о помощи. 

«Я рисую до тысячи эскизов, – говорил мне Даши, – до тех пор, пока сама рука, кем-то ведомая, не найдёт единственные, самые-самые заветные гармоничные линии и эскиз скульптуры не оживёт, обретая законченный живой вид. Если в нём что-либо нарушить, то настоящего произведения искусства не будет, получится обыкновенная поделка или подделка». 

Наш разговор происходил на Ольхоне солнечным утром, омытым и подрумяненным свежим байкальским бризом, недавно избавившим сакральный остров от удушливого запаха гари. На нас были нацелены две кинокамеры и пять пар внимательных глаз вгиковских студентов и их мэтра – опытнейшего кино­оператора и преподавателя этого легендарного вуза Вячеслава Сачкова. Главный режиссёр фильма, дважды лауреат государственной премии, автор множества фильмов, в том числе «Неизвестный Путин», участвовал в съёмках по Интернету, находясь, кажется в Нью-Йорке. Запомнилось, как на пределе сил немолодой уже мэтр-кинооператор, с камерой весом более 20 кг, со слегка посиневшими от напряжения губами штурмовал крутую гору. При этом, как во время боя, он умудрялся ещё вести съёмку восходящего по склону к самому небу главного героя…

Я глядел на его напряжённое творчество и радовался, что мы всё же успели подписать надолго застрявший договор между мной как главным финансистом фильма, но новичком в мире кинопроизводства и киностудией «Остров» во главе с асом этого дела Сергеем Мирошниченко. А стартовым выстрелом к срочному подписанию стало внезапное решение Даши посетить в начале августа остров Ольхон, где предполагается установка его заветной скульптуры. Съёмку фильма решено было начать с выбора места, где будет реализован этот мистический проект.  

Жаль, конечно, что все мои права по договору в области контроля за использованием готового продукта и весомое слово в процессе производства фильма были сведены практически к нулю. Но в этом не столько воля «злого» партнёра, сколько логика самого процесса кинопроизводства и объективная реальность кинопроката. Мэтр кинопроизводства рассказал мне, что если ближе к окончанию фильма не подключить к обсуждению и к частичному финансированию телевизионщиков, от которых зависит кинопрокат, то бесплатно попасть на экраны, да при этом ещё получить какие-то деньги будет очень непросто, а скорее всего, и невозможно. Их слово по сюжету, таким образом, должно быть очень близко к решающему, так как в том, чтобы затраты окупились хотя бы частично, а главное в прокате, заинтересованы все.

Сергей Мирошниченко объяснил мне, что в творческом запале желаемое мной активное участие галереи в самом фильме выдал за возможное, но затем разговор о фильме с практичными телевизионщиками внёс коррективы. Сергей Валентинович напомнил мне, что в своих фильмах даже он, ведущий, сам остаётся за пределами кадра. Прямо как в сказке «Аленький цветочек» про девушку и чудище – по­думалось мне. Этот режиссёрский приём, когда голос звучит за кадром, мне, как зрителю, не показался оправданным. В частности, в фильме «Рождённые в СССР» интересно было бы проследить, как за 20 лет изменились не только главные персонажи, но и автор, его жизнь и взгляды. Но спорить с  профессионалом такого уровня вряд ли допустимо. Несмотря на некоторые разногласия, уверен, что именно к таким людям относится высказывание Фаины Раневской: «Боже мой, я уже настолько стара, что ещё помню порядочных людей».  Привыкший за много лет ко всяким сбоям и даже к абсурду в творческой среде, я не особенно удивился то ли принципиальному изменению позиции заслуженного режиссёра относительно участия галереи, то ли моему ошибочному пониманию нашей устной договорённости при рождении проекта. 

Поэтому больше месяца я был в нерешительности, естественно, не посвящая в свои раздумья Даши. И вдруг пришло нежданное, можно сказать, чудесное спасение. Волшебником, который только один и способен творить чудеса в моём очень немалом окружении  друзей и знакомых, как нетрудно догадаться, и явился сам главный герой фильма. 

Неожиданно для многих, в том числе и для себя самого, мастер загорелся идеей вместо первоначально задуманного фильма о создании скульптуры князя Владимира безотлагательно сделать сакральное подношение Байкалу – установив грандиозную скульптуру Хозяину этого великого озера, олицетворяющего малую родину. Естественно, что в роли Хозяина Байкала выступает не рабочий класс, крестьянство и трудовая интеллигенция, как любили говорить у нас в эпоху социализма, и не очередной высокий начальник, а мистический, древний, как сам Байкал, которому 25 миллионов лет, Дух его Хозяина и Хранителя. 

Некоторые наши разногласия с режиссёром о роли галереи в фильме возникли в тот момент, когда в основе сценария была скульптура святого Владимира. Её планируют установить в момент пуска Крымского моста на берегу двух морей. Это громкое всероссийское событие было, увы, очень далеко и от моей галереи, и от меня, и от нашей с Даши малой родины. Байкал же, со всеми его великими красотами и не менее великими бедами, и остров Ольхон – в русле выставочного плана нашей галереи и моей душевной боли о судьбах самого озера и самобытного бурятского народа, живущего по его берегам. Выставка живописи,  художественной фотографии и инсталляции пройдёт, по-видимому, ближе к открытию скульптуры, но не будет совмещена с ней, так как в это время (летом 2017 года) будет организована юбилейная выставка работ самого Даши. Предварительно в  стенах галереи запланировано даже проведение научной конференции по спасению великого озера. Возможно, состоится и международная конференция по творчеству нашего прославленного земляка. При таком подходе галерея и мы органически вписываемся в ткань фильма. Привлечь внимание наших правителей и мировой общественности к Байкалу никакая конференция, пожалуй, не в силах. Иное дело – грандиозная скульптура большого мастера. Она всё же первое, единственное подобное творение человеческих рук на берегах озера. Местные буряты-старожилы считают, что никто и никогда не пытался призвать из далёкой-предалёкой древности ликующий оттого, что о нём вспомнил мир, Дух Хозяина Байкала. Чем больше чтим мы духов, тем они сильнее, полагают местные буряты, тем краше и защищённее местность и тем больше помощи от духов и радости от природы получают люди. С этим, наверное, не поспоришь. Не могут люди, почитающие духов местности, не беречь природу. 

Поскольку во многих местах Байкала поклоняются разным духам, скульптура представляет собой древний собирательный образ, созданный как бы самой природой. Похожа она, как мы видим, будет на широченное, в несколько обхватов, ветвистое шагающее дерево с вместительным то ли дуплом, то ли небольшой пещерой с входом от самой земли, разрезающей ствол таким образом, что дерево должно двигаться. Ветви же дерева с колокольчиками и камнями похожи на рога огромного оленя и соответствуют древнейшим наскальным рисункам. Кстати, совсем недавно в книге профессора 20-х годов прошлого века, заведующего этнографическим кабинетом Иркутского государственного университета Бернгарда Эдуардовича Петри я наткнулся на упоминание в языческих легендах разных северных народов о мистическом «Шаман-дереве». Глядя на шедевр Даши, я не могу отделаться от ощущения, что автору, который имеет в том числе шаманские корни и способности, удалось перенестись на миллионы лет назад и увидеть вовсе не дарвинскую, а иную эволюцию жизни на нашей планете. Может быть, действительно от обезьян, во всяком случае, в духовном плане произошли только те, кто имеет преобладающую, увы, в человечестве рабскую психологию, а могучий дух пассионариев (термин Льва Гумилёва), в том числе и настоящих шаманов, созревал и пестовался силами всей земной природы. Не случайно по бурятско-шаманским верованиям разные роды бурят произошли с участием и девушки-лебедя, и орлов, и оленей, и некоторых обитателей вод. Обезьян среди их предков народные поверья и легенды не помнят. Да и не так важно в конечном счёте, как произошло человеческое тело – от обезьяны или от древних людей. Куда важнее, как сформировался дух настоящего свободного Человека.

Гениальная скульптура нашего земляка отвечает как раз на этот вопрос. Деревья, звери, первобытные люди и вся земная природа со всеми её стихиями, очень похожими на человеческие страсти – с громами и молниями, с бурями и камнепадами, с извержениями вулканов и цунами, с тёплыми и ласковыми восходами и закатами, – формировала миллионы лет дух человека.

Даши Намдаков и Виктор Бронштейн

Данная скульптура для мастера не простое, а глубоко личное мистическое произведение. По его убеждению, чтобы не гневить духов, спонсором проекта может быть только тот, кто корнями связан с Прибайкальем, искренне любит его, имеет чистые руки и, желательно, слышит стон самого израненного нашей варварской цивилизацией Хозяина Байкала.

В результате нашей экспедиции на остров для установки скульптуры было выбрано место буквально на краю земли ольхонской, на огромной скале мыса Хобой, круто обрывающейся в Байкал с более чем стометровой высоты. Рядом с ней по всему периметру огромной холмообразной поляны почти  такие же могучие утёсы, разве что чуть-чуть по росту уступающие выбранному. Интересно, что когда мы предложили Даши посмотреть ещё один утес, то его главным и единственным аргументом против поиска нового варианта было: «Я чувствую, что скульптура должна стоять именно здесь». На такой аргумент художника от Бога возразить нечего. 

Но в чём-то всё же и Даши нужно было чуточку притормозить. Для того чтобы скульптуру можно было разглядеть с Байкала хотя бы в бинокль, он замыслил поставить её на самом краю обрыва. Бесспорно, это самое красивое и поэтичное место. Смонтировать скульптуру, если постараться, пусть и с немалыми трудностями, возможно и у обрыва. Но как поручиться за безопасность туристов, особенно если одновременно их будут десятки, а то и сотни человек? Где гарантия того, что толпа непреднамеренно не вытеснит кого-то со смотровой площадки в окружающую её скалистую бездну? 

Ох, как художнику не хотелось отступать с уже занятой его воображением высоты. Но ничего не поделаешь: и гениям когда-то приходится слушать холодный голос рассудка. «Почему Господь не создал летающих людей», – с грустью заметил мастер, цепляющийся в мечтах за каждую пядь так приглянувшегося ему утёса. В своём творчестве Даши не раз хотя бы частично исправлял этот «пробел Создателя». Во всяком случае, в имеющейся у нас в галерее скульптуре «Вдохновение» мальчик сидит  верхом на крылатом единороге, напоминающем сказочного Пегаса, на похожем коне восседает и кукольная принцесса. Им не страшен никакой обрыв. Но поскольку умение летать не приобрело ещё массового характера и не у всех есть Пегасы и крылатые единороги, художнику слегка придётся наступить на горло собственной песне и отступить от края обрыва на безопасное расстояние. 

Долгие переговоры со студией по поводу договора, его подписание, перечисление средств, грань срыва поездки москвичей, невозможность прибытия мастера, поломка вертолёта, проба пера в написании фрагментов сценария – всё позади, появилось ощущение, что добротный фильм, в том числе и с показом, извиняюсь, нашей  в чём-то уникальной галереи, будет обязательно рождён. А дополнительную остроту ему придадут освещение проблем защиты Байкала, а также бурятских традиций, связанных с их исконной религией – шаманизмом – и с умирающим ныне бурятским языком. Весь этот пласт проблем нужно будет осветить в пятидесятиминутном фильме, через призму создания скульптуры и формирования личности самого мастера в колыбели расшатываемой сегодня уникальной бурятской культуры. Как здесь не вспомнить советские годы, когда культивировалось более бережное отношение к языкам национальных меньшинств. Немало школ раньше вело преподавание на самобытном родном языке малых народов. Поэтому многие буряты старшего поколения, чьё детство и юность прошли в спокойное догорбачёвское время, хорошо говорят на родном языке. Сейчас же бурятский язык отмечен в ЮНЕСКО как исчезающий. И только отдельные энтузиасты, например близкий друг Даши, предприниматель от Бога Владимир Дмитриев, материально поддерживают родную культуру. Недавно Владимир приступил к финансированию возрождения радиопередач на родном для него бурятском языке. Если исчезнет язык, то не сохранится и самобытная культура, породившая и крупнейшего бурятского учёного Цыбена Жамцаранова, и Даши Намдакова, и драматурга Александра Вампилова, и писателя Кима Балкова, и замечательных художников Аллу Цибикову, Зорикто и Бальжиниму Доржиевых. 

Сам Даши и многие его сверстники, когда пошли в интернат, так как в его родном селе Укурике не было школы, по-русски не разговаривали. До сих пор, когда есть возможность, всё самое сокровенное Даши обсуждает на языке своего детства… 

Знакомство с Ольхоном на предмет установки скульптуры неожиданно открыло для меня почти неведомый ранее мир новой, отличной от моей, но чрезвычайно интересной шаманско-языческой древней культуры. Какое чудо, что, несмотря на все гонения, её ростки не удалось уничтожить и она, как боготворимые ею растения, пробивается сквозь мёртвый асфальт выхолощенной современности. 

Не знаю, язычество ли это, но когда встречаюсь с Байкалом, то каждый раз думаю о том, что и мои баргузинские предки-долгожители наверняка так же любовались великим озером, купались в его водах, утоляли жажду и посылали эту священную воду в каждую клеточку своего организма, всегда почти физически ощущаю присутствие прадедов вблизи Байкала и обращаюсь к ним со своими словами:

В молитве я предков своих вспоминал, 

Желая им светлого рая, 

И парус-мираж на меня наплывал,

И чаек тревожилась стая.

Как пастырь суровый, Байкал мне внимал,

Спокойный от края до края.

И лодку из прошлого он посылал,

Связному времён доверяя.