– В Иркутской области с 2008 года медики говорят о генерализованной эпидемии ВИЧ-инфекции.  Насколько ситуация усугубляется год от года? И что об этом нужно знать обывателю?

– У эпидемии выделяют три фазы. Первая – единичные случаи, они могут быть завозными. Вторая стадия концентрированная, когда эпидемия локализуется в группах риска. Эти группы известны: маргинальные, ведущие соответственный образ жизни люди, потребители инъекционных наркотиков, работники коммерческого секса – различные слои населения, которые не отличаются особой нравственностью в поведении. А последняя, третья стадия, – генерализованная. Её индикатор – более одного процента населения среди беременных женщин. Почему выделена именно группа беременных? Потому что эта категория в своей массе обследуется на ВИЧ-инфекцию.  У нас в этой группе показатель более 2%. В прошлом году было 1,8%. 

В Иркутской области давняя эпидемия, старая. Мы с 1997 года живём рядом с этой бедой. Но был период, когда об этом было не принято говорить. Многие по-прежнему думают, что ВИЧ распространяется среди маргиналов, где-то в Африке. А вместе с тем все последние годы мы имеем доминирующий половой путь передачи: фиксируется около 75% таких случаев. 

Это значит, что ситуация принципиально изменилась, и изменилась в очень тревожную сторону. Почему? Потому что самой уязвимой группой становится всё сексуально активное, репродуктивное, трудоспособное население. 

Женщины становятся для нас, медиков, своеобразной фокус-группой. Это беременности, это роды, это дети. В Иркутской области в 2015 году от ВИЧ-инфицированных мам родилось 887 малышей – рекордный год. Для сравнения: в Санкт-Петербурге – 615. Но мы не Санкт-Петербург. Цифры хорошо иллюстрируют масштаб беды.  

– Как ситуация в Иркутской области выглядит в сравнении с другими регионами?

– Мы находимся на втором месте в стране после Свердловской области по поражённости. По заболеваемости у Иркутской области сегодня восьмое место по России. Давайте разберёмся, что такое поражённость. Это количество зарегистрированных инфицированных, кто мог и не появляться в поле зрения врачей, часть из них давно умерли. Цифра волнует больше эпидемиологов, Рос­потребнадзор. Нас волновать должны живые люди с диагнозом, которым мы назначаем терапию (проводим мониторинг её эффективности и безопасности), сопровождаем, в том числе оказываем психологическую помощь, социальную, юридическую. 

Сегодня в Иркутской области более 35 тысяч больных. Диспансерная группа,  те, кто к нам приходит, у нас обследуется, наблюдается, – 23,5 тысячи. Они находятся в фокусе нашего внимания. Лечатся более 7 тысяч больных. Правда, каждый день цифра меняется. Она очень динамичная. 

– Какому количеству из них диагностирован СПИД?

– Конечная стадия ВИЧ – СПИД. Это больше эпидемиологическое понятие. Врачи выделяют стадию вторичных заболеваний, когда у пациентов проявляется масса клинической симптоматики. Они попадают в различные стационары, кто-то с пневмонией, кто-то с вирусными поражениями, онкопатологиями. Таких больных у нас около 4 тысяч. Из них, если вы говорите про СПИД, терминальных, совсем тяжёлых – более тысячи. Это люди, которые никогда не наблюдались, никогда не следили за своим здоровьем и поступили уже в крайне запущенных стадиях. Помочь им сложно, иммунитет этих людей настолько истощён, что и терапия не всегда сработает. Но мы никого не лишаем последнего шанса. А если человек пришёл рано, помощь получил вовремя (для этого есть определённые критерии), то он будет жить как здоровый человек, доживёт до своей старости и уйдёт из жизни от заболеваний, не связанных с ВИЧ. 

Есть годы упущенных возможностей. Я не перестаю об этом напоминать, может, кому-то это не нравится. Во главу угла должна быть поставлена профилактика. Сегодня мы говорим о ВИЧ больше, нам предоставляют такие возможности. Работает программа профилактики, она финансируется как из федерального, так и из областного бюджетов, что позволяет нам доносить до населения правдивую и научную информацию больше и чаще. Другое дело, это должна быть системная работа, не от акции к акции. Информация должна запоминаться каждым на уровне подкорки. Всеобщее про­свещение населения – вот что сегодня самое главное. И должно оно начинаться со школьной скамьи, а дальше – ссузы, вузы, предприятия. 

– Когда в школе практически запрещено сексуальное воспитание и слово «презерватив» не произносится, как с этой задачей справиться?

– Тогда, может быть, время задуматься, почему в немецких школах об этом говорят с младших классов. Дети знают, что такое презерватив и зачем он нужен. Если мы не начнём двигаться в этом направлении, общество никогда не будет готово к восприятию проблемы.    

– В статистике иркутских медиков относительно ВИЧ есть положительные цифры?

– Должна сказать, что на протяжении двух лет заболеваемость по области не растёт. Более того, в 2015 году она снизилась. Пусть всего на 0,5%. При этом растёт скрининг: в 2014 году 19% населения прошли тест на ВИЧ, а в 2015-м – уже 22%. Почему я говорю об этом как о позитивном моменте (может, у кого-то эта цифра вызывает улыбку)? Когда в условиях генерализованной эпидемии заболеваемость хоть чуть-чуть снижается на фоне растущего скрининга, мы считаем это пусть небольшим, но успехом.

– Чем вы объясняете это снижение?

– Люди больше стали знать, защищать себя. Мы видим, сколько человек участвовало в профилактических мероприятиях в 2014 и в 2015 годах. Нас больше стали слышать. 

Ведь, зная пути и механизмы передачи ВИЧ, заразиться не так просто, как кажется: их всего три. Чтобы не заразиться парентерально (через кровь), нужно не употреблять наркотики. Что нужно делать, чтобы не заразиться половым путём? Наверное, стоит меньше рисковать в этой жизни. Меньше иметь беспорядочных половых связей. А если уж такое случается, следует применять средства защиты. Люди должны оберегать себя и своих партнёров – жён, мужей. Стоит задумываться об этом, хранить верность.

И третий путь: передача ВИЧ от матери к ребёнку. Здесь медики могут управлять ситуацией. Самая большая беда – это рождение ни в чём не повинного больного ребёнка. И беда это вдвойне, потому что у нас сегодня есть всё для того, чтобы этого не произошло: медицинские препараты, которые должна принимать беременная женщина; определённые способы родоразрешения как ещё один метод профилактики; учитывается необходимость перехода на искусственное вскармливание, потому что при грудном вскармливании ребёнок тоже может инфицироваться. Всё даётся бесплатно. 

– Случаи инфицирования новорождённых всё же есть?

– Конечно, в среднем от 3 до 3,5%. Ранее доля появившихся на свет больных детей была значительно выше. Врачам трудно минимизировать этот процент на фоне такого резервуара беременных с положительным ВИЧ-статусом. В Иркутской области очень большая рождаемость среди ВИЧ-инфицированных женщин. Мы фиксируем до 50% повторных родов. Повторно родящие женщины уже не боятся. Имея опыт рождения здорового малыша, они решаются на второго, третьего, четвёртого ребёнка. И идут на этот шаг совершенно осознанно. 

– Как долго вы наблюдаете детей, рождённых от ВИЧ-инфицированных мам?

– Поставить диагноз мы можем в два, в четыре месяца. А вот снять окончательно только через полтора года: тогда перестают циркулировать в организме материнские антитела, анализ становится объективным и достоверным. Всё это время ребёнок наблюдается по месту жительства, при необходимости направляется к нам, в центр. 

Когда женщина делает всё правильно, дети рождаются здоровыми. Если женщина по какой-то причине не желает принимать лекарства, она пишет информированный отказ, а порой просто не появляется в поле зрения врачей. Таких 9%. Это асоциальные люди, которые приезжают уже на роды или вообще дома рожают. А их дети принимают терапию уже пожизненно. Чем раньше она им назначена, тем лучше. 

– Часто отказываюся от таких малышей?

Сейчас в Иркутской области живут более 35 тысяч больных ВИЧ

– За 2015 год у нас семь отказных детей. За первый квартал 2016-го – один. От здоровых-то отказываются. От наших отказываются чаще. 

– И что дальше с ними происходит?

– То же, что со всеми остальными брошенными детьми.

– Известны случаи усыновления детей с ВИЧ?

– За всё время у нас усыновили шесть человек. Одного ребёночка – до года. Остальные были постарше. Усыновляют везде по стране, но более активно – в Москве, Санкт-Петербурге. 

– Я посмотрела, что пишут мои коллеги: проблема с получением терапии, она существует, например, в Новосибирске. Насколько хорошо наш регион обеспечен лекарствами?

–  С 2010 года срывов в терапии у нас не было. Терапией обеспечены все, кому обоснованно должно назначаться лечение. Безусловно, мы живём в непростых финансовых реалиях, и меня эта тема тоже тревожит. Стратегия Министерства здравоохранения направлена на оптимизацию лечения, на назначение наиболее дешёвых препаратов – дженериков. Это общероссийский тренд. При том же самом финансировании назначение данных препаратов позволяет увеличить охват терапией большего количества людей. В этом ключе мы сегодня и работаем. Пока всё хорошо, пока препаратами обеспечены все.

– Как вы оцениваете эффективность дженериков?

– Чтобы понимать, нужно накопить опыт. Первые дженериковые препараты у нас появились два года назад. И каждый год их количество растёт. Мы назначаем их третий год, анализируем опыт. Врачей волнует в большей мере их безопас­ность, то есть переносимость. Мы наблюдаем некоторые нежелательные явления на фоне дженериков. Но эффективность не страдает, нам этого допускать нельзя.

– Если человек достаточно обеспечен, он может сам себе покупать оригинальные препараты?

– У нас никто не покупает сам себе препараты. Такого нет. Даже вопросы эти не стоят. Наши пациенты знают, что они придут и получат необходимое лечение. 

– Рост числа пациентов влечёт за собой проблему дефицита кадров?

– Плюс ещё один больной – увеличение нагрузки на доктора. А доктора не возникают из ниоткуда. Мы растим специалистов. Потребности у нас выше, чем мы имеем на сегодняшний день. Работа наша, бе­зусловно, трудная, но интересная, ведь врач видит результат своих усилий (а здесь он однозначно их видит, потому что это инфекционный процесс, и процесс управляемый). И если доктор правильно продиагностировал, правильно назначил схему терапии, наши пациенты расцветают на глазах. В центр приходят крайне тяжёлые пациенты, иногда их сюда под руки заводят и на носилках приносят. А когда они через полгода за рулём автомобиля приезжают, разве это не успех врача? Я думаю, что это и есть то, ради чего ты учился, ради чего ты работаешь каждый день. Пусть у тебя неизлеченный пациент, но он выглядит как здоровый, живёт как здоровый, может рожать здоровых детей. 

В центре современная лаборатория, которая позволяет врачам развиваться, вести научную работу. Работать на таком оборудовании – золотой стандарт в диагностике в мире, в Европе. Далеко не везде есть подобные возможности. Сегодня появляются новые методы диагностики, более ускоренные. Теперь человеку не надо ждать полгода – период серонегативного окна, чтобы узнать, болен он или нет. 

– Раз уж мы заговорили о диагностике, в апреле в Иркутске, в одной из акций здоровья, специалисты центра выявили двух ВИЧ-инфицированных буквально на улице. Этим тестам можно доверять? Насколько они точны?

– Это быстрые тесты, экспресс-тесты, которые не отменяют классический алгоритм диагностики. Мы тогда сто человек на улице протестировали, два выявили. Вот вам, по сути, выборка. Два процента населения в городе. Так оно и есть. Подобные тесты скринируют, а дальше наши специалисты говорят, что делать, куда прийти, как подтвердить этот диагноз либо его снять, установить стадию, степень поражения, необходимость терапии или просто наблюдения. 

В центре проводят постановки на тест-системах трёх разных производителей. Это не просто анализ. При необходимости делаем перепостановки, чтобы не ошибиться. Мы являемся референтной лабораторией: если где-то по области могут быть сомнительные результаты исследований, то их отправляют нам. Здесь выставляем диагноз раз и навсегда. Мы не имеем права на ошибку.