По количеству срубленного леса ближе всех к нам много лет держится соседний Красноярский край. Только он Иркутску не соперник. Имея на территории края существенно больше живых лесов, Красноярск рубит их примерно в два раза меньше нашего. Остальных соседей по Сибирскому федеральному округу даже упоминать нет смысла. Новосибирцы с кемеровчанами, к примеру, и до двух миллионов кубометров древесины в год дотянуться не могут. Алтайский и Забайкальский края, как и Республика Бурятия, где-то между двумя-тремя миллионами каждый год крутятся. 

34 миллиона 200 тысяч кубометров древесины, заготовленной в течение одного года на территории одного субъекта федерации, – цифра огромная. Это абсолютный рекорд во времени и пространстве. Похожий лесопромышленный результат, по воспоминаниям Юрия Логачёва, президента Союза лесопромышленников и лесоэкспортёров Иркутской области и эксперта регионального отделения общероссийского народного фронта (ОНФ), достигался Иркутской областью лишь однажды, ещё во времена СССР, в самом конце восьмидесятых годов прошлого века. 

Кого-то рекордная цифра наверняка восхитит. У кого-то, особенно у чиновников, ответственных за экономику и воспринимающих леса исключительно в качестве месторождений древесины, пробудит гордость за страну, за регион, за якобы растущую, благодаря рекордным вырубкам, экономическую мощь Иркутской области. Хотя у меня, к примеру, и не у одного меня, руки для бурных аплодисментов не поднимаются.

Пишу – «якобы экономическую мощь», потому что в отчёте Агентства лесного хозяйства Иркутской области, размещённом на официальном сайте лесного ведомства, я не смог найти слово «прибыль». Используя приведённые там цифры расходов-доходов, попробовал сделать собственные расчёты, и оказалось, что проблема не в том, что слово «прибыль» в отчёт вписать забыли, а в том, что при рекордной вырубке область не то что рекордной – даже малой прибыли от этих вырубок не получила. С частным лесным бизнесом, который обещает превратить область в «локомотив», надо понимать, всё в порядке. Себе в убыток он не работает. Даже с федеральным бюджетом худо-бедно, но концы с концами как-то сходятся. Проблема с нами, с регионом-рекордсменом.  Судя по приведённым в отчёте цифрам, мы, потратив на охрану, защиту и воспроизводство лесов более 300 миллионов рублей из регионального бюджета и нарубив более 34-х миллионов кубометров древесины, сумели вернуть обратно в бюджет разными платежами и налогами немногим более 200 миллионов рублей доходов. При таком раскладе прибыль-то с минусом получается. Если сказать округлённо, – минус сто миллионов бюджетных рублей. 

До сих пор не теряю надежды, что ошибся. Что где-то что-то недосмотрел, недосчитал, не принял во внимание. Не сильно удивлюсь и даже порадуюсь, если экономисты минус на плюс поменять помогут. Вот только совершенно очевидно, что существенной, рекордной бюджетной прибыли от деятельности лесного бизнеса на территории Иркутской области даже самые толковые и хитроумные экономисты отыскать не сумеют. Я бы и вовсе не поверил собственным расчётам, если бы предыдущие руководители региона не сокрушались по поводу убыточности или, как минимум, бесприбыльности лесного комплекса. Вот и председатель регионального правительства Александр Битаров на одной из пресс-конференций заявил, в частности, о недостаточной экономической эффективности лесного комплекса Приангарья, в том числе и по причине неоправданных налоговых преференций.

– Считаем, что лесная отрасль серьёзно недодаёт в бюджет области, – приводит его слова одно из информационных агентств. – Например, Группа «Илим» за 2015 год по налогу на прибыль заплатила в областной бюджет всего 6 миллионов рублей. Между тем на БЛПК в модернизацию недавно вложено около миллиарда долларов, три года прошло с тех пор. На наш взгляд, прибыль там уже есть. Считаю, что данная компания в обязательном порядке должна платить не менее 1 миллиарда налогов в областной бюджет, а если мы нормально отработаем, то и два миллиарда получим. 

Сергей Журков, относительно недавно (в конце октября прошлого года) возглавивший Агентство лес­ного хозяйства Иркутской области, при нашей встрече особого восторга по поводу рекордных вырубок выказывать не стал. Он скрупулёзно анализирует ситуацию, сложившуюся в лесном комплексе Иркутской области.  

– Мы должны комплексно подходить к решению этого вопроса, – говорит Журков в ответ на мои сомнения в экологической и экономической оправданности таких объёмов лесозаготовок. – Нужно ли вообще нам столько рубить? Нужно ли отдавать в аренду лесопромышленникам новые массивы? Чтобы это знать наверняка, мы должны прежде всего тщательно и объективно проанализировать существующую ситуацию. 

Заметив, что в лесопереработке «Иркутская область считается одним из наиболее развитых субъектов РФ»,  Сергей Прокопьевич приводит цифры, которыми, судя по интонации, он готов безоговорочно гордиться. 

– Восемь с половиной миллионов кубометров особо качественных пиломатериалов в год! Порядка четырёхсот тысяч кубометров фанеры! Полтора миллиона тонн целлюлозы! Сейчас стали производить пеллеты (биотопливо, получаемое из торфа, древесных отходов и отходов сельского хозяйств. – Авт.). Это серьёзные показатели работы лес­ного комплекса. Но им необходимо управлять. 

Восклицательные интонации в голосе иссякли. Руководитель Агентства вновь не столько рассказывает, сколько вслух размышляет. 

– Для повышения отдачи от каждого срубленного бревна мы должны понимать, нужно ли нам в области ещё что-то построить, или теперь рациональнее направлять усилия на совершенствование тех­-

нологий переработки древесины. Прежде всего мы должны провести лесоустроительные работы, чтобы точно оценить имеющийся лесной ресурс и сопоставить его с имеющимся техническим и экономическим потенциалом области. Судя по документам, 10 лет назад расчётная лесосека у нас составляла 56 миллионов кубометров, а сейчас 64 миллиона…

– Это откуда же благодать такая при рекордных не только официальных, но и криминальных вырубках, да при необузданных лесных пожарах? – не сдержал я собственного удивления.

– Ну, вот так. Ежегодный прирост-то считается. 

– А ежегодное выбытие лесов в связи с рекордными по объёму и «белыми», и «серыми», и «чёрными» рубками, в связи с пожарами, в связи с фиксируемой в последние годы гибелью больших массивов тайги, в том числе кедровой, от вредителей и болезней?

– Вроде бы как выбытие тоже считается… – без особой уверенности отвечает Журков. – Но сегодняшнее лесопользование в большей степени строится на расчётных величинах. А реально оценить имеющийся лесоресурсный потенциал сможем только тогда, когда проведём лесоустройство. Это для Иркутской области необходимость. И это моё твёрдое убеждение.

Двумя руками поддерживаю убеждение Журкова в необходимости проведения лесоустройства иркутских лесов. И, скорее всего, не только иркутских. Невозможно управлять автомобилем, не видя дороги. И невозможно управлять лесами без актуальных материалов лесоустройства, не зная совершенно чётко, где, чего и сколько у нас растёт. Без проведения государственного лесо­устройства невозможно даже понять, что такое 34 миллиона кубометров древесины, заготовленной в прошлом году на территории Иркутской области. Что это – большой успех, ведущий к развитию и процветанию региона, или  яркий пример той самой варварской вырубки лесов, для борьбы с которой в конце прошлой зимы по инициативе ОНФ был создан центр общественного мониторинга? 

По этому поводу вспомнилась мне 4-я Международная научно-практическая конференция «Проблемы инвентаризации лесов и лесо­устройства», проходившая в Иркутске в 2014 году. Не сама конференция даже, а ощущение стыда за родную область. 

– В России есть много субъектов, получающих значительные суммы лесного дохода в региональный бюджет, но не выделяющие на лесо­устройство ни рубля, – сказал тогда в своём докладе Олег Солонцов, начальник Управления лесного ре­естра инвентаризации лесов и лесоустройства Рослесхоза. – В том числе, как это ни странно, и принимающая нас Иркутская область. 

За прошедшее с той поры время заметных изменений в отношении региональной власти к управлению лесами не произошло. Пока только появилась надежда на изменения в лучшую сторону, потому что в области новое правительство, новый руководитель Агентства лесного хозяйства. 

Кстати, чехарда с бесконечной сменой руководителей Агентства, продолжающаяся в Иркутской области уже несколько лет, – прекрас­ная среда для легально оформленного, но не очень, а иногда и совсем нечестного бизнеса. Пока очередной государственный назначенец вникает в курс дел, можно много дров наломать успеть, много денег мимо бюджета растолкать, по личным карманам. Лес, в отличие от нефти, спросом пользуется, и цены на него не падают. 

– Я считаю, что наш лес на корню сильно недооценён государством, – говорит Журков. – У нас максимальная арендная плата за 1 кубометр – 142 рубля. Есть арендатор, который с аукционных торгов купил древесину по этой цене. Но мы с вами прекрасно понимаем, что вот эти ребята, не очень честные арендаторы, перепродают лес не только по 300, но и по 500, и по 600 рублей. Китай стал покупать практически всё. Он уже и берёзу берёт, и хорошую товарную осину.

Китай покупает всё, и поэтому большая часть древесины, заготовленной на территории нашей области, будет продана в Китай. Не только в виде круглого леса, но и пиломатериалами разного качества и целлюлозой. России столько древесины, сколько заготавливает она сегодня, не требуется. Зачем она нам, если готовый продукт из ангарской сосны, ту же мебель, к примеру, или качественную бумагу, принято покупать за границей? 

Практически не сомневаюсь, что рекордная цифра – 34,2 миллиона кубометров древесины, заготовленной в прошлом году на территории одной только Иркутской области, – будет появляться во многих СМИ в качестве достижения и звучать с высоких трибун многих совещаний и экономических форумов, демонстрируя кажущуюся мощь и силу. Но вряд ли хоть кто-то из докладчиков упомянет при этом, что есть в рекорде некоторая доля древесины криминального происхождения, но легализованной. И никто, скорее всего, не вспомнит, что для достижения этого рекорда иркутянам пришлось вырубить – внимание – более 160 тысяч гектаров (!) живых лесов. Это даже без учёта того, что нарубили «чёрные лесорубы». И без учёта лес­ных потерь от пожаров, от вредителей и болезней. Вы можете визуально представить себе площадь, превышающую 160 тысяч га? Ну, вроде как охватить мысленным взглядом образовавшуюся в тайге пенькастую проплешину? Я помогу вам. Вот если бы можно было все прошлогодние лесосеки, разбросанные по иркутским лесам, собрать в одно место, то получился бы пустырь, на котором легко мог бы разместиться, к примеру, весь современный Санкт-Петербург вместе с ближними пригородами. Или почти шесть городов размером с Иркутск.