«Выслушав замечания, я осмелился прийти только через три года»

– Это пятая ваша выставка, сделанная галереей «ЛеАрт». Для актёра очень важно, чтобы его искусство видел зритель. А для художника?

– Может, я нетипичный художник. Но после того как сделал картину, я интерес к ней теряю.  Мне нравится процесс создания картины. А дальше… Желательно, чтобы был у художника кто-то, кто будет его творчество продвигать. 

– Картина начинает жить своей жизнью, а вас другой процесс захватывает?

– А он и не прерывается никогда. Иногда пересекаются несколько работ, я пишу несколько картин сразу. Последние два года увлёкся компьютерной графикой, плоды этого увлечения можно увидеть на выставке. 

– Что подвигло на компьютерную графику? 

– Я начинал как книжный иллюстратор в «Восточно-Сибирском книжном издательстве». Компьютер дал мне возможность пообщаться с другими иллюстраторами из разных городов, ведь в Иркутске людей этой профессии не так уж много. Когда я поступал в Иркутское училище искусств, я уже знал, что иду туда, чтобы делать книги, хотя в училище не было книжной иллюстрации. На второй день учёбы я, самонадеянный пацан, пришёл в «Восточно-Сибирское книжное издательство». Главным художественным редактором тогда был Евгений Касьянов. Он посмотрел мои работы, похвалил: «Хорошие картинки!» И предложил сделать цикл иллюстраций к какому-то одному произведению. Я тогда увлекался Достоевским и проиллюстрировал его маленькие повести. А произведения Достоевского – это не сказка, где можно присочинить или подстилизовать, там всё-таки реализм нужен. Посмотрев мои иллюстрации, Касьянов сказал: «Работать ты у нас будешь, молодец». И сделал целую  кучу справедливых замечаний. Выслушав их, я осмелился прийти только через три года. Часа два ходил вокруг издательства, робел. Касьянов меня узнал, голову от стола поднял  и произнёс: «Что-то тебя давно не было». После этого я сотрудничал с редакцией  довольно тесно. Долгое время я работал и с журналом «Сибирячок», десять лет, со дня его основания. Начал сотрудничать с «Детской литературой», сибирскими издательствами. Но как только вышел на нормальный для художника уровень, все эти государственные издательства начали разрушаться, пришла перестройка, всё как-то прервалось. 

У меня был период, когда я целый год делал две книги, и ничего за них не получил в итоге. Сейчас вновь вернулся к этой работе, хотя и не в таком объёме, как раньше. Книжная иллюстрация уже не так востребована, много появилось альтернативных источников информации. Мои бабушка с дедушкой даже радио не имели, когда родились. Папа с мамой уже имели радио, но кино смотрели раз в месяц, когда его в сельском клубе крутили. В моём детстве появилось телевидение. А сейчас информации столько, что переварить её невозможно. В моём же детстве у книги альтернатив не было, и я всегда очень любил книгу. 

– А какие из проиллюстрированных книг стали любимыми?

– Любимые для художника – те, где картинок много. Пожалуй, самыми любимыми стали «Артамошка Лузин» Кунгурова и «За стенами острога» Сергеева. Это были две приключенческо-исторические повести сибирских авторов в одной книге. Я всегда любил сказки и всегда любил делать детские книги. Правда, не очень много удалось их сделать. Когда я живописью занялся, сюжеты всё больше были сказочные. Мировоззрение так и сложилось.

Писать под ирландский гаражный фолк-панк 

– Все эти годы вы преданы Ангарску, никуда из города не переезжаете.  

– Что значит предан? Я живу в этом городе. Хотя учился в Иркутске, сначала в авиационном техникуме, не­много даже поработал на авиазаводе. Устраивался на работу долго, всё-таки это секретный объект. Только меня ознакомили  с рабочим местом, я приезжаю домой, а там уже лежит повестка из военкомата. Пришлось уволиться, служил на Сахалине. И в какой-то момент почувствовал, что если я художником не стану, то счастлив в жизни не буду. С трудом огромным, но профессиональным художником я стал, меня приняли в Союз художников. Когда в училище поступал, уже был женат и подрастал ребёнок. Когда поступил, узнал, что у меня будет второй ребёнок. Приходилось работать на трёх работах одновременно и при этом каждый день ездить на электричке из Ангарска и обратно в Ангарск. Научился стоя спать. После первого курса перенапрягся, чуть не ослеп и попал в больницу на полгода. Это было не очень легко. 

– Художник хорошо никогда не жил, вспомним Ван Гога и других гениев. Или же представление обывателя о бедном художнике неправильное?

– И в общем неправильное, и в частности о Ван Гоге тоже. У него было месячное содержание, которое превышало заработную плату преподающего профессора. Художники всякие бывают. Бывают просто неталантливые, которые не могут заработать. Бывают такие, у которых деньги в руках не держатся. А бывают те, что продаются. О художниках много мифов, например, что они все очень много пьют. Хотя у меня есть знакомые художники, которые вообще не пьют. 

– Искусствовед Тамара Драница в одном из интервью говорила, что художник должен быть в идеале свободным и независимым.  В чём свобода и независимость именно для художника выражается?

– Я всегда к этому стремился. Самый идеальный вариант – когда ты делаешь то, что тебе нравится, и деньги за это получаешь. Я взрослый человек, лет мне уже немало, но без денег жить так и не научился. Хотя некоторые умудряются. Но у меня как раз такой вариант – я делаю то, что хочу, и моё дело меня кормит. 

– Ваше детство послужило питательной средой для творчества? 

– У меня было очень хорошее детство, свободное. Родители корнями были из деревни Мишелевка Усольского района. На лето меня отправляли в деревню, а там две реки, пруд, леса кругом, природа и свобода. И читать я любил с детства. Человек я не очень рациональный, поэтому до сих пор читаю сказки. Люблю национальные, например, сказки народов Севера. Предпочитаю мифы и сказки, не обработанные для детей, фольклорные записи. Это тоже  питательная среда. И я могу сказать, что нашёл свою нишу. И сказка вне времени и вне политики.

– А наш местный сибирский фольклор вам интересен?

– Конечно. У французов и у других более цивилизованных народов нет таких сказок. Они упустили момент, когда их ещё можно было записать, и практически всё ушло. У нас же такие сказки можно было ещё в начале века записать у эвенков, например. У них письменности не было, было только устное литературное творчество, которое передавалось из поколения в поколение. Сказки я люблю разные – и сказки северных народов, и сказки папуасские, скажем. Я люблю фольклор весь. Причём фольклор любых народов. Там концентрируется очень много, как правило. 

– Кроме сказок, что служит основой для создания таких сказочных картин?

– Музыка всенепременно. Я очень люблю музыку и считаю, что я музыкантом родился. Но повернулось так, что музыканта из меня не вышло. Но музыку я слушаю постоянно, одна из последних работ написана под ирландский гаражный фолк-панк. 

– А жанр вы бы как определили?

«Лёгкий жанр», «картинка» – определяет автор свои работы

– После того как я окончил училище, года два по инерции писал реалистические пейзажи. 

К портрету никогда не был расположен, а натюрморты пишу до сих пор. Но без натуры, с натурой уже давно не работаю. Натура ведь дисциплины требует, а я сочинять больше люблю. У меня были такие случаи, когда меня просили написать повтор своей работы. И  у меня никогда это не получалось. Ну а жанр любимый сейчас – жанровая, не скажу даже что картина, а картинка. «Утро стрелецкой казни» Сурикова – это монументальная картина. А у меня именно картинки, поскольку я всё-таки от иллюстрации пошёл. 

– В слове картинка для вас ничего уничижительного нет?

– Я реалист, понимаю, что моя жанровая работа – это лёгкий жанр. Чтобы его обозначить, лучше использовать слово «картинка». Слововыражение «накрасить картинку» – чисто художнический фольклор. Сказать, что я пишу маслом – это значит придать этакую значимость своим произведениям. 

– Вы как свободный художник выстраиваете какой-то режим работы?

– У моего кота больше режима, чем у меня. Я встаю обычно очень рано, не позже 6. А ложусь довольно поздно. У меня мастерская есть в городе, есть и дома кабинетик, где я работаю. Я встаю, у меня обычно есть начатая работа, которую хочется продолжить. Было время, когда я начинал работу и не мог спать, пока я её не заканчивал. Занимался я тогда в основном графикой, живописью не занимался. Писание маслом у меня всегда процессом длительным было.  Так что режима никакого жёсткого нет, есть просто желание работать. 

– А материалы какие любите?

– Тут я сказать ничего определённого не могу, потому что очень люблю эксперименты. Вот это масло, а здесь карандаш и компьютерная графика. А на той работе сделана фактура – акрилом на мятой бумаге, и мятая золотинка от пачки сигарет приклеена. Золотинка помята, потом закрашена краской, затем протёрта сверху. Я иногда сам не помню, как то или иное делал. Процесс поисков и экспериментов – процесс бесконечный. 

– А цвет? Есть приверженность к ярким тонам либо к более приглушённым?

Музыка служит художнику источником вдохновения

– И тут я тоже непостоянен. Если я сделал одну, вторую работу в каком-то жутко понравившемся мне колорите, значит, третью работу я сделаю в диаметрально противоположном цвете. Переключаюсь. 

– В гениальной детской книге одного из самых лучших детских писателей Астрид Линдгрен Карлсон говорит своему другу: «Ла, ла, ла, поёт что-то во мне. И я знаю, что это вдохновение». Оно всё-таки существует?

– Поёт ли оно во мне? У какого-то писателя есть наблюдение: когда произведение написано на 2/3, оно так противно становится, что хочется его побыстрее закончить. Начальный этап у меня обычно идёт тяжело. Я уже заметил сам для себя (хотя этого нельзя делать по всем канонам), что картинку нужно писать, как гласит художнический фольклор, «повезде». То есть везде понемножку. Но если в картине присутствует какой-то персонаж, глаза у него я пишу в первую очередь. И когда ты работаешь постоянно, то не замечаешь разницы между этими периодами – когда вдохновение есть и когда его нет. Когда ты входишь в эту воду и очень долго в неё погружён, то при выходе из неё чувствуешь себя некомфортно. Хотя вода может быть и холодной. Но если художник долго не пишет, это для него травма, он может даже заболеть без работы.