– Для широкой общественности вы фигура пока ещё новая. Не могли бы рассказать о себе, о своём профессиональном интересе – как давно работаете в институте, что привело вас именно в эту область науки?

– В институт я пришёл в 1995 году, когда окончил иркутский политех по специальности «Поиск и разведка полезных ископаемых». Но так как Лимнологический институт занимается комплексным исследованием Байкала, в том числе историей развития, происхождением озера как геологической структуры, то мне, геологу, нашлась здесь работа.

Тема моего исследования – палеоклиматические реконструкции на основе изучения донных отложений озёр. Представьте, что вы, например, купаясь в озере, наступили на слой ила – эти несколько сантиметров, придавленные ногой, могут оказаться значительно старше вас. А значит, они содержат информацию, которая была накоплена в этих осадках, скажем, лет 200 назад. И наша задача – расшифровать её, сказать, какие здесь раньше жили водоросли, почему менялся их состав, теплее ли стало в регионе, уменьшилась ли продолжительность ледостава, каким был здесь ранее природный ландшафт, растительный пояс на побережье. Изучая, каким Байкал был в прошлом, можно предсказать, что нас ждёт в будущем. В своей докторской диссертации я рассматривал промежуток в миллион лет. Сейчас же работаю над более коротким временным этапом – как менялась природная среда за последние тысячи лет. 

Вот, например, в Х-ХI веках у нас, так же как сейчас на Байкале, наблюдалось потепление. Но любопытно – тогда серьёзные климатические изменения проходили без участия человека. Поэтому и возникает вопрос – действительно ли так велико наше влияние на окружающую среду? А если рассмотреть, допустим, периоды оледенения, то на Байкале происходило практически полное вымирание: в осадках на дне, которые сформировались в ледниковые периоды, вообще нет диатомовых водорослей. То есть и здесь мы можем сказать – даже без влияния человека происходили изменения.

– Напрашивается вопрос по ситуации на Байкале, связанной с катастрофичными, как говорят ваши коллеги, изменением экосистемы в прибрежной зоне. В последние годы Лимнологический институт особенно активно пытался привлечь внимание общественности, экологов, чиновников к этой проблеме. Какой точки зрения придерживаетесь вы – речь идёт об антропогенном воздействии?

– Радикальные изменения действительно происходят уже на глазах. Но в научном сообществе пока нет единой точки зрения по этому вопросу. Нам еще только предстоит определить – человек в этом виноват, или перестраивается сама природа, или, к примеру, произошли другие, не зависящие от человека события, например, увеличение солнечной активности, что повлекло изменение уровня притока радиации.

Я сейчас плотно занимаюсь изучением ситуации на ещё одном водоёме – озере Орон, расположенном в Витимском заповеднике (Бодайбинский район). Это, кстати, второй по величине после Байкала пресный водоём в Восточной Сибири. В 40-х годах прошлого столетия на Ороне активно добывалась рыба – и в военное время, и позже… Даже в 80-х там постоянно обитало до 12 различных видов. Сейчас вода озера мёртвая. Мы не можем найти здесь даже водоросли, не говоря уже о рыбе. И ведь на этой заповедной территории человека нет. Как такое возможно – без участия человека водоём превратился из цветущего в мёртвое? Сейчас уровень рH воды в Ороне составляет 4,5–5 при норме 6,5–7. Как будто речь идёт о кислотном загрязнении. Это как в Европе в 60-х, когда началась индустриальная революция, которая нанесла вред водоёмам. Только разница в том, что на озере Орон, судя по всему, наблюдается природный процесс. Так же и на Байкале: даже в местах, где нет людей, мы наблюдаем вымирание губок. Я думаю, экологическая ситуация на Байкале имеет комплексный характер.

– В 2016-м это будет одно из основных направлений работы Лимнологического института?

– Наш институт отвечает за Байкал; естественно, с нас будут требовать ответ – что же происходит? Но надо будет ещё и предопределить последствия этих изменений: отмирание водорослей, гибель губок, которые являются фильтратами – к чему все это приведёт?

– Ключевое событие 2015-го для Лимнологического института произошло под занавес года. Впервые за 27 лет в учреждении сменился директор. Этому предшествовала процедура выборов – на пост претендовали три человека. Как вы оцениваете прошедшую кампанию? Ведь это не первая попытка избрать директора.

– Для меня это уже вторая кампания в институте. Весной 2013 года, когда я также выдвигался на пост директора, существовал иной порядок. Голосование происходило в несколько этапов. Сначала выбирали сотрудники института, потом, после одобрения кандидатур, – в профильном комитете науки о земле, курирующем нас (базируется в Новосибирске), голосование проходило опять же в Новосибирске в двух группах – среди академиков СО РАН и палаты представителей института, выдвинутых на общем собрании. Представители общего собрания проголосовали за меня, но не хватило голосов среди академиков – не все пришли на выборы. В итоге и я, и мой соперник на выборах Елена Лихошвай (заведующая отделом микроструктуры клеток института) не набрали нужного количества голосов. Хотя большинство академиков тогда всё же выступили в мою поддержку. Сейчас процедура изменилась – сначала кандидатуры рассматривались на федеральном уровне, а также в Сибирском отделении РАН, а потом уже голосование проходило среди сотрудников института.

Один из претендентов на должность директора Вадим Анненков (доктор химических наук) теперь стал моим первым заместителем. Как видите, работать можно вместе несмотря на то, что до этого мы были конкурентами на выборах. Со вторым кандидатом Дмитрием Щербаковым (доктор биологических наук) у нас тоже хорошие, неконфликтные отношения.

– Вы можете себя назвать преемником бывшего директора Михаила Грачёва? Или планируете избрать новый курс?

– Это сложный вопрос. Думаю, преемственность должна быть в одном – чтобы не пострадал институт. А ещё я в своей деятельности и раньше, и тем более сейчас придерживаюсь принципа, что личностное во взаимоотношениях с коллегами должно быть сведено к минимуму. Не должно быть такого: если мне не нравится человек, я его не буду даже слушать и поддерживать.

– Когда была объявлена федеральная реформа Академии наук, в Иркутске витали определённые настроения, которые сводились к тому, что самым уязвимым в регионе является именно Лимнологический. Есть ли риски для института сегодня? 

– Да, помню, эта непонятно откуда появившаяся информация о возможном закрытии института, о том, что нас даже должна проверять прокуратура. Почему же только нас? Если говорить о сегодняшнем дне, то риски есть у всех нас – организаций, подведомственных Федеральному агентству научных организаций (ФАНО). У правительства России и ФАНО существует план – в регионах должны существовать четыре категории учреждений: федеральный исследовательский центр, федеральный научный центр, национальный исследовательский институт и региональный исследовательский центр. Региональный переходит в подчинение области, с национальными вообще всё пока не понятно, а вот федеральным, по планам ФАНО, необходимо объединиться. Иными словами, у нас из нескольких институтов РАН будет создано что-то единое. По Сибирскому федеральному округу уже создано несколько таких центров на базе институтов – в Кемерове, Новосибирске, Красноярске. Теперь на очереди Иркутск. И для всех нас это проблема – что же будет с Иркутским научным центром? Угроза для институтов может исходить из того, придётся или нет нам проводить слияние и каким оно будет. Ведь зачастую объединение происходит по искажённому принципу – не ради идеи, а ради выполнения самого процесса.

Процедура объединения в Иркутске должна завершиться к концу 2016 года. Сейчас же заканчивается аттестация всех институтов, по итогам которой будут определены лидеры и проблемные учреждения. Мы, конечно, рассчитываем, что попадём в лидеры. Но даже в этом случае нет полной ясности, что произойдёт – лидеров сохранят в существующем виде или сделают ядром федерального исследовательского центра? 

– Но на предстоящий 2016 год не ожидается каких-то сокращений?

– С количеством сотрудниками всё остаётся по-прежнему. Но мы пока не знаем, на какое федеральное финансирование рассчитывать, в ближайшие дни ожидаем информацию. А вообще, она секретная, я бы не стал её разглашать. Между тем у нас в институте активно пошли гранты для молодых учёных – сумма порядка 450 тыс. рублей выделяется на исследовательские работы. В 2015 году у нас было получено 32 гранта от РФФИ, из них три – молодёжные, в 2016 году – то же количество грантов, но молодёжных уже четыре.

– Идёт ли речь об отдельном финансировании исследований экологических проблем озера Байкал? Обещают вам средства на спирогиру?

– Отдельного финансирования пока нет. У Лимнологического института 10 госзаданий, в рамках которых можно использовать федеральные средства. Поэтому, по-хорошему, для изучения проблем Байкала требуется, чтобы было прописано: у института есть такое задание. Но перспективы получения новых госзаданий мы оцениваем пессимистично.

Однако существует всем известная ФЦП «Охрана озера Байкал». Сейчас тема по изучению экологических проблем Байкала там вообще не обозначена. И одна из моих задач – добиться, чтобы ведение научно-исследовательских работ по изменениям в прибрежной зоне Байкала появилось отдельной статьёй в программе.

– Какой минимум средств, на ваш взгляд, требуется для этого?

– По моим оценкам, в этом году необходимо хотя бы 70 млн рублей. И при этом речь идёт не о повышении зарплаты сотрудникам института, а о создании новой базы оборудования для исследовательских работ. Сейчас мы приезжаем на Байкал, замеряем температуру, содержание элементов, состояние водорослей и так далее, но это разовые замеры. Это как обход больных пациентов в палате – сейчас мы его делаем всего лишь раза три-четыре в год. А надо получать полную информацию ежедневно, надо переходить на режим онлайн.

В первую очередь требуется приобрести специальную станцию, чтобы отслеживать гидрохимические показатели воды на Байкале (температура, уровень, освещённость, растворённый кислород и так далее). Покупка одной такой станции обойдётся в 13 млн рублей, но для объективной комплексной информации на дне Байкала необходимо установить, как минимум, три подобных объекта. Потребуются также логгеры – датчики, которые записывают показания со станции. Они небольшие, очень компактные, но стоимость одного – 140 тыс. рублей. Нам потребуется около 60 штук. Необходимо также обновить лабораторное оборудование – для изучения метогеномных анализов, с ним мы сможем получать такую важную информацию, как изменение бактериального состава у байкальских губок. Цена вопроса – 20 млн рублей. Необходимо регулярно проводить изотопный анализ байкальской воды и микрорганизмов – ещё год назад такое оборудование стоило 300 тыс. евро.

Пока же, из-за отсутствия современного оборудования, наши сотрудники вынуждены либо вовсе отказываться от каких-то исследований, либо заказывать платные исследования в другие институты.

– В лаборатории палеолимнологии, которую вы возглавляли до того, как заняли место директора, теперь тоже появится новый руководитель?

– Нет, я планирую совмещать функции, такая возможность существует. Не хотелось бы совсем переходить на административную деятельность. Кроме того, у меня остаются базовые проекты в рамках госзадания – реконструкция изменений природной среды и аквальной биоты Восточной Сибири в голоцене. Эту тему с меня никто не снимает, я обязан завершить проект.

– Значит, рассчитываете продолжать участие и в полевых экспедициях?

– Как геологу, мне бы очень этого хотелось. Существуют такие направления исследования, когда экспедиции не столь важны – выполнять работы можно в лабораторных условиях. Но у нас большая полевая нагрузка: что соберём во время экспедиций, то и будем потом изучать весь год. Сейчас мы как раз верстаем планы на предстоящую зимнюю экспедицию.

В контексте

Михаила Грачёва на посту главы Лимнологического института СО РАН сменил доктор геолого-минералогических наук Андрей Федотов. Выборы нового директора состоялись 1 декабря. На этот пост претендовали три кандидата. Кроме Андрея Федотова, были выдвинуты доктор химических наук Вадим Анненков и доктор биологических наук Дмитрий Щербаков. Голосование было тайным, в нём приняли участие 314 человек из 349. Действительными оказались 299 бюллетеней. За Андрея Федотова проголосовали 72%, за Вадима Анненкова – 17,5%, Дмитрия Щербакова – 5,7%. Новому директору института Андрею Федотову 44 года, он является ведущим сотрудником ЛИН СО РАН. Лауреат премии имени академика Григория Галазия за цикл работ в области лимнологии. Автор 88 научных работ, из них 67 публикаций за рубежом.