Самовары остались на родине

Строительные работы на перекрёстке улиц Красных мадьяр и Байкальской в начале ноября уходящего года неожиданно прервались – рабочий нашёл клад, в металлическом сундуке были монеты. Рабочий доложил об этом начальнику, а тот, оставив часть монет счастливому кладоискателю, с остальной добычей скрылся. Рабочий обратился в полицию. Результат – 421 монета изъята и у нашедшего клад, и у предприимчивого его начальника. Всё «богатство» передано в Иркутский областной краеведческий музей для временного хранения и составления описания коллекции совместно с Росохранкультурой. Вот так предметы иногда попадают в музеи. Как показала экспертиза, начальник с рабочим не поделили монеты XIX-XX веков номиналом 1, 3, 5 и 10 копеек. В основном монеты медные, самая старая из них 1818 года. И если эта коллекция должна быть возвращена полиции для принятия правового решения, то два великолепных самовара останутся в фондах музея. Они поступили в ИОКМ в начале ноября. Тульский самовар 1908 года и самовар, изготовленный на фабрике «ЦМЗ Москва», пытался вывезти из страны без декларации в Маньчжурию директор строительной компании, китаец. Теперь два красавца самовара займут своё место в фондах музея благодаря Иркутской таможне. В июле этого года ИОКМ получил от таможенников 13 монет, которые относятся к XIX и началу ХХ века, их пыталась вывезти в сумке россиянка в Бангкок.   

Другие музеи могут рассказать не менее интересные случаи. В Музей истории Иркутска, к примеру, однажды принесли вещи первого иркутского рентгенолога Николая Миролюбова. Иркутянин Альфред Асанов нашёл их недалеко от мусорных баков в районе улицы Марата. Находят предметы на чердаках и в подвалах старых домов. Дети и взрослые приносят найденные в собственном дворе раритеты. А бывают случаи, когда владельцы просто не знают, насколько ценная вещь у них хранится. 

Пудреница Фаберже

Этот предмет неожиданно стал одним из самых значительных приобретений Иркутского областного художественного музея в далёком 1984 году. Пудреница с монограммой «NS» была куплена за сравнительно малые деньги, а стоила намного-намного больше. 

Но сначала небольшое отступление. Если вы пойдёте по улице Сухэ-Батора, то на доме номер 10 на углу с улицей Свердлова увидите мемориальную доску. Здесь жил заслуженный деятель науки РСФСР, доктор медицинских наук, профессор Константин Петрович Сапожков. Выпускник медицинского факультета Варшавского университета, он прошёл Первую мировую войну старшим ординаром военного госпиталя, работал в Петрограде в различных госпиталях и клиниках, трудился под руководством известного хирурга Сергея Петровича Фёдорова. В 1927 году приехал в Иркутск после избрания заведующим кафедрой факультетской хирургии Иркутского университета. Участвовал в создании Института ортопедии и травматологии города. Сапожков был областным онкологом, 25 лет возглавлял областное хирургическое общество. Но какое отношение профессор имеет к нашей истории? Самое прямое. Этот неординарный человек был ещё и увлечённым коллекционером, собиравшим, в частности, и предметы из серебра. Константина Петровича не стало в 1952 году, а спустя 32 года в музей пришла его дочь. И принесла серебряный чайно-кофейный сервиз известной фирмы Грачёвых с предложением купить раритет. Музей согласился. 

И вдруг в день покупки женщина принесла вместе с сервизом скромную на вид серебряную пудреницу. И попросила за неё сравнительно небольшую сумму. «Тогда, в восьмидесятых, было очень мало известно о дореволюционных мастерах-ювелирах, – говорит главный хранитель ИОХМ Анна Парфененко. – Владелица понимала, что вещь дорогая, но, скорее всего, настоящую цену предмета не знала. А как выяснили мы позже, цена этой пудреницы была сопоставима с ценой того самого грачёвского сервиза. Её семья очень хотела, чтобы этот предмет был сохранён в музее, в этот момент им требовалась определённая сумма денег на какие-то семейные нужды. И именно за эту невысокую цену пудреница и была продана нашему музею». 

На крышке пудреницы музейные работники обнаружили клеймо, русские буквы складывались в известное всем слово: «Фаберже». Знаменитая ювелирная фабрика! Ещё одно клеймо – женская головка в кокошнике, обращённая вправо, с цифрой 88 – тоже расшифровывалось легко: это знак Петербургского окружного пробирного управления. Но вот дальнейшее изучение предмета застопорилось. Информация о дореволюционных ювелирах, о клеймах мастеров в СССР широко не распространялась. А на пудренице явно было клеймо мастера. Но какого? 

Сменились времена, доступной информации стало намного больше. Появилась книга М.М. Постниковой-Лосевой «Золотое и серебряное дело XV–XX вв. Территория СССР». Были опубликованы изображения клейм известных мастеров. И вот тогда сотрудники ИОХМ снова обратились к маленькой вещице. Рядом с клеймом «Фаберже» было и клеймо «HW». Но что оно означало? Поиск в справочниках дал ответ – это инициалы известного мастера Генриха Вигстрема. Создана вещица была с 1908 по 1917 год. Генрих Вигстрем, золотых и серебряных дел мастер, с 1886 года был главным помощником Михаила Евлампьевича Перхина, известного ювелира, работавшего для фирмы «Фаберже». Когда в 1903 году Перхин умер, Вигстрем продолжил его дело, клеймо Вигстрема стало клеймом мастерской. Так значит, всё это время в семье Константина Сапожкова, а потом и в музее хранилась пудреница знаменитого мастера Вигстрема. 

Прямоугольная пудреница, с округлыми краями, с резным орнаментом и полоской синей эмали по краю створок, очень красива. Монограмму из серебра, усыпанного бриллиантами, мастер разместил на верхней крышке, покрытой прозрачной эмалью на гильошированном фоне. Для того чтобы открыть пудреницу, нужно нажать на кнопку-бриллиант. Всего же пудреница украшена 24 бриллиантами и изнутри позолочена. 

Приобретение было очень ценным потому, что в коллекции декоративно-прикладного искусства ИОХМ уже были два предмета учителя Вигстрема Михаила Перхина – «Игольник» и «Подносик с попугаем», поступившие в 1928 году из Государственного Ленинградского музейного фонда. А теперь прибавился предмет, сделанный Вигстремом. 

Трудно понять, какими путями пудреница попала в Иркутск. Может быть, профессор Сапожков купил её, когда жил в Москве или Санкт-Петербурге, а может быть, она попала в один из комиссионных магазинов Иркутска от какого-то человека, бежавшего после революции на восток страны. И оттуда уже, возможно, перешла в коллекцию Константина Сапожкова. Кто же была эта загадочная «NS», инициалы которой мастер бриллиантами выложил на крышке изделия? Пока эта дама пожелала быть неузнанной – зацепок слишком мало, поиски ничего не дали. Однако иногда старинные предметы раскрывают свои секреты через много-много лет. Может быть, когда-то мы и узнаем больше о загадочной «NS». 

Экспонат стал старше на век

Иногда экспонаты приходят в музей обычным путём, однако их загадка раскрывается через много лет. В 2003 году в Музей истории города Иркутска им. А.М. Сибирякова было передано полотно. Принесла его член Еврейского культурного центра Ольга Моисеевна Сосна. Прямоугольное полотно ткани декорировано бахромой по краям и вышивкой серебряной нитью. На нём изображены еврейские символы (звезда Давида, львы с раскрытыми пастями) и тексты. В некоторых местах оно уже затёрлось, где-то зашито. В книге учёта предмет значился как «покрывало для Торы» 1980–1990-х годов. 

На протяжении 12 лет этот экспонат хранился в музее как «покрывало», пока в Иркутск не приехали исследователи Центра еврейского искусства Еврейского университета в Иерусалиме (Израиль) для исследования и документирования еврейского наследия во всём мире. За тридцать шесть лет своего существования центр собрал информацию о предметах еврейского искусства, зданиях синагог и еврейских кладбищах в 41 стране мира. Кумулятивный результат работы представлен в Индексе еврейского искусства имени профессора Бецалеля Наркиса. В 2015 году центром организована экспедиция по городам Сибири и Дальнего Востока. В процессе экспедиции была исследована коллекция иудаики в музеях Томска, Мариинска, Ачинска, Канска, Хабаровска, Владивостока. В числе предметов, предоставленных исследователям сотрудниками отдела фондов Музея истории города Иркутска, было и это «покрывало». Предмет вызвал у специалистов неподдельный интерес. После тщательного изучения и детальной фотофиксации специалисты сообщили музейным сотрудникам следующую информацию. Во-первых, «покрывало» изготовлено в конце XIХ века. Во-вторых, это не покрывало для Торы, а занавесь в храмовой нише, где хранятся свитки Торы. Таким образом, предмет стал старше почти на век и поменял своё назначение. Исследователи Еврейского университета внесли этот предмет в свой каталог, признав за ним особую ценность. 

Таким образом, в Музее истории города Иркутска появился парохет. Это занавесь для арон-кодеша (синагогального шкафа, ковчега, где хранятся свитки Торы). Издревле в каждой синагоге отводилась особая ниша, чертог, в которую помещали ковчег со свитками Торы. Все ниши имели красиво вышитые серебром, золотом, шёлком бархатные или шёлковые занавеси – парохет («завеса»), закрывающие синагогальный ковчег, святая святых храма. У арки ковчега были свои классические мотивы – корона, скрижали, Магендовид, Менора, Древо жизни, ревущие львы как символ защиты Всевышним своего народа. Такие же символы, вышитые серебряными нитями, есть на занавеси, которая была передана в Музей истории города Иркутска. 

Парохет, конечно же, один из синагогальных предметов, который особо почитаем религиозными евреями. Достаточно сказать, что многие из них в старину верили (да и сегодня верят), что арон-кодеш и связанные с ним храмовые вещи способны исцелять. Еврейские женщины, держась за парохет, молились о здоровье детей и других родственников. И занавесь, хранящаяся в Музее истории города Иркутска им. А.М. Сибирякова, безусловно, «намоленная» вещь, поскольку возраст её более века. К сожалению, Ольга Сосна, передав этот экспонат в музей, не сообщила историю возникновения и бытования занавеса. Безусловно, это одно из самых необычных «преображений» музейного экспоната. Возможно, старожилы Иркутска смогут пролить свет на историю этого уникального предмета. 

Изъяли из ресторана 

1941 год, фойе ресторана «Байкал». На стене – тёмная загрязнённая картина, угадываются очертания лодки, выброшенной на берег. Но автор не подписан. Полотно в многочисленных проколах, с потемневшим лаком… Кому оно может быть интересно? Но, как оказалось, люди, заходившие покушать, смотрели всё это время на работу прославленного русского пейзажиста. В 1961 году в каталоге Иркутского областного художественного музея им. В.П. Сукачёва картина именовалась так: «После бури», автором был «неизвестный художник второй половины XIX века». Всё началось тогда, в 1941 году. Музеи получили приказ Комитета по делам искусств при Совете Министров СССР о создании комиссии по выявлению художественных ценностей. В Иркутске в эту комиссию вошёл от музея Алексей Дементьевич Фатьянов, будущий директор. Комиссия направлялась в различные учреждения и изымала произведения искусства, представляющие ценность. 

И вот специалисты открыли двери ресторана «Байкал», и на стене была та самая картина. «Она была очень загрязнена, лак потемнел, имелось много прорывов и проколов, – вспоминал Алексей Фатьянов. – Имя автора не было известно, хотя при внимательном знакомстве видна уверенная кисть хорошего мастера». Картина попала в музей, однако началась война, и вновь сотрудники музея вернулись к ней уже в 1950-х. Работа по реставрации была очень трудной. Картину пришлось дублировать на новый холст, заделывать все прорывы и проколы, промывать, снимать наслоения грязи. Тогда-то ей дали условное название «После бури» и датировали второй половиной XIX века. Прошло 10 лет. 

«Летом 1963 года в музей пришёл неизвестный гражданин с большим альбомом репродукций с картин русских художников, – писал Фатьянов. – Внимательно рассматривая его, мы увидели воспроизведение с нашей картины неизвестного художника «После бури», под которым чётким типографским шрифтом стояла набранная подпись: «А.И. Мещерский. «Ледоход». Безымянная картина принадлежала кисти известного пейзажиста – академика Арсения Мещерского! 

Алексей Фатьянов продолжил поиски, и в книге Н.Н. Врангеля «Русский музей императора Александра III» встретил строчки о том, что именно в этом музее хранится полотно Мещерского «Ледоход» (1869 год). Его размеры в вершках были чуть больше, чем полотно из художественного музея Иркутска. В 1971 году Фатьянов написал письмо тогдашнему хранителю живописи Государственного Русского музея Г.В. Смирнову. И тот сообщил: «Ледохода» Мещерского у нас больше нет – картину передали Новгородскому музею ещё 28 мая 1925 года…». Фатьянов написал и в новгородский музей. Научный сотрудник художественного отдела Новгородского историко-архитектурного музея-заповедника И. Борисова ответила: «…картина А.И. Мещерского «Ледоход» 1869 г., размер 100 на 162, была похищена немцами в период оккупации Новгорода в 1941–1944 гг.». Это означало, что на момент переписки, на 1971 год, только в Иркутске хранился единственный экземпляр «Ледохода» Мещерского. То, что это не репродукция, подтвердил дневник художника Георгия Ивановича Дудина, реставрировавшего иркутское полотно в 1953 году. Он и сообщил, что картина «Ледоход» размерами 91 на 143 см написана местами пастозно, частично лиссировкой. Судя по технике живописи, как считал реставратор, это подлинное произведение Мещерского. 

Пудреница с монограммой «NS» неожиданно стала одним
из самых значительных приобретений Иркутского областного художественного музея в далёком 1984 году

Но каким образом «Ледоход» попал в ресторан «Байкал», да и вообще в Иркутск? В летописи Юрия Колмакова за 1891 год есть запись, что в октябре в доме Плетюхина состоялась выставка картин из частных собраний С.Я. Комарова, Д.В. Плетюхина, А.М. Сибирякова, П.А. Сиверса, В.П. Сукачёва. Среди прочих выставлялись полотна (или полотно) Мещерского. Значит, иркутские меценаты имели в свои собраниях по крайней мере одну картину этого художника. Был ли «Ледоход» у кого-то из них? Неизвестно. В ИОХМ хранится картина Мещерского «Озеро Эзель Ам в Дагестане» 1890 года, и она принадлежала когда-то Владимиру Платоновичу Сукачёву. Возможно, упоминание в летописи Мещерского – это упоминание именно об этой единственной картине. А может быть, в частных собраниях были и другие полотна художника. Сегодня известно, что иркутский экземпляр не единственный. В Третьяковской галерее хранится «Ледоход» Мещерского, однако его размеры 35,7 на 53,8 см. Получается, что иркутское полотно наиболее близко по размерам к тому, что пропало в Новгороде во время войны. 

Это ещё не всё. В новом году в рубрике «История артефакта» вы сможете прочитать о том, как старое зеркало раскрыло историю жизни актрисы Иркутского драматического театра, и о том, как в фундаменте АТС нашли рукописное послание к потомкам.