«Сердце разрывается от желания работы…»

Вот он, чемодан с пометкой «Военторг», – свидетель странной судьбы Алексея Петровича Жибинова. Полный рисунков и набросков. Жибиновская судьба – это, безусловно, судьба человека, которому было много дано, но и спрашивали какие-то неземные силы с него больше, чем с обывателя. Он родился в селе Курагино Енисейской губернии в 1905 году. Спустя 32 года в этом же посёлке появился на свет Виктор Петрович Жибинов, в будущем солист Иркутского театра музыкальной комедии, народный артист РСФСР. Но что самое необъяснимое – схожесть судеб. Оба неординарно, непровинциально талантливы. И оба закончили жизнь самоубийством. Один в 49 лет, другой – в 46. Возможно, они родственники. 

Книга Светланы Николаевны Барановой, посвящённая художнику, вышедшая в 1989 году, читается на одном дыхании: и воспоминания о Жибинове, и его собственные письма – всё это дышит, это живо и сейчас. Известно, что Жибинов приехал в Иркутск в 1922 году, учился в мастерской Ивана Лавровича Копылова (его портрет, сделанный учеником, был обнаружен в числе рисунков, извлечённых из жибиновского чемодана). В 1929 году Жибинов поехал в Москву, несколько лет учился у Павла Филонова, и этот факт биографии впоследствии станет одной из причин его трагедии. 

Вдохновляла Жибинова любовь к жене, Зое Дмитриевне Демьяновской, однако она ушла из жизни скоропостижно, в начале 30-х годов, что нанесло художнику первую тяжёлую травму. В архивах Павла Филонова сохранилось письмо к Алексею Жибинову, в котором есть такие слова: «Товарищ Жибинов! Я уверен, что пережитое Вами горе ещё больше обострит Вашу ответственность перед собою за работы и за профессионально-идеологическую установку, заставит, ещё напряжённее вдумываясь в работу, дорожить каждой рабочей минутой и ещё точнее осознать, что и как писать и как жить тяжёлой жизнью мастера-исследователя. Много значит чувствовать себя честным, упорным рабочим Изо. Т.к. многие будут ориентироваться на Вас и Ваши работы, а другие поведут на Вас травлю…». Филонов не пророчествовал, а, по-видимому, уже чётко осознавал, какой будет судьба Жибинова, поскольку тот готов был избрать самостоятельный путь в искусстве. 

Когда началась война, Жибинов оказался в числе тех работников искусства, кто пошёл на фронт, а не выезжал туда с «творческими командировками». Последний год войны он встретил с медалями «За боевые заслуги», «За оборону советского Заполярья» и орденом Красной Звезды. Его Жибинов получил в ноябре 1944 года, будучи капитаном, помощником командира по снабжению 363-го стрелкового полка 114-й стрелковой Свирской дивизии 7-й армии Карельского фронта. «За период проведённых наступательных боёв с 21 июня 1944 года тыл полка под руководством капитана Жибинова работал хорошо… В критический момент боя, когда невозможно было доставлять боеприпасы повозками и автомашинами, капитан Жибинов организовывал доставку таковых на вьючных установках. В период наступательных боёв, будучи болен, не оставил своего поста и продолжал руководить доставкой боеприпасов…». В письме 1942 года с фронта ко второй жене, Вере Заорской, он писал: «Грустно мне стало после посещения нашей части делегацией, в которую входил Костя Седых. Вот люди (имею в виду Георгия М., Молчанова, Костюковского и им подобных), которые и в дни войны, в дни всеобщего несчастья, имеют возможность испытывать радость творчества. Я далёк от чувства зависти, но чувство боли за моё искусство сделалось нестерпимо острым. Полтора года я не брал в руки красок и кистей. Полтора года душа моя не знает покоя. Сердце разрывается от желания работы…». Жене он написал, чтобы говорила: «Мастерская закрыта. Хозяин воюет». 

«Скотскую живопись кушайте сами»

Возвращение с фронта к работе, однако, не принесло радости. В стране началась кампанейщина против формализма и космополитизма в литературе и искусстве, и в Иркутске удобным объектом стал и Алексей Жибинов. Его послевоенное полотно «Офицер, сдерживающий коня» стало отправной точкой для травли. Хотя первая рецензия в «ВСП» после весенней выставки 1946 года была почти доброжелательна: «Большим количеством своих произведений участвует художник А.П. Жибинов, недавно вернувшийся из армии… Хорошо разрешены цвета и свет в картине «Офицер Красной Армии», но идея этого символического произведения мало понятна для зрителей». После закрытия выставки тон заметок стал накаляться: «Большие споры развернулись по поводу картины Жибинова «Офицер Красной Армии», большинству зрителей осталась непонятной мысль, которая владела автором при создании этой вещи». Минуло лето 1946 года, были разгромленные журналы «Звезда» и «Ленинград», и в сентябре-октябре волна докатилась до Иркутска. В октябре 1946 года состоялось открытое партсобрание работников изобразительного искусства, на котором художник Ольховик публично осудил себя, Лебедева и Жибинова. И сам Жибинов вынужден был «критически оценить» собственное творчество, «страдающее многими недостатками». Тогда же в газете засветился некий «коммунист Тимошин», который сыграет особую роль в судьбе Жибинова. 

Впоследствии он фигурировал в иркутских статьях как Г. Тимошин или Г.А. Тимошин. Супруга Жибинова Вера Заорская в своих воспоминаниях называет его «военным корреспондентом, молодым искусствоведом, неизвестно как попавшим в Иркутск». Возникла мысль проверить его по базам данных архива Минобороны. В базе «Подвиг народа» значится некий Георгий Алексеевич Тимошин, призванный в РККА из Ростовской области. Ростовская область здесь важна, поскольку в статье «Архив художника» (о ростовском художнике Александре Глуховцеве) автор, Аркадий Слуцкий, упоминает довоенного преподавателя Ростовского художественного училища Георгия Алексеевича Тимошина (статья размещена на сайте «Донской временник. Краеведение Ростовской области»). Его полный тёзка, найденный в базах «Подвиг народа», призван из этого же города, на фронте он был заместителем командира 777-го стрелкового полка 227-й стрелковой Краснознамённой Темрюкской дивизии по политчасти, то есть занимался агитацией и идеологией. 

А вот после войны некий Г.А. Тимошин вдруг всплывает уже в иркутском контексте. Иркутский летописец Юрий Колмаков приводит именно эти инициалы, они же приводятся и в «Восточке». Но любопытно даже не совпадение инициалов, а должность иркутского Г.А. Тимошина. Колмаков называет его «сотрудником политуправления Восточно-Сибирского военного округа». Причём этот человек, вроде бы военный, почему-то, как свидетельствуют и летопись Колмакова, и газета, читал в 1947 году в художественном музее лекцию с названием «Достижения советского искусства». А в 1946 году он появился в «ВСП» как критик живописи «коммунист Тимошин». Значит, он имел какое-то отношение к живописному искусству. Юрий Колмаков не даёт в своей летописи пояснений, из какого источника ему стала известна воинская должность лектора. Однако этот Г.А. Тимошин избрал жертвой Алексея Жибинова. 

Чемодан Алексея Жибинова
с рисунками можно будет увидеть в ноябре на его персональной выставке, которую сейчас готовят сотрудники ИОХМ

В апреле 1949 года в «Восточке» вышла статья Г. Тимошина «За советскую патриотическую живопись», значительная её часть была посвящена исключительно Жибинову. «Учителем А. Жибинова был мистик Филонов – враг реалистического восприятия и изображения действительности, – писал автор. – В то время как партия вела воинствующую борьбу против формализма и утверждала непреоборимую силу гениально обоснованного Сталиным метода социалистического реализма, А. Жибинов упорно и последовательно отстаивал свои порочные теоретические и творческие позиции». Жибинов восхищался импрессионистами, чего Г. Тимошин не смог ему простить. «Нам хорошо известно, как понимали метод восприятия и выражения натуры импрессионисты, взращённые на подножном корму реакционной философии Маха. «Пишите, как видит корова», – говорили эти мракобесы. Нет уж, господа космополиты, можно ценить коровье молоко и сливочное масло, но скотскую живопись кушайте сами, она для нашей духовной пищи не подходит». Жибинов ответил в газету собственным большим письмом, которое сохранилось в архивах ИОХМ. «Цель критики Тимошина, по крайней мере, в отношении меня, – это полное политическое уничтожение и как советского художника, и как коммуниста, уничтожение во что бы то ни стало, вопреки фактам сегодняшней моей творческой и педагогической практики…» – писал он. 

24 апреля 1949 года в «ВСП» вышла статья по итогам партийного собрания коммунистов областного Союза советских художников и товарищества «Художник». «Собрание потребовало от коммуниста тов. Жибинова порвать с формалистическими тенденциями в своём творчестве, – писала газета. – Тов. Жибинов заверил коммунистов, что он полностью осознаёт прошлые ошибки…». Тем не менее клеймо уже было поставлено, выставляться Жибинов перестал ещё с 1948 года. Зимой 1953-1954 годов он оказался в больнице с тяжёлой формой гипертонии. Его мучили постоянные головные боли, бессонница. Последние его дневниковые записи полны отчаяния. В ночь с 25 на 26 февраля 1955 года Жибинов ушёл из дома. Всю ночь Вера Заорская и её сын искали его, ходили по домам знакомых, утром отправились на Староглазковское кладбище, на место бывшей могилы первой жены Жибинова, Зои. Там они увидели припорошенные следы и как будто бы след от лежавшего человеческого тела. Позже выяснилось, что Алексей Жибинов повесился на сосне в Кайской роще. Дома осталась записка: «Без работы я жить не могу, а работать мне не дают! Прощайте! Алексей». 

Тимошин, очевидно, вскоре покинул Иркутск. Человек с такой же фамилией и инициалами выпустил в 1960-е годы пару книг, посвящённых советскому искусству, но утверждать, что это был тот самый иркутский трибун Г.А. Тимошин, мы, конечно, не можем. В газете «Пятница» в 2007 году вышла статья «Соцреализм снова разрешили», в которой искусствовед Лидия Григорьевна Пуховская вспоминает, что видела иркутского Георгия Тимошина в Москве. «Я была в Москве, в Академии художеств на совещании и встретилась там с искусствоведом Георгием Тимошиным, который в 1940-х годах читал лекции в Иркутске…». 

В пантеоне заслуженных работников искусств РСФСР есть Г.А. Тимошин, полный тёзка того самого заместителя командира полка по политчасти из базы данных «Подвиг народа». Год рождения тоже совпадает – 1910. Тематика и языковой стиль этого искусствоведа, посвятившего монографию одному из известных художников-баталистов с Дона, выдают не чуждого пропаганде человека. Вот цитата из монографии, описывающая одну из картин: «Понятие армии нового типа, созданной из народа и для защиты народных интересов, утверждается той характеристикой, которую даёт автор действиям огромной массы советских воинов, взаимоотношениям начальствующего состава с рядовым составом, моральному облику красноармейцев». 

«Чемодан был вскрыт»

Основная часть работ Алексея Жибинова хранится в художественном музее. Впервые выставка его работ прошла осенью 1965 года, через 10 лет после его ухода. В сентябре 1965 года большую статью о Жибинове в «Восточку» написала Нелли Матханова. Позже в альманахе «Ангара» Алексей Дементьевич Фатьянов поместил статью о художнике и фотографии нескольких его работ. Уже в конце 1980-х годов он вспоминал: «Администрации пришлось выдержать бой с руководящими органами, чтобы получить разрешение на её (выставки. – Авт.) открытие. Но в жюри нашлись люди, которые сумели не допустить на выставку многие работы, на наш взгляд, самые интересные и выразительные. В их числе «Красную Армию» – основную картину раннего периода». И в «Ангаре» были напечатаны только автопортрет, портреты и пейзажи. Тем не менее и Алексей Фатьянов, и Нелли Матханова упоминают «Красную Армию» вот так – писали о картине, которую выставить было нельзя, пытаясь хотя бы словами донести, что необычная работа существует, она есть. Ещё одна, большая выставка состоялась в 1975 году, в 1989-м вышла прекрасная книга С. Барановой о художнике, в музее отметили столетие со дня рождения Жибинова выставкой в 2005-м. Большой жибиновский архив ИОХМ содержит не только картины, но и его письма и альбомы, хранится в музее даже палитра художника. Однако чемодан с рисунками и набросками ждал своего часа. 

– Существует огромный архив Алексея Дементьевича Фатьянова, который после ухода из жизни его вдовы был передан в наш музей, ведётся его исследовательский разбор, этим сегодня занимается Елена Станиславовна Зубрий, – рассказал генеральный директор ИОХМ Александр Гимельштейн. – Елена Станиславовна работала долгие годы вместе с Алексеем Фатьяновым, прекрасно знает его труды, его многообразную личность, понимает Фатьянова лучше всех, проработав, как и он, десятилетия во главе музея. Работа с архивом приведёт и к новым открытиям, к его систематизации. Это труд не на один год. А пока на очередном этапе мы обратили внимание на чемодан Алексея Жибинова. По инициативе заведующей архивом музея Юлии Сергеевой чемодан был вскрыт, и сейчас с ним работают искусствоведы.

Алексею Фатьянову этот чемодан передала Вера Заорская, уезжая из города. Алексей Дементьевич хранил его до самой своей кончины, мечтал сам разобрать эти рисунки, но не успел. Уже после его ухода чемодан попал в ИОХМ со всем обширным архивом Фатьянова. В чемодане более 150 рисунков Алексея Жибинова, в основном довоенного периода, часть – послевоенного. Все они, конечно же, требуют полноценной искусствоведческой оценки. Эти графические зарисовки, рисунки, различные эскизы ещё ни разу нигде не выставлялись. Часть работ, хранившихся в чемодане, подписана, часть так и осталась без подписей. 

Вот портрет учителя Жибинова – Ивана Лавровича Копылова, а рядом портреты сестёр художника – Лиды и Татьяны Жибиновых, изображения художников Ростовцева, В.И. Богданова, актёра Олега Сидорина, жён Зои Демьяновской и Веры Заорской. Очень много карикатурных набросков, к примеру, изображения человеческих фигур, красноармейцев, картинки нэпа. Вот рисунок 1929 года, перед нами мужчина, над ним надпись: «Знаю, выношу, только три месяца осталось, произведение родится великое». Возможно, так шутливо Жибинов изобразил себя. На другом рисунке смешной задорный человечек и подпись: «На изо-фронт, шагом марш!» И это тоже, возможно, сам художник. 

В чемодане более 150 рисунков Алексея Жибинова, в основном довоенного периода, часть – послевоенного.
Все они, конечно же, требуют полноценной искусствоведческой оценки

Очень многие работы исполнены на оборотных сторонах плакатов, а часто и на обрезках и обрывках бумаги. Иногда на оборотной стороне бумаги встречаются записи, вероятно, Алексей Жибинов составлял тезисы лекций, ведь он был преподавателем. На одном листочке сохранилась запись: «Творчески не учатся, учатся только тому, что уже найдено, творя, оживают. В каждом человеке запас творческой энергии, эта энергия не направляется на одну отрасль знания, в таком случае максимальные достижения распыляются на мелочи». Известно, что Алексей Жибинов писал стихи, на одном из листочков сохранились строчки: «Радужные зори, перезвон, горн, струны плавь, ночь спускается, песнь месяцем голубородым, песня, надежда моя!»

Некоторые рисунки заставляют замереть, потому что в них узнаются будущие картины. Вот изображения незрячих людей. В будущем это цикл работ «Синее солнце» («Слепые музыканты»). Вот на нескольких набросках узнаваемая фигура Ленина, от него расходятся лучи. И сразу вспоминается, как Вера Заорская писала о несостоявшейся картине «Песнь о Ленине»: «…как мне сейчас представляется, он хотел написать Ленина на фоне северного сияния». В письме к жене с фронта в 1944 году он описывал свой восторг от этого явления природы: «Мильоны нежнейших зеленовато-розовых игл в дружной игре создали бесчисленные узоры на небе, меняясь по форме каждую минуту, каждую секунду…». На картине «Офицер, сдерживающий коня» тоже видны те самые прекрасные расходящиеся лучи. Но «Песнь о Ленине» мы не увидим уже никогда, поскольку, как пишет С.Н. Баранова, Жибинов в порыве отчаяния её уничтожил. Чемодан Алексея Жибинова с рисунками можно будет увидеть в ноябре на его персональной выставке, которую сейчас готовят сотрудники ИОХМ. Она будет называться «Оборванные струны. К 110-летию со дня рождения Алексея Жибинова».