– Мы, когда туда приехали, прежде всего поразились неприятному запаху, – говорит Олег Тимошкин. – Вы когда-нибудь были в деревенском туалете? Вот запах был абсолютно идентичен. Причём даже в 20–30 метрах от берега он резко ощущался. А когда увидели кучи, возникло ощущение, что просто взяли навоз и разбросали по всему берегу.

Олег Анатольевич – учёный. Доктор биологических наук, профессор, заведующий  лабораторией  гидробиологии Лимнологического института Сибирского отделения РАН. И рассказывает он не о «деревенском прудике за фермами», а о Байкале. О нашем самом чистом, самом древнем, самом уникальном озере и, наконец, об участке всемирного наследия, который Россия обязалась сохранить в добром здравии для всего человечества.

– Я взял щепоточку этого, с позволения сказать, «навоза», поднёс под микроскоп. Оказалось, спирогира. До 95 процентов залежей береговых скоплений детрита принадлежат спирогире. Это самый яркий случай явно антропогенного загрязнения озера Байкал. И никаких других объяснений здесь быть не может. Вот посмотрите. – Олег Тимошкин демонстрирует участникам круглого стола слайды двухлетней давности. – Северобайкальск. Это наш сотрудник Антон Лухнёв, который чуть не утонул в залежах макрофитов.

Попытаюсь «перевести» научный язык учёного на общедоступный русский. Детрит – это от латинского «detritus» – «истёртый». Учёные обозначают этим словом совокупность взвешенных в воде и осевших на дно водоёма (в данном случае выброшенных штормом на берег) органо-минеральных частиц. В англоязычной литературе это слово используется и в качестве синонима слову «перегной». А макрофиты, если объяснить совсем примитивно, – это относительно крупные водные растения, которые человек с нормальным зрением способен рассмотреть, ну, хотя бы без микроскопа. Спирогира из их числа. 

Учёных бывает трудно слушать, поскольку они часто используют научные термины, понятные не всем. Это для максимальной точности, чтобы избежать разного толкования сказанного. Зато, в отличие от общественных природоохранных активистов, учёные избегают слов, несущих в себе экспрессивной эмоциональной окраски больше, чем объективной информации. Учёные руководствуются не субъективными впечатлениями, а научно доказанными фактами либо как минимум научно обоснованными гипотезами. Поэтому к таким эмоционально громким словосочетаниям, как «экологическая катастрофа», «экологический кризис», услышанным от представителей общественных природоохранных организаций, можно отнестись критично. Они, чтобы достучаться до чиновников, иногда вынужденно сгущают краски. Но если слова «экологический кризис» произносит исследователь, да ещё и в официальном докладе или в научной статье, значит, это и есть кризис. 

Научный факт, игнорирование которого может привести и к катастрофе.

Процитированные выше фрагменты взяты из доклада Олега Тимошкина на круглом столе «Экологический кризис в прибрежной зоне озера Байкал». Подчеркну, это официальная формулировка темы круглого стола, организованного иркутскими учёными-лимнологами в рамках 6-й Международной Байкальской Верещагинской конференции, или, если проще – в рамках традиционных Верещагинских чтений. А это значит, что экологический кризис в прибрежной зоне озера – не образное выражение, а научный факт.

Перед самым началом дискуссии я успел спросить академика РАН Михаила Грачёва, директора Лимнологического института, как складывается ситуация с оккупирующей Байкал нитчатой зелёной водорослью, из-чего гибнут эндемичные байкальские губки («Восточка» писала об этом в декабре прошлого года. – Авт.). Но времени на развёрнутый ответ академику не хватило. Михаил Александрович успел произнести лишь несколько фраз, сравнив масштабы и темпы разрастания этих проблем с эпидемией. 

Академик Грачёв был модератором того острого, я бы сказал – жёсткого и предельно откровенного, разговора об экологическом кризисе байкальских мелководий. Подчеркну особо – не о возможной, не о прогнозируемой экологической опасности, не о надвигающемся, а об уже наступившем сегодня, сейчас байкальском экологическом кризисе. 

Впрочем, не успев ответить мне лично, Михаил Александрович ответил на этот вопрос всем участникам круглого стола во вступительном слове к научной дискуссии. И здесь в дополнение к словам «кризис» и «эпидемия» из уст учёного прозвучало ещё одно жёсткое слово – «бедствие». Которое, увы, тоже не гипербола, а факт. 

– Событие, с которым мы имеем дело на Байкале, крупномасштабное, – сказал учёный. – Это перестройка всей системы Байкала. И с уверенностью можно сказать, что за сто лет научных исследований озера явление такого масштаба происходит первый раз. Единственное схожее с ним – это гибель байкальской нерпы в 1987-1988 годах. Там причиной оказался вирус собачьей чумы. Здесь ситуация гораздо более сложная. 

В числе первых на признаки надвигающейся беды обратил внимание Игорь Ханаев, водолаз-исследователь Лимнологического института. Ещё в 2011 году он принёс в институт тревожную информацию о том, что на относительно большом участке береговой линии вблизи Листвянки, длиной около четырёх километров, в немалых количествах развилась зелёная нитчатая водоросль спирогира, которой уже покрыты большие площади дна. 

– Она снижает прозрачность воды, – сообщил участникам круглого стола Михаил Грачёв. – Спирогира выбрасывается на берег, образуя скользкие кучи с неприятным запахом. Это, конечно, нас всех тогда очень удивило, потому что спирогира в таких количествах раньше в Байкале не замечалась никогда. Позднее к нам обратились представители государственной природоохранной инспекции из Новосибирска, аппарата помощника президента по Сибирскому округу и жители Северобайкальска. Мы послали туда экспедицию и увидели выброс огромных масс спирогиры неподалёку от очистного сооружения. 

Очистные сооружения… Вернее, отсутствие эффективно работающих очистных сооружений в городах и сёлах, расположенных на берегах Байкала и уж тем более на облепивших все доступные бухты турбазах, по убеждению многих исследователей, и стало причиной для формирования экологического кризиса. Не обеспечивая должную очистку бытовых стоков, сооружения поставляют спирогире и другим водорослям органическую пищу, которой в естественно чистом Байкале не было никогда. Лимнологи гипотезу не отрицают, но и не утверждают этого категорично. Научных данных, как понял я из услышанных докладов, для однозначных выводов пока недостаточно. 

Чтобы докопаться до причин бедствия, как рассказал Михаил Грачёв, сотрудниками Лимнологического института Сибирского отделения РАН самостоятельно, а также с коллегами из других институтов и из-за рубежа проведено уже более десятка  байкальских экспедиций. На озере побывали, в частности, французские исследователи, изучающие болезни губок в Средиземноморье. Новые знания, увы, не укрепили, а разрушили чуть теплившиеся надежды, что активная оккупация байкальского дна спирогирой – явление локальное. 

Народная мудрость утверждает, что «беда не приходит одна». И «пришла беда – открывай ворота». Спирогира в Байкале её подтверждает. 

– Вслед за распространением спирогиры в озере началось другое бедствие – стали болеть губки, которые сейчас погибли по всему периметру Байкала процентов на 80–90, – невесело констатирует академик. – Причина болезни губок неизвестна. Далее выяснилось, что под угрозой находятся нерестилища байкальского бычка-желтокрылки. Августовское нерестовое стадо практически не смогло отложить икры. Может быть, потому, что спирогира – она похожа на такую тёмного цвета мочалку из очень тонких нитей – просто не позволила бычкам занять их гнездовые площадки.

Грачёв к словам относится (знаю это по личной практике) с предельной щепетильностью. «Брякнуть не подумав» – это не про него. Он произнёс слово «бедствие», значит, то, что в теме круглого стола обозначено как кризис, является бедствием. Если упомянул о болезни – значит, экосистема больна. Утверждать не стану, хоть и не сомневаюсь, что по жизни Михаил Александрович человек очень ранимый. Собственную несдержанность, если она хотя бы в малой степени где-то и как-то смогла прорваться, переживает трудно. Поэтому чем спокойнее он рассказывает о проблеме, тем больше тревоги это вызывает у меня. И в этот раз предчувствие не обмануло. 

– В водорослях, которые находятся или вблизи больной губки, или на самой губке, нашли сакситоксин, – говорит он будто бы безучастно и коротко поясняет: – Это очень серьёзный яд. Когда-то его даже планировали применять в военных целях. Количества яда мы пока не знаем, но это потенциально опасная вещь для водозаборов, которых много в озере Байкал. Ну и для купальщиков.

Не поленился, пошарил после круглого стола по Интернету. Всё правда и насчёт военных целей, и насчёт опасности для купальщиков. Сакситоксин (нейротоксин небелковой природы) действительно необязательно глотать. Иногда к нему достаточно лишь прикоснуться.

– От двух сантиметров до метра толщиной и до 90 килограммов на квадратный метр этих  водорослей, перегнивающих на берегу, нам удалось обнаружить, – рассказывает Олег Тимошкин. – Десятикилометровый участок побережья к западу от Северобайкальска. Общее количество только выброшенного на берег материала оказалась около 1400 тонн. 

Беда, подчеркну ещё раз: не грозящая Байкалу в будущем, а уже сейчас набирающая силу и уже уничтожившая большую часть эндемичных байкальских губок, нанёсшая другие серьёзные потери уникальной экосистеме, – встревожила учёных лимнологов, но не власть. И тем более не туристический бизнес, который, скорее всего, как раз и является прародителем нарастающих проблем. По мере получения безрадостных знаний о новых байкальских проблемах, как рассказал академик, были проинформированы президиумы Российской академии наук и её Сибирского отделения, Общественная палата РФ, правительство России и Государственная Дума, другие структуры разных ветвей власти. Было опубликовано несколько, как сказал Михаил Александрович, «разгневанных статей в прессе». Но деятельной реакции от государства не последовало. Туристическому бизнесу тема тоже интересной не показалась. 

– Исследования Байкала мы ведём за счёт наших внутренних резервов, – констатирует академик. – Деньги берём из той прибыли, которую получают учёные Лимнологического института, помогая нефтяникам делать экологическую экспертизу. И главное, что мы не добились никакой реакции, желания что-нибудь сделать для того, чтобы прекратить это явление.

Просто так взять и прекратить не получится. Грачёв оговорился. Хотел поправиться: «чтобы бороться с этим явлением…». Но и с «борьбой» есть проблемы. Учёные хоть и не сомневаются в большинстве своём, что главной причиной беды является бесконечно растущее антропогенное загрязнение озера, в том числе в связи с хаотическим развитием туризма, но исследовательских данных для однозначного научно обоснованного утверждения пока не хватает, а на более детальные исследования нет денег. 

– На Байкальской комиссии представитель Росприроднадзора Амирханов озвучил такую информацию: на Байкале имеется 29 муниципальных очистных сооружений, из которых с грехом пополам работают два. А мы знаем, что они работают очень плохо. Не удаляют толком ни азот, ни фосфор. Территории, там, где развивают туристические зоны, как правило, не канализованы. Это Малое море, Листвянка, Голоустное. Раз нет канализаций – очистных сооружений не будет, – говорит академик. 

Учёный, кажется, закончил выступление. Поставил было интонационную точку. Но не смог, видимо, удержать кипящие внутри эмоции. Добавил негромко и внешне очень спокойно:

– Вот так мы любим Байкал. Мы очень его любим, но на самом урезе воды построили целую прорву мелких пансионатов и гостиниц. На Байкале в прошлом году только через переправу на Ольхон. было зарегистрировано 800 тысяч туристов. Так или иначе, болезнь Байкала, скорее всего, связана именно с развитием туризма. И здесь мы должны принимать неотложные меры.

Самую главную и самую неотложную меру, требующую немедленного принятия для защиты уникальной Байкальской экосистемы от начавшейся деградации, нет необходимости искать. Она лежит на поверхности. Это всего лишь обеспечение качественной очистки хозяйственно-бытовых стоков от населения, живущего на берегах Байкала постоянно, и от приезжающих туристов. Игорь Ханаев, водолаз-исследователь Лимнологического института, ещё в прошлом году в интервью «Восточке» настаивал на необходимости упреждающего строительства эффективных очистных сооружений на жилых туристических объектах Прибайкалья. Принцип прост – вначале отладка и сдача в эксплуатацию ОС, потом заезд первых туристов в гостиницу, пансионат, турбазу… 

Государственные чиновники, те, что по должности обязаны сохранить байкальскую экосистему в полном здравии и благополучии, об эту меру бесконечно спотыкаются и, несмотря на очевидную всем, буквально  кричащую её неотложность… откладывают, откидывают куда подальше, чтобы под ногами не путалась. Так проще, потому что хлопот и денег на откидывание требуется меньше, чем на строительство высокотехнологичных очистных сооружений. А то, что уникальная, эндемичная байкальская губка на дне почти вся уже вымерла – так её ж с берега, а тем более из мягких кабинетных кресел всё равно не видно.