Иркутянин Владимир Шульга с 2009 года возглавляет в ПАО «Верх­нечонскнефтегаз» (ВЧНГ) управление бурения. Он первый в семье, кто пришёл в нефтегазовую отрасль. «Но я ещё двух младших братьев сагитировал. Получается, что они пошли по моим стопам», – рассказывает Шульга.

– Окончил наш иркутский политех. В 2000 году пошёл работать в Востсибнефтегазгеологию помбуром – помощником бурового мастера. Эта организация занималась разведкой всех месторождений Восточной Сибири. Нас пять человек из выпуска взяли на работу. Все стали помбурами. С этого и началась карьера. Первая моя скважина была на Ковыкте, там, в разных предприятиях, я проработал до 2005 года. Потом перешёл в Верхнечонскнефтегаз, где всё только начиналось, собиралась команда. В феврале на Верхнечонское месторождение высадился первый десант, а 15 мая 2005 года забурили первую эксплуатационную скважину № 1001.

Буровики – элита нефтянки. Так сложилось. Приходя на месторождение вслед за геологами, они первыми начинают превращать его в промышленный объект. В управлении бурения ВЧНГ – 50 человек. 30 из них работают на промысле. Это – супервайзеры, управляющие буровыми установками. И 20 человек в иркутском офисе, это – инженерная и экономическая группы, которые проектируют скважины и формируют бюджет на буровые работы. А извлечь верх­нечонскую нефть не так-то просто. Средняя глубина скважин на месторождении по вертикали составляет 1700 метров. При этом из-за особенностей конструкций глубина скважин по стволу часто превышает отметку в 3000 метров.

«Естественно, мы работаем в связке с геологами, они задают нам цели; со строителями – они строят нам площадки; и взаимодействуем с добычей, поскольку потом передаем им скважины», – объясняет Владимир Шульга. Он работает в ВЧНГ с основания предприятия. Последние шесть лет его рабочий график предполагает, что неделю в месяц он проводит на промысле. Остальное рабочее время – в офисе. 

– Когда принималось решение о выборе профессии, наверно, мало кто верил в масштабную разработку нефтяных месторождений Восточной Сибири, в то, что в регионе появится мощная нефтегазовая инфраструктура. Почему вдруг был сделан такой выбор?

– Решающей оказалась встреча в приёмной комиссии с Николаем Александровичем Бугловым, руководителем кафедры бурения факультета геологии разработки и геоинформатики ИрГТУ. Он сказал: «Пацаны, ну-ка пойдем со мной, я вам расскажу, что это такое». Заинтересовал нас. Зажёг. Начали учиться. Оказалось интересно, хотя работа тяжёлая, на практике работали на буровых. Понравилось. 

В 1995 году было модно быть экономистом или юристом. И я сначала думал двигаться в этом направлении. Но Николай Александрович смог найти нужные слова. Ведь то­гда нефтянка переживала очередной кризис. А он повторял: «Этот кризис ничего не значит. Промышленность будет расти. Будут нужны инженеры. Вы ещё меня благодарить будете». Он не ошибся в своих прогнозах.

– И вы приходили, благодарили?

Условия труда сегодняшних буровиков во многом отличаются от того, что было даже 15 лет назад

– Конечно. До сих пор общаемся. Самое интересное – действительно никто не верил, что ситуация изменится. Когда мы начали работать на производстве, у нас зарплаты были намного ниже, чем у ребят, ушедших в коммерцию. Из 35 человек нашего выпуска буровиками устроилось всего 12. Все работают теперь уже на довольно хороших позициях. Выпуск был, можно сказать, золотой, семь человек – с красными дипломами. До сих пор считается уникальным. Некоторые однокурс­ники со мной работали в ВЧНГ, потом разъехались – стало тесно в Иркутске. 

Чем дальше, тем выше спрос на буровиков, и он не очень удовлетворён. Объёмы бурения и добычи постоянно растут. Так что ребята-выпускники гарантировано находят работу. Важно, что они начинают, как мы когда-то, с помбуров. Если человек не увидел буровую, не почувствовал железо, не понял, насколько это тяжёлый труд – по 12 часов стоять смену, он не сможет дальше работать.

– Существуют правила, которые помогают работать в сложных погодных условиях, в ограниченном пространстве?

– Главное хорошо кушать утром, в обед и вечером, спать после вахты и хорошо одеваться. И тогда мороз не страшен, – с улыбкой говорит Шульга. – Но вообще мы при температуре ниже 42 градусов останавливаемся, потому что работать уже нельзя. Металл не выдерживает, оборудование начинает ломаться, и люди мёрзнут. 

Если говорить про экстремальность, у меня было такое, что волосы примёрзли во сне к стене вагончика. Но это было 15 лет назад. Сейчас такое в принципе невозможно. Бытовые условия, достигнутые нами на промысле, несопоставимы с тем, что было раньше. На Верхнечонском месторождении современные буровые установки, хорошие ­условия проживания – вагончики с комнатами на двоих, где есть душ. Обязательно медики на каждой буровой, столовые. Столовая на буровой – очень важное место. Она, можно сказать, отвечает за климат внутри коллектива. 

– И это правда, что на промысле существуют запреты на походы в тайгу за грибами, ягодами?

– Однозначно. В свою практику, когда только начинал, пошёл за ягодой – встретил медведя. Ничего приятного в этом нет. Но это были ошибки молодости. По своему опыту я категорически запрещаю выходы с территории буровой. Это действительно опасно: летом дикие звери, а зимой можно просто замёрзнуть. Да и не нужно это.

– Без чего человек вашей профессии не состоится?

– Должны быть целеустремлённость, любознательность, психическая устойчивость (иначе не сможешь по 28 дней быть на вахте). И главное – эту работу надо любить. Многие мальчишки в детстве из любопытства разбирают игрушки, и если это любопытстсво не уходит с возрастом, если нравится ковыряться в тяжёлом железе, но уже с привлечением знаний по математике и гиродинамике, то это к нам, в буровики. 

– Вы хорошо помните своего первого бурового мастера?

– А как же, так случилось, что он работает сейчас у нас в управлении. Сергей Александрович Страмаус. Когда мы с ним познакомились в 2000 году, он был начальником буровой в Востсибнефтегазгеологии. Очень сильно помогал. Всегда говорил: мне нужна молодёжь, потом, после нас, кто будет работать? То­гда он вместе с главным инженером Виталием Яковлевичем Бородиным, который тоже работает в управлении бурения ВЧНГ, добился того, чтобы мы – вчерашние выпускники – попали в Востсибнефтегазгеологию. Это мои учителя. Опыт у них колоссальный, и мы им пользуемся.

Так сложилось с самого начала, что в бурении – уникальный коллектив. Средний возраст – 30–32 года. В 2005 году, когда Верхнечонский проект уже был на слуху, я работал под началом американца. Он говорил, забудьте, как вы пять лет до этого работали, так работать нельзя: нужно каждую скважину просчитывать, сначала делать бурение на бумаге, пройти её со всеми участниками процесса, чтобы не допустить ошибок. Сложно было переобучать тех, кому за сорок. Приходилось ломать привычные подходы к работе. С молодыми оказалось проще, им даёшь стартовые знания, даёшь возможность мыслить, результат не заставляет себя ждать. Мы готовим специалистов, и они уходят на повышение, часто в другие предприятия Роснефти. 

– Не обидно? 

– Ничуть. Когда собиралась команда ВЧНГ, сюда тоже пришли специалисты из многих компаний. Наоборот, горжусь тем, что наши сотрудники идут дальше и чего-то добиваются. Это показатель качества, в том числе и моей работы. И если захочу что-то поменять в своей жизни, здесь найдутся люди, способные меня заменить. 

Процесс бурения сейчас можно наблюдать из Иркутска в режиме реального времени с помощью экран-мониторинга. Мы в онлайн-режиме видим, что происходит на буровых. Сюда идёт информация с буровой, и видеокамеры показывают, что происходит. Самое интересное находится на промысле, – поясняет Владимир Шульга. – У нас очень сильная супервайзерская служба, но в процессе бурения иногда возникают моменты, когда нужно проконсультироваться, как во время операции. 

– В связи с компьютеризацией процессов ответственность людей уменьшается?

– Компьютер не отменяет того, что человек должен думать. Ведь решения в конечном итоге принимают люди – супервайзеры и инженеры. Каждая скважина индивидуальна. У меня, например, ни одной одинаковой не было.

– А сколько их вообще было?

Процесс бурения можно наблюдать из Иркутска в режиме реального времени с помощью экран-мониторинга

– Только на Верхнечонском месторождении почти триста.  

– Насколько Верхнечонское месторождение считается сложным?

– Оно сложное и по геологии, и по залеганию пластов. Здесь породы очень крепкие – доломиты, песчаники. Мы перешли на технологию  каротажа в процессе бурения, видим нефтяной пласт в режиме реального времени. Геологи нам подсказывают, куда бурить – вправо-влево-вверх-вниз. В 2015 году в компании был поставлен своеобразный рекорд скорости бурения – 862 метра за сутки. Это самая высокая скорость в Восточной Сибири. 

– А за счёт чего это достигается?

– А за счёт подхода и людей, которым интересно работать. Мы не боимся брать новое, пробовать. Здесь есть, конечно, риск. Было у нас и такое, что расчёт не полностью оправдывался. Но если не взять и не сделать – ничего не получится. Мы должны быть лучшими – такая установка на предприятии была всегда и во всём.