Едва приступив к изучению ситуации с лесовосстановлением на территории Иркутской области, группа общественного мониторинга по проблемам экологии и защиты леса регионального отделения Общероссийского общественного движения «Народный фронт – за Россию» столкнулась с неприятным парадоксом. Если судить по официальной статистике и отчётам, сравнивая объёмы выполненных лесовосстановительных работ с плановыми цифрами и с аналогичными показателями соседних лесных регионов, напрашивается вывод, что дела в Прибайкалье идут скорее даже не «удовлетворительно», а просто хорошо. Из года в год Иркутская область выполняет, нередко и перевыполняет задания Лесного плана по объёмам лесовосстановления на гарях и вырубках. По абсолютным размерам площадей, на которых выполнены лесовосстановительные работы разного вида, устойчиво держится в числе лидеров среди других лесных субъектов Российской Федерации. Претензий к Агентству лесного хозяйства Иркутской области нет: здесь качественно исполняют всё, что требует государство – собственник леса. Но Леонид Ващук, общественный эксперт Иркутского отделения Народного фронта, подготовивший аналитическую записку по проблеме лесовосстановления, не спешит радоваться. Он подтвердил, что, сохраняя в целом свои пространственные границы, иркутские леса заметно теряют качество. Фактами и цифрами подтвердил то, что давно уже собственными глазами видит население региона, но чего пытаются не замечать лесной бизнес и власти всех уровней. 

– Проехали мы с комиссией по лесам и – жутко смотреть! – Леонид Николаевич намеревался зачитать текст подготовленной аналитической записки, но захлестнули опытного лесника эмоции. Оторвал глаза от бумаги. – Сколько незаконных вырубок! Сколько вершинника валяется. И винить лесников тоже не особенно получается, поскольку сократили их до минимума. Осталась только пара контролёров, и всё. А кто же будет заниматься охраной, воспроизводством этих лесов? Но незаконные рубки – это одна проблема. Есть ещё и законные рубки. 

Леонид Ващук профессионально занимается лесным хозяйством с начала 60-х годов прошлого века. Заслуженный работник лесного хозяйства Иркутской области. Автор нескольких книг о лесах и об истории развития лесного хозяйства в Прибайкалье. Не считая прочих лесных должностей, он лет десять работал главным лесничим Иркутской области и более 15 лет главным инженером лесоустроительного предприятия. Так что прибайкальские леса и всё, что с ними связано, знает отлично. Лесовод подтверждает, что и «в давние времена», несмотря на тотальный контроль, не все лесозаготовители были добросовестными. Встречалась на лесосеках и брошенная древесина, и недорубы, и другие лесонарушения. На это в том числе указывают и цифры питерских исследований. С той поры в лесном хозяйстве изменилось практически всё. Остались только негативные тенденции. 

– Эта ситуация с каждым годом всё больше усугубляется, потому что арендатор сегодня, если смотреть по практике, – это хозяин, – говорит Ващук. – Это собственник. Он прежде всего хочет ухватить древесину сейчас. И получить прибыль сегодня, а не через сто лет. Аренда лесного участка должна предусматривать возвращение лесного участка государству по крайней мере в том же состоянии, в котором он находился до его передачи арендатору. Не по возрасту лесов, конечно, а по их породному качеству, по содержанию. Прежде всего это относится к величине лесопокрытой площади, к сохранению доли хозяйственно ценных пород в общей площади лесов. Иначе какая же это аренда, если он взял в аренду «Мерседес», а вернул велосипед. Мы, иркутские лесоустроители, тоже проводили анализ, аналогичный тому, что провели питерцы, но взяли более поздний период – с 1988 по нынешний год. И выяснилось, что доля хвойных древостоев в общей площади основных лесообразующих пород сократилась ещё на 6,8 процента, а сосняков – на 8,6 процента. Доля сосняков в общем древесном запасе – минус 12,8 процента. То есть качество лесов ухудшается.

Сославшись на данные Государственного лесного реестра, Леонид Ващук сообщил, что фонд лесовосстановления в Иркутской области на начало нынешнего года составил почти миллион гектаров. Точнее, если это кому-то важно, 963 тысячи га. Фонд лесовосстановления – это, поясню, лесохозяйственная учётная единица, объединяющая лесные земли, не покрытые лесной растительностью – старые гари, вырубки, участки леса, погибшего от вредителей или болезней, на которых лес по прошествии определённого периода не смог возобновиться самостоятельно, но может и должен быть возрождён с помощью человека. У рачительного хозяина, грамотно управляющего доверенными ему лесами, фонд лесовосстановления, сформировавшийся в какие-то давние времена, должен из года в год сокращаться и в конце концов стабилизироваться на цифре, близкой к среднегодовому объективно неизбежному образованию лесных пустырей за счёт вырубок, пожаров и гибели древостоя от вредителей и болезней. Это, разумеется, в идеале. В том самом идеале, к которому якобы стремится лесной бизнес, обещая обеспечить неистощительное лесопользование. 

В Иркутской области лесных, но не покрытых лесом земель с годами меньше не становится. Правда, и рост таких земель несущественен. С 2008 (это год окончательного и полного вступления в силу нового Лесного кодекса) к началу нынешнего года фонд лесовосстановления, если верить официальным данным, увеличился на 2,6 тысячи гектаров, или всего-то на три десятых доли процента по отношению к его размерам до 2008 года. Столь незначительную величину можно было бы отнести к математической погрешности и назвать ситуацию с лесовосстановлением стабильной. Пусть не идеальной, но хотя бы не вызывающей большой тревоги.  Но это, повторюсь, если слепо верить официальной статистике и категорически не верить тому, что видят в лесу собственные глаза. Хотя главным источником недоверия официальным цифрам у Леонида Ващука является не его профессиональный глазомер, а объективная действительность. 

– Достоверность этой статистики вызывает сомнения, поскольку средняя давность проведения лесоустроительных работ составляет 23 года, – сообщил он. – На 88 процентах лесных пространств области отсутствует достоверная информация о состоянии земель лесного фонда. Из-за недостоверности данных государственного лесного реестра возникает необходимость уточнения площади не покрытых лесом земель и их обследования, но из-за недостаточной численности сотрудников лесничеств эта работа проводится в незначительных размерах. –  Леонид Николаевич отрывает глаза от текста подготовленной им аналитической записки, чтобы сделать необходимые пояснения. – Государство фактически не владеет информацией о находящемся в его собственности имуществе и не может эффективно им управлять. В том числе и в вопросах воспроизводства лесов. Запланированные Лесным планом Иркутской области объёмы лесовосстановления перевыполняются. Это так. Но цифры, заложенные в Лесной план, диктовались не лесоводческими соображениями, а… экономикой. 

Получается, что объёмы лесовосстановительных работ на территории Иркутской области планируются не по реальным потребностям, не по вырубленным и выгоревшим площадям лесных земель, а по принципу «сколько денег – столько песен». 

При возникновении дилеммы – экология или экономика – приоритет всегда отдавался и сегодня безоговорочно отдаётся экономике. С шестидесятых годов прошлого века Иркутская область является не только бессменным, но и практически недосягаемым для остальных субъектов Российской Федерации лидером по объёмам заготовки древесины. В прошлом году, к примеру, в лесах Иркутской области заготовлено суммарно, по всем видам рубок (если округлить) 30 миллионов кубометров древесины. Соседи-красноярцы, которые по объёму лесозаготовок занимают второе место в России, отстали от иркутян почти вдвое. Об остальных лесных регионах и вовсе вспоминать не стоит – по объёмам вырубленного леса они к нам, как говорится, близко не стояли. 

Эта цифра – 30 миллионов кубометров древесины, заготовленной за один год – предмет официальной гордости региона. Замечу – не населения, а региона как административной единицы государства! Это гордость чиновников, но никак не населения, для которого лес, живой, ещё не срубленный лес, вовсе не древесина, а привычная, традиционная и естественная среда обитания. В последние десятилетия существования СССР годовые объёмы древесины, заготавливаемой на территории области, были сопоставимы с нынешними. Они тоже измерялись десятками миллионов кубометров. Меня это уже тогда настораживало, но тогда это было как-то… менее обидно, что ли. Во-первых, потому, что в те времена спелых и перестойных лесов не только в глубинах тайги, но и рядом с городами, рядом с железной дорогой и автомобильными трассами было, как говорится, выше крыши. Чуть вышел с рюкзаком за околицу таёжной деревеньки, и вот они, высоченные сосны. Да не с тонкой золотисто-нежной корой, к которой мы теперь привыкли, а с толстыми коричнево-чёрными лафтаками, будто наклеенными на мощный ствол. Такая кора – верный признак, что возраст дерева давно перевалил за сотню, а часто и за пару сотен лет. А во-вторых и  в-главных, колоссальные вырубки того времени не вызывали у местного населения внутреннего отторжения и возмущения, потому как страна рубила лес для самой себя. Древесина была нужна не для обогащения отдельных личностей, а для развития всей страны. По названиям лесозаготовительных объединений, расположенных в нашей области, можно было изучать географию СССР. Узбеклес. Таджиклес. Укрлес… Да, и на Украину, как в безлесную республику, тоже шли железнодорожные эшелоны с иркутским лесом.  

Теперь ситуация изменилась в корне. Лесосырьевые базы, тяготеющие к городам и дорогам, истощены, и теперь уже это видно даже неспециалистам. Лес растёт, но он молодой, восстановленный, не достигший ещё разрешённого возраста рубок – 101 года для сосны. И всем видно, что декларируемый много лет принцип неистощительного лесопользования, о котором и теперь время от времени вспоминают представители властей разного уровня, скорее красивый миф, чем факт и даже чем реальная цель. О нём вспоминают «для красного словца», а не в качестве руководства к действию. Но самое главное, что напрягает население в сегодняшних вырубках, – это очевидный для многих факт, что древесина в тех объёмах, ради которых сегодня де-факто истребляются хвойные древостои, родной-то стране и не нужна вовсе. Если бы все лесозаготовительные компании переименовать сегодня по советскому принципу, включив в их названия регион потребления вырубленного леса, получился бы сплошной «Китайлес» с номерами от единицы до пятисот примерно, если исходить из количества арендаторов лесных участков, работающих на территории Иркутской области. Именно в Китай уходит львиная доля заготовленной древесины в виде круглого леса, пиломатериала и, наконец, целлюлозы, которая хоть и является продуктом лесохимической переработки, но остаётся не более чем полуфабрикатом, сырьём для производства конечной продукции. И большая часть из заготовленных в прошлом году 30 миллионов кубометров древесины в конце концов тоже окажется в Китае. А между тем, чтобы заготовить такой объём древесины, лесной бизнес вырубил за один только 2014 год – попытайтесь представить эту цифру – более 140 тысяч (!) гектаров леса. Эти 140 тысяч гектаров свежих пеньков, между которыми необходимо вырастить новый лес, и достанутся нам с вами. Вот только совсем не факт, что той доли суммарного лесного дохода, которая попадёт не в карманы владельцев лесного бизнеса, а в бюджеты разного уровня, хватит на восстановление порубленного.

В лесном хозяйстве существует несколько видов восстановления лесов после их вырубки либо гибели по разным причинам. Самое сложное и дорогостоящее искусственное лесовосстановление – создание лесных культур посадкой или посевом деревьев нужных пород. В Иркутской области благодаря климатическим и почвенным условиям чаще бывает достаточным содействие естественному лесовозобновлению сохранением подроста при вырубках либо вспашке так называемых минерализованных полос, которые скоро зарастают самосевом. Есть ещё комбинированные варианты лесовосстановления и даже оставление площадей под естественное заращивание. Но если на лесовосстановительные и государство, и лесной бизнес, пусть худо-бедно, тем не менее хоть какие-то деньги находят, то с другими видами работ, обеспечивающих эффективность лесовосстановления, по мнению Леонида Ващука, дело обстоит ещё проблематичнее.  

– Дело не в том, что надо посадить и на этом забыть, – вводит он в суть проблемы. – Необходимо ещё и ухаживать за посадками, пока они не достигнут такого состояния, в котором их можно будет перевести в покрытые лесом площади. То есть надо обкашивать траву, убирать сорную растительность, и только тогда можно надеяться, что то, что мы посадили и сохранили, получит шанс выжить. В нашей области уход в среднем проводится 1,6 раза при научных нормативах 4-5 раз. Площадь молодняков, нуждающихся в проведении рубок ухода, составила к началу нынешнего года 1 миллион 728 тысяч га. За последние восемь лет она увеличилась на 128 тысяч гектаров, а рубки ухода в молодняках за этих восемь лет выполнены на площади всего-то 71,7 тысячи гектаров, или по 9 тысяч в среднем за год. Объёмы проведения рубок ухода в молодняках являются совершенно незначительными по сравнению с площадями, которые требуют этого ухода, что вызывает смену породного состава, ведёт к потере производительности лесов, снижению их рыночной стоимости и лесного дохода государства. 

Если уж лесному бизнесу разрешается рубить леса столько, сколько он посчитает нужным, а на восстановление порубленного выделяется денег сколько не жалко, а не сколько требуют научные расчёты лесоводов, то ни на что другое, кроме неизбежной деградации тайги, рассчитывать не стоит. Беда в том, что хоть и не всем, но многим арендаторам лесных участков даже малых денег, определённых Лесным планом и проектами освоения лесов, тратить на лесовосстановительные работы бывает жалко. Лес быстро рубится, но медленно растёт. Бизнесмен взял участок в аренду для заготовки древесины только на 49 лет. Поэтому деньги, потраченные на восстановление леса сегодня (если бизнесмен их всё-таки потратит), смогут начать окупаться не раньше, чем через сто лет. Значит, нет никаких гарантий, что даже собственные уже взрослые дети лесопромышленника, если они подхватят папин бизнес как эстафету, смогут дождаться хоть какой-то отдачи от сегодняшних затрат. А «на чужого дядю», как и на чужих детей, частный бизнес добровольно тратиться не хочет, даже если этого требует закон. 

Лес быстро рубится, но медленно растёт. Поэтому деньги,
потраченные на восстановление леса сегодня, смогут начать окупаться
не раньше, чем через сто лет

В цепочке «лес – древесина – деньги» особняком стоят нематериальные, нефинансовые интересы населения, для которого лес – среда обитания. Бизнесу интересы населения, как правило (простите за тавтологию), неинтересны. Их соблюдение – удел государства, которое на заседании группы общественного мониторинга по проблемам экологии и защиты леса представлял Денис Удалов, временно замещающий должность заместителя руководителя Агентства лесного хозяйства Иркутской области. Он мог бы формальными признаками успеха – перевыполнением планов и рекордными, в сравнении с другими регионами, площадями восстановленного леса – чуть замаскировать проблему, чуть снизить её остроту, хотя бы для создания видимости. Но, к чести иркутских лесоводов, не стал этого делать.

– Да, естественно, основная причина недостатков по лесовосстановлению – это нехватка финансирования, – согласился Денис Николаевич с выводами Леонида Ващука. – Плюс вторая проблема – это кадровые вопросы. Мы испытываем кадровый голод. Работая с арендаторами по вопросам лесовосстановления, мы видим, что нет у них специалистов, которые действительно знают, как, какими способами в какой период осуществлять мероприятия по лесовосстановлению, чтобы обеспечить их максимальную эффективность. Зачастую арендаторы… стараются избежать, минимизировать мероприятия по лесовосстановлению в проектах освоения лесов. Мы эти вопросы вычленяем и вносим корректировки в соответствующие проекты освоения лесов. А там, где видим грубые нарушения, применяем адекватные меры. По итогам 2014 года нами подано более 50 заявлений в арбитражный суд. Выставлена неустойка по вопросу лесовосстановления на общую сумму 110 миллионов 900 тысяч рублей. А по восьми арендаторам у нас уже расторгнуты договоры аренды. То есть административным ресурсом, который у нас есть, мы, конечно, пользуемся. 

Принуждение к исполнению лесного законодательства – вещь нужная и правильная. Вот только полномочий у работников лесного хозяйства для такого принуждения, в соответствии с ныне действующим Лесным кодексом, совсем недостаточно. А ещё хуже, что и самих-то лесников в России осталось так мало, что даже имеющиеся полномочия они не успевают реализовать в полной мере. Не успевают физически, потому что для этого попросту не хватает людей. 

Напомню в заключение: в прошлом году, чтобы заготовить всеми видами рубок примерно  30 миллионов кубометров древесины, в Иркутской области суммарно было вырублено  более 140 тысяч гектаров леса. Это только официальные вырубки, без учёта того, что выгорело в летних пожарах и что натворили «чёрные» лесорубы. Общие потери живых лесов ещё больше, это понятно. И в том же прошлом году проведено лесовосстановление – естественное, искусственное и комбинированное. Но даже не на 140, только на 108 тысячах гектаров, несмотря на перевыполненный план. А уход за ранее восстановленным и самостоятельно выросшим хвойным молодняком, без которого новый лес растёт труднее и хуже, проведён в лучшем случае примерно на паре десятков тысяч гектаров, хотя и в этой цифре я не уверен. Иркутская область в этом плане не исключение. Похожая ситуация – во всей России. Не потому, что лесники в России плохие, и даже не потому, что их осталось очень мало. Потому, что так построена современная государственная система управления русским лесом.