Мама

Валентина Кувина, доктор медицинских наук, профессор, академик международной Академии наук экологической безопасности, до сих пор ведёт врачебные приёмы. Родители её были агрономами, и девочка росла с любовью ко всему живому, была юннатом, хотела стать биологом или океанологом. 

– Я родилась на Тимирязева, а улица Борцов революции упиралась в наш деревянный дом с мезонином. На углу было похоронное бюро, чуть дальше – ломбард, – вспоминает Валентина Николаевна. – На месте этих зданий в 1940-х годах Зоя Васильевна Базилевская построила Институт травматологии и ортопедии. А в нашей 13-й школе был госпиталь (мы учились там, где сейчас театральное). После два этажа школы освободили, я помню, как смотрели на нас раненые сквозь стеклянные перегородки. Видимо, своих детей вспоминали, скучали. Это была первая встреча с медициной. А потом уже, когда построили институт, мы всей нашей компанией бегали смотреть, как привозили раненых, а во двор выбрасывали гипсовые слепки, сапёрные лопатки, противогазы. Я тогда много спортом занималась – на байдарках гребла, на лыжах каталась, на велосипеде, на коньках беговых, носилась в основном с мальчишками. Скорочтению сама научилась, когда в 4-м классе за три часа прочитала «Всадника без головы», мне не поверили. У людей бывают запои, у меня были зачиты, я до сих пор практически каждый день читаю по книге. Училась хорошо и легко, если прослушала на уроке учителя, значит, всё запомнила. А в мединститут собралась неожиданно и быстро. 

– И в меде так же легко учёба шла?

– Да, окончила с красным дипломом. Как ни странно это звучит, я любила сдавать экзамены, много веры в себя было, я никогда не боялась. Считала, что голова человека устроена таким образом: если ты информацию хоть один раз прочитал, она обязательно в структурах мозга отложится и потом всплывёт. Просто не надо нервничать и волноваться. 

– Почему стали заниматься травматологией-ортопедией? 

Михаил Кувин:
«Любой пациент проходит через сердце, даже если их сто в месяц»

– Собиралась быть хирургом. Весь шестой курс работала на скорой помощи. Это был опыт на всю жизнь, я потом не боялась дежурить. Как-то пришлось реанимировать мальчика, получившего электротравму, и роды экстренно принимала. Какое-то время работала в Ангарске, но Зое Васильевне Базилевской в институт ортопедии были  нужны молодые сотрудники, она меня пригласила. Так практически вся жизнь оказалась связанной с этим местом. В основном здесь работали женщины-врачи, многие из них прошли войну. И самое интересное, что женская линия в институте существовала долгие годы. Я начинала  в детской ортопедии, затем мне предложили должность младшего научного сотрудника, потом во взрослом отделении работала. После защиты докторской я заведовала отделом клинических исследований в травматологи-ортопедии. 

– Как вы умудрились родить и воспитать двоих детей с такой работой?

– Декретный отпуск в то время составлял шесть недель до родов и шесть недель после родов. И когда я защищала кандидатскую, мой научный руководитель Елена Прокопьевна Рютина сказала: «Остаётся только удивляться, когда и в каких условиях была написана  эта диссертация». А кандидатская была написана, потому что это было моё любимое занятие. Я в 11 вечера заканчивала все домашние дела, развешивала пелёнки и с удовольствием садилась за письменный стол. Муж просыпался, видел, что на часах уже три ночи, и просто вырубал электричество в квартире, потому что выключить настольную лампу я не давала.

– Такая потрясающая работоспособность вам дана от природы? 

– Всё, что мне нравилось, давалось легко, сил было много. И муж всегда мне помогал, когда мог. Я горжусь тем, что у меня за всю мою жизнь не было ни одного платного дежурства. Многие врачи хватаются за любые подработки, а мой муж в «Сосновгеологии» хорошо зарабатывал и всегда подчёркивал: «Твоя зарплата на пудру». И я ему благодарна, потому что мне не приходилось, как другим женщинам, думать, чем детей кормить. Мы счастливо прожили 49 с половиной лет, два года назад он скоропостижно скончался.

– Были ли в вашей истории случаи, которые оправдали всю нагрузку, ответственность, сложность профессии врача?

– В своё время я оперировала сколиозы, мы занимались модификацией дистрактора (устройство для  исправления позвоночника на операционном столе. – Авт.). Я всегда старалась что-то новое в институт привнести, у меня не было шор, был только интерес к новому. Прооперировала девочку, прошло несколько часов, захожу в палату, чтобы проверить, как она себя чувствует (она должна была 10 дней после операции лежать на животе), и вдруг та берёт мою руку и целует. И это была самая большая награда, на фоне которой померкли все неприятности этого тяжёлого дня. 

– Вы всегда осознавали высокую миссию работы врача?

– Я до сих пор не считаю, что мы какие-то особенные. Быть пилотом воздушного судна разве легко? У человека такое призвание. Мне просто всё нравилось, и я никогда не ходила на работу из-под палки. 

– Какие черты вас всех, врачей Кувиных, объединяют? Есть связующая нить?

– В медицине уживаются только те люди, которым интересно, у кого есть желание помочь. Если ты больного воспринимаешь как своего близкого родственника, будешь совершенно по-другому к нему относиться. Моих мальчишек никто не заставляет по субботам и воскресеньям приезжать в больницу, но они иначе не могут. Невестка, жена Миши, акушер-гинеколог, тоже трудоголик. Я  ей много раз говорила: «Нельзя столько работать!» Мы даже Новый год не можем в один день отпраздновать, кто-то обязательно дежурит или его вызовут. 

– Как вы растили так успешно состоявшихся сыновей? 

– Перед ними не было ковровой дорожки, которую им родители расстелили. В эту трудную профессию я их не зазывала. Оба начинали работать санитарами, затем медбратьями. Они видели, как я работаю. Но видели и отдачу за такую работу: однажды родители моих маленьких пациентов поехали работать за рубеж, а когда вернулись, то привезли для моих детей кокосовый орех. Кто в советское время видел кокосы? Эти люди подчеркнули: мы привезли кокос только вам и своей маме. В деньгах это чепуха, а по факту очень приятно, что меня поставили на один уровень с мамой. Несколько раз в жизни думала: лучше бы дети в другой профессии были, я бы так не переживала. Потому что я профессию врача, травматолога-ортопеда знаю изнутри и волнуюсь. Серёжа недавно поехал в Бурятию оперировать сколиозы, я каждый день ему звонила, хотя он давным-давно сам по себе. Я ему говорила: «Ты не знаешь врачей, не знаешь анестезиологов. Зачем ты так рискуешь?» Но он в себе уверен. Значит, и я должна быть в нём уверена.  Мне несколько раз чужие люди говорили и про старшего, и про младшего: «Мы вам благодарны за сына». Они не какие-то особенные или выдающиеся, нет, я таких слов не люблю. Но они настоящие солдаты своей армии медиков. 

Михаил, старший

Сергей Кувин:
«Я понимал, что медицина не такая уж лёгкая работа, и знал, что хирургия – это большая ответственность»

Старший сын Михаил сегодня руководитель травмоцентров Иркутской области, заместитель главного врача областной больницы. 

– У каждого врача своя история вхождения в медицину. Помните первые моменты, когда возникло такое желание? История была? Или всё произошло органично и естественно?

– После окончания школы было два варианта: стать как папа и пойти в геолого-разведочный институт или быть медиком. Отец сказал: «В геологии всё уже на 20 лет вперёд открыто, перспективы не очень большие, решай сам». Так победила медицина. В Советском Союзе было совершенно другое отношение к профессии врача: это был человек, которого уважали. И труд хирурга в операционной приравнивался к труду рабочего в плавильном цехе. 

– Специализацию тоже из-за мамы выбрали?

– В первый год я не поступил, баллы были громадными, пошёл работать санитаром. Был выбор – операционная, отделение или реанимация. Я выбрал операционную в институте травматологии и ортопедии. Оттуда и пошло моё желание заниматься именно этим, я  пронёс его, как пионер, с 1983 года. 

– Но ведь это эмоционально тяжёлая сфера? Да и физически тоже?

– В принципе, да, это достаточно физически, морально и психически затратно. Но меня этот факт не остановил. Когда учился на шестом курсе в субординатуре, то на хирургическом потоке все смеялись над моим выбором быть травматологом. На кафедре культивировался цикл хирургии, хирург считался мастером, а кто такой травматолог? Костоправ и слесарь. 

Потом были два года ординатуры в институте травматологии и ортопедии, после ушёл в областную клиническую больницу, отделение травматологии и ортопедии тогда располагалось в авиационном госпитале. Затем ушёл в третью Кировскую больницу, где проработал до 2012 года. 

– Место-то сложное – рынок рядом, контингент соответствующий, почти все драки туда везут.

– Кировская больница – это большая школа. Если вспомнить лихие 90-е – тогда дежурство без огнестрельного ранения дежурством не считалось. По два-три огнестрела за смену было. Так воспитывались восприятие, скорость принятия решений. Так как ты стоишь на потоке, то отработки оперативных манипуляций доводились до автоматизма. Думать, соответственно, тоже учили. Так и формировался бесценный и нужный опыт. Плюс была шикарная кафедра травматологии и ортопедии, была когорта учёных, что Кировскую больницу очень высоко подняла. 

– То, чем занималась травматология 20 лет назад и сегодня, отличается?

– Это большая разница. Если мы вспомним 1980-е годы, травматология была консервативной, применялись скелетное вытяжение, гипсовые повязки, оперативные вмешательства делали ограниченно. Сегодня мы такое же хирургическое отделение, как и любое другое. А по оперативной активности надо ещё посмотреть, кто кого опережает, иногда травматологи оперируют больше, чем хирурги. При переломах и прочих травмах всё чаще применяются операции, чтобы пациент быстрее восстановился и вернулся к работе. 

– Вы сегодня ещё оперируете?

– Оперирую, но не так интенсивно, как раньше, сейчас я больше решаю вопросы снабжения и финансирования. Сегодня для меня главное – восстановить систему оказания помощи при травмах по области. Такая система была развита в советское время, сейчас приходится решать эти проблемы заново – взаимодействие между стационарами, открытие новых травмоцентров. При необходимости травматологи нашего стационара дежурят с санавиацией. 

– Без каких качеств невозможно в этой профессии существовать, как вы думаете?

– Все навыки можно наработать, вопрос только в том, сколько пройдёт времени, чтобы стать профессионалом. Ну а прежде всего должны быть желание работать и честность. Если один коллега при сдаче дежурства что-то скроет или забудет, мы не сможем обеспечить преемственность оказания медпомощи. Ну а если ты после института не пытаешься что-то новое узнать, не идёшь на новые операции, произойдёт неизбежное нивелирование, стагнация. 

– Насколько необходима эмпатия? 

– Любой пациент проходит через сердце, даже если их сто в месяц. 

– Клан помогает? Силу какую-то чувствуете? Вряд ли это может мешать, как я предполагаю. 

– Это поддержка. Всегда. Ты в любой момент можешь позвонить и посоветоваться как минимум. Родные-коллеги могут подсказать и правовые аспекты, и морально-этические, и профессиональные. Когда мы собираемся все вместе, разговоры на профессиональные темы неизбежны. 

Сергей, младший 

Валентина Кувина:
«Я до сих пор не считаю, что мы какие-то особенные. Быть пилотом воздушного судна разве легко?
У человека такое призвание. Мне просто всё нравилось, и я никогда не ходила на работу из-под палки»

Младший сын Сергей Кувин – заведующий отделением нейрохирургии областной детской больницы. Планировал быть детским хирургом, но жизнь тоже привела в травматологию-ортопедию. Для укрепления клана, надо полагать. Сегодня Сергей Кувин – доктор медицинских наук, плотно занимается хирургией позвоночника, делает операции и за пределами Иркутска. 

– С детьми непросто ведь работать, потому что за любым ребёнком всегда стоит мама, часто нервная, взволнованная ситуацией. 

– Это одна из особенностей нашей работы. Мы в больше степени работаем с мамами и особенно бабушками. И самое тяжёлое в нашей профессии – это разговаривать как раз с бабушками. И ещё если взрослый всегда чётко может рассказать, где и как болит, то дети зачастую нет. Поэтому надо больше топической диагностики знать, все симптомы, синдромы, чтобы чётко понять, что произошло с маленьким пациентом. Пока не найдёшь причину, не поставишь диагноз, невозможно лечить. 

– В детскую областную привозят более тяжёлых пациентов, чем в Ивано-Матрёнинскую больницу?

– В городской больнице обычно лежат незапущенные пациенты. В каждом микрорайоне Иркутска есть свои поликлиники, все пациенты так или иначе регулярно осматриваются врачами. В области же нехватка врачей, и дети порой попадают к специалисту через год-два после начала заболевания. А мы получаем более тяжёлых пациентов с запущенными  случаями. И исправляем то, что уже сложилось на протяжении большого периода времени – например, одно лёгкое поджато, другое расширено, всё это как следствие искривления позвоночника. Черепно-мозговые травмы, опухоли головного и спинного мозга, врождённые патологии – наш профиль. В прошлом году в отделении пролечилось 700 пациентов. Летальность составила всего 0,3%. Отличие детской травматологии-ортопедии от взрослой – у детей каждая косточка имеет свои зоны роста. И нужно не повредить, не задеть их, иначе ребёнок останется инвалидом с целой костью, но кривой или короткой рукой. 

– Сейчас вы в отпуске, но всё равно находитесь на рабочем месте, приехали проведать отделение. Сорвались с дачи, ночью можете примчаться, если в этом есть необходимость. Что вас вынуждает так работать и жить?

– Если ты трудишься в медицине, то должен отдаваться ей полностью. В больнице не может быть такого, что рабочий день закончился и я пошёл домой. Врач отвечает за пациента и по законодательству, и в моральном плане. 

– Семья приняла такой режим как факт объективной реальности?

– Есть офицерские жёны, а есть когорта жён докторов. Большинство врачей ведь не могут бросить свою работу, несмотря на то что зарплата оставляет желать лучшего. А самоотдача требуется большая. У врачей со стажем 10–15 лет жёны грамотные, а у молодых бывают проблемы, жёны просто не понимают, почему помимо основного графика супруга куда-то постоянно дёргают и вызывают. 

– Вы с братом полностью состоялись профессионально. Как вы думаете, почему?

– Человек растёт в семье, его формирует то, что он видит. Я понимал, что медицина не такая уж лёгкая работа, и знал, что хирургия – это большая ответственность. Я видел и знал, что врачи постоянно на работе, в командировках, для меня это не было откровением и какой-то большой проблемой. Среда обитания, образ жизни накладывают свой отпечаток. Поэтому, если в медицину идёт человек из семьи врачей, он уже подготовлен. 

Моя мама тоже оперировала на позвоночнике, и удивительно, насколько сейчас всё по-другому, применяются абсолютно другие системы и методики, приходится постоянно учиться. Не зря раз в пять лет врач обязан пройти плановую учёбу независимо от того, доктор наук он или нет. Поэтому каждый год съезды, симпозиумы, мы постоянно общаемся с коллегами из Санкт-Петербурга, Москвы, Новосибирска.

– Сколько длилась ваша самая долгая операция?

– Девять часов – мы убирали опухоль мозга, а потом делали пластику позвоночника. Наша помощь востребована, потому что детей с патологиями позвоночника сегодня много. И это затратная хирургия, серьёзная, ответственная, тяжёлая. Но благодарная – когда девочка приходит к тебе кривой, хромой, с горбом, а после операции выходит высокая, красивая, это такая благодарность на всю жизнь! Ты видишь результат своего труда и хочешь работать дальше на благо этих детей.

У братьев Кувиных подрастают трое детей, и кто-то из них обязательно продолжит династию врачей. Наверное, это неизбежно.