Ненайденное Эльдорадо Вадима Мазитова
Вадиму Мазитову на днях исполняется пятьдесят пять. Точнее говоря, исполнилось бы. Недавно у его дочери Анны родился сын – представляете, Мазик сейчас был бы дедом! Старый, скрюченный, очень мудрый, совсем седой, он был бы роскошным дедом, как Аттикус из «Убить пересмешника». Трудно поверить, что его нет с нами уже шестнадцать лет. Или всего шестнадцать – такие свежие, живые и тёплые оставил он о себе воспоминания в этом городе, из которого отказывался уезжать, несмотря на славу и приглашения. Ляпсус мемори, ошибка памяти – непременный спутник этих воспоминаний.
Слишком много людей его помнит, и каждый – по-своему. Все друг другу противоречат… Как написать о нём? Углубиться в хронологию? Писать апокрифы из сухих строчек биографии? Собирать весёлые случаи, как весело и интересно было с ним бухать и зависать на репетиционных базах и неформальных тусовках? И между двумя этими давно клишированно-стереотипными образами – рок-н-рольщика-выпивохи и «нашего великого соотечественника» – очень хочется заглянуть в узенькую щель в кулисах и увидеть человека – таким, каким его знали вне этой задубевшей и присохшей шкуры «неформального гения провинциального рока». Каким его помнят только близкие друзья и самые родные люди. Узнать настоящего и неизвестного Вадима Мазитова. Хотя бы чуть-чуть, самую малость…
Гитара Вадима Мазитова
Вадим Мазитов был в своё время настолько известен и популярен в Иркутске, что по-настоящему его почти никто не знал. Ходили легенды о его концертах и следующих за ними – а иногда и предшествующих им – попойках. Со временем легенды превратились в мифы. До нас дошло только эхо тех эпичных времён. Это наиболее полно отразилось в истории с гитарой. Первый вопрос, который корыстно заинтересовал «Иркутского репортёра»: где сейчас самый важный раритет, необходимый для полной картины? Где находится гитара Вадима Мазитова?
Нина Озерникова, бывшая жена Вадима, рассказала, что в конце 1980-х у Мазитова появилась возможность купить с рук (а где же ещё – все инструменты покупали только с рук!) «белый стратокастер». «Фендер стратокастер» в те дикие времена вообще был недостижимой мечтой любого рок-музыканта, а уж белый…
– Вадим буквально бредил этой гитарой, – вспоминает Нина. – Но инструмент стоил дикие деньги, более четырёхсот рублей! Не хватало больше сотни, и мне пришлось за 120 рублей сдать в «Алмаз» свои золотые серёжки, чтобы хватило на покупку гитары… Надо представлять те времена – люди в очереди стояли, чтобы скупать золото, а тут какая-то дура пришла сдавать свои золотые серёжки…
Рассказанная в социальных сетях, эта история вызвала недоверие. Музыкант группы «Млечный путь» Виталий Петров вспомнил, что «стратокстер» у Мазитова был не белый, а зелёный. Кто-то вспомнил, что ему едва ли не сам Вадим на одном из концертов хвастался, что белый «стратокастер» ему привезли в подарок из Америки, и поэтому за него никак нельзя было сдать золотые серёжки в скупку. Пришлось тревожить маму Вадима, Нелли Николаевну, и просить у неё инструмент на фотосъёмку. Он действительно оказался зелёным, только не «Фендером» модели «стратокастер», а «Гибсоном» производства «Эпифон». Для музыкантов разница принципиальная – как для фотографов разница между «Никоном» и «Кэноном».
Ясность внёс старый друг Вадима, Владимир Грицина, рассказавший, что первой концертной гитарой Мазитова, в жертву которой были принесены золотые серёжки, действительно был «Фендер», только модели «телекастер», более того, у инструмента оказалась долгая боевая судьба. В то время, как вспомнил Владимир Грицина, инструменты местным рокерам доставались от вокально-инструментальных ансамблей, приезжавших из столицы и городов Западной России.
– Все знали, что в провинции нужны инструменты, что в Иркутске много сильных музыкантов, да и вообще наш город в то время был «распределительной базой», откуда гитары продавали дальше по Сибири, – рассказывал Владимир. – Поэтому всякие «Весёлые ребята» и «Голубые гитары» ехали сюда с запасом инструментов для местных рокеров, на продажу, а уезжая, они оставляли на сцене половину своего «аппарата». Этот белый «телекастер» также кто-то сюда привёз, его починил и отстроил известный умелец и любитель гитар Слава Танкин, у которого на студии в «Интуристе» Вадим впоследствии запишет свой альбом «При попытке к бегству». После этого «телек» продали куда-то на Дальний Восток, на нём поиграли, сожгли ему один датчик, и в таком плачевном виде он вернулся в Иркутск. Его купил Вадим и понёс ремонтировать к тому же Славе Танкину. А Слава посмотрел и говорит: «О, а я эту гитару уже видел. И даже уже чинил…»
Но на этом «гитарный скандал» не закончился, а только начался. Дело в том, что тот же Володя Грицина рассказал, что свою гитару, тот самый зелёный «Гибсон», Вадим подарил лидеру иркутской группы «Млечный путь» Алексею Рыбакову. Узнав об этом из тех же социальных сетей, жена Алексея устроила выяснение отношений, напрочь опровергая факт дарения гитары, заявив, что все гитары она знает в лицо и наперечёт. Автору, обвинённому в «распускании слухов», пришлось извиниться, и совершенно напрасно. Грицина подтвердил эту историю, рассказав:
– Это был не просто подарок, а Вадим как бы передавал музыкальную преемственность Рыбе. Конечно, Лёша не взял гитару, и теперь она лежит у мамы Вадима, но факт такой был, и то, что половина «аппарата» «Принципа неопределённости» ушла «Млечному пути», тоже факт!
Эта запутанная история подтверждает только одно – у всех людей того поколения остались свои воспоминания о Вадиме Мазитове, настолько же личные, насколько субъективные. Что же тогда доподлинно известно о Мазитове, причём известно не всем – чтобы уж сильно не повторяться…
«Я постараюсь, мама, твои надежды оправдать…»
Вадим не был похож на «звезду рок-н-ролла» вообще ничем. То есть абсолютно. Его воспитывала мама, Нелли Николаевна. Отец был профессиональным музыкантом, жил отдельно, и про отца в семье никогда не говорили. «О дедушке я ничего не знаю, и не уверена, что сам папа знал что-то о нём», – скажет в интервью дочь Вадима Аня. Нелли Николаевна души в сыне не чаяла, вкладывала в него всё и при этом была суровым воспитателем. В ней течёт неуступчивая, упрямая татарская кровь, образуя гремучую смесь с её превосходным образованием и острым умом. Вопреки мнению многих знакомых Вадима, она не только гуманитарий (преподавала английский язык в школе), но и хорошо знает математику, физику и химию. Она всегда терпеть не могла спорт и спортсменов, зато развивала в сыне любые художественные дарования.
– Бабушка пыталась вызвать у папы любопытство и заинтересованность к жизни, – рассказывает Аня. – У них с папой была игра – они садились в троллейбус и ехали круг, чтобы вернуться в первоначальную точку. При этом они представляли, что не знают друг друга, – «знакомились» в троллейбусе заново, спрашивали друг друга о жизни, увлечениях, обсуждали проплывающие за окном пейзажи, обменивались мыслями. Папа это очень любил…
Многие знают, что Вадим закончил музыкальную школу по классу струнных инструментов – он играл на скрипке. Ну, как – «играл». Немногие знают, что будущий рокер, профессиональный музыкант так к концу обучения возненавидел профилирующий инструмент, что после выпускных экзаменов в музыкальной школе пришёл домой и снял все струны на своей скрипке. Никто и никогда не слышал, чтобы Вадим Мазитов играл на скрипке. «Дома я скрипку никогда не видела, не уверена, что она где-то была», – скажет Аня в интервью.
Однако при этом Вадим никогда не был тем, что сейчас называют «ботаник». Многие знают, что у него был двоюродный брат Алексей – здоровенный «качок», много лет проработавший в инкассаторской охране, профессионально занимавшийся бодибилдингом. При этом щуплый Вадим никогда за него не прятался и, более того, всегда был уважаем местной пацанвой из родного посёлка Энергетиков за невероятные знания и очень интересные рассказы. Весьма показательно и почти никому не известно, что у здоровенного брата детское прозвище было Лошарик, тогда как не блиставшего физической формой Вадима дворовая шпана прозвала Глыба – исключительно из уважения.
Школу Вадим закончил круглым отличником. Успешно отучился на физическом факультете ИГУ, преподавал физику в политехе. Подавал надежды как серьёзный физик-экспериментатор. В конце 1980-х он работал в оборонной лаборатории, находившейся на последнем этаже педагогического института. Там же, в пожарном закутке, была оборудована репетиционная база. В 1989 году лабораторию разогнали – просто всех уволили. Вадиму остался только рок-н-ролл.
«Чтобы кто-то услышал в игре наших слов имена наших дней…»
Друзьям Вадим запомнился очень спокойным и неконфликтным человеком, обладающим какой-то глубокой несуетной мудростью и энциклопедическими знаниями. Он в разговоре мог страницами цитировать к месту книги. Аня подтверждает: когда он приходил в школу на родительские собрания, пользовался среди учителей и родителей огромным авторитетом – тем, что умел не давить своим мнением, а объяснить любому свою точку зрения на понятном тому языке. «Учителя знали, что он известный музыкант, но уважали его не за это», – грустно улыбается девушка.
Но самое парадоксальное, что требовательный деспотизм, характерный для талантливых людей, совершенно не проявлялся в быту. Вадим никогда не занимался музыкой дома, он не тащил репетиции в квартиру. Родные почти не помнят его играющим на гитаре и вообще не могут вспомнить, чтобы он когда-либо исполнял собственные песни.
– Мы вместе очень много занимались музыкой – я тоже закончила музыкальную школу. Причём на этом настояла бабушка – папа был против, чтобы меня отдавали в «музыкалку», он был уверен: у меня начисто отсутствует музыкальный слух. И когда я играла на фортепьяно, он подсаживался, подбирал мелодию, играл со мной, показывал мне аккорды, – вспоминает Аня. – Свои песни он никогда не показывал, я не помню, чтобы он вообще пел при мне. Не было такого, чтобы в семье было застолье, он вытащил гитару и что-то запел. Я думаю, если бы его попросили, ему бы это было очень неприятно.
– А как выражалась в быту его творческая натура, если он не играл на инструментах?
– Папа всегда писал очень много стихов, в том числе на школьные мероприятия, я нагло выдавала их за свои. Чему папа не препятствовал и даже был рад. Я сейчас не вспомню, был один стих про осень, что-то очень красивое – «Осень достала краски из своего сундука». Никто не верил, что я сама сочинила.
– А песни?
– Песни придумывать он уходил в ванную комнату. Он много курил, а бабушка запрещала курить в комнате, при мне. Поэтому он запирался в ванной, курил и писал на обрывках туалетной бумаги…
Друзья вспоминают, что музыку он писал на репетициях, причём у него был собственный «творческий метод» – он начинал ходить из угла в угол и что-то невразумительно мычать…
– Я не помню, чтобы в детстве воспринимала его как серьёзного музыканта и известного человека. Бабушка рассказывала, что в возрасте пяти лет, когда я с ним ходила по улице, меня сильно удивляло, что все его знают, все с ним здороваются. А потом это стало настолько нормальным, что я воспринимала это как должное. Странно получилось, что я совсем не интересовалась его творчеством и он сам этому не способствовал – не было такого, чтобы он посадил меня рядом с собой и сказал: «Послушай». Я начала серьёзно слушать его песни уже после его смерти. Он никогда не навязывал своих вкусов, был против этого. Поэтому он не занимался моим музыкальным образованием. Но если бы я проявила к этому интерес сама, я уверена, что он нашёл бы время и всё мне рассказал. Я не слушала рок-н-ролл, слушала всякую фигню или вообще ничего не слушала – это не вызывало у него никаких опасений за мой вкус. Он много занимался со мной математикой – у меня не было его способностей к точным наукам.
«Я болен, как мне вам это объяснить…»
Про болезнь Бехтерева, от которой страдал Вадим и которая его в конечном счёте доконала, существует семейная история. В общем-то является фактом, что в детстве Вадима сильно ударило током. Друзья рассказывают более детально, но не факт, что это истинно: в хрущёвке, где жил Вадим, на последнем этаже была лестница на чердак, а рядом с люком на крышу – раздолбанная розетка или распределительная коробка. По одной версии, он случайно зацепился за провод. По другой – схватился сознательно, вроде бы это было испытанием в их компании. Что называется, взяли на слабо.
Владимир Грицина рассказывает: временами приступы болезни были невыносимы, Вадиму прописывали серьёзные обезболивающие препараты. Он пил их годами. Но, чтобы они не вызывали привыкания и продолжали действовать, нужно было делать перерывы в приёме. Друзья считают, что именно тогда Вадим спасался при помощи алкоголя.
– Природа рок-музыки разрушительна – среда и культура этой среды предполагают, что все они молоды, талантливы, свободны, они тусуются, бухают, – не соглашается с друзьями Нина Озерникова. – А с его здоровьем это его разрушало и это его убило. Вадим ни в чём себя не ограничивал и вёл себя как совершенно здоровый человек. По энергетическим затратам – репетиции до двух-трёх часов ночи, концерты с большими аудиториями – и здоровый человек такое не выдержит. Алкоголь на каком-то этапе придавал сил, пока не стал болезнью.
Как и полагается, смерть Вадима, как настоящего рок-музыканта, также окружена слухами и мифами. Достаточно вспомнить, что к осени 1999 года в воздухе уже носилось тревожное предчувствие – в том году несколько раз появлялись слухи, что он лежит в больнице, что он в реанимации, что надежды уже нет, что он умер.
Вадим умер днём 18 октября, сидя в кресле, в доме своего детства в посёлке Энергетиков. Нелли Николаевна уходила на работу – он попросил её оставить мелочи на газировку: он любил эту, как выражался, «колючую воду». Когда мать пришла из школы с работы, она увидела его в кресле. Рядом стояли две бутылки фанты. Впоследствии говорили, что он мог упасть, когда ходил на остановку в павильон за газировкой – якобы падение разрушило шейный позвонок. Также была версия, что смерть стала последствием избиения в милиции – за две недели до рокового дня произошёл нелепый инцидент: в квартиру ворвалась милиция, избила Мазитова и, волоком стащив его с четвёртого этажа, увезла в отделение. Как выяснилось впоследствии, кто-то вызвал наряд на дебош, но сотрудники перепутали адрес. Роковым мог стать удар резиновой дубинкой по спине.
Последней тайной Вадима Мазитова остаётся то наследие, которое он мог бы оставить после себя, если бы был жив. Многие его друзья рассказывали, что к осени 1999-го у него уже был готов материал для нового альбома. Некоторые песни он даже начал петь на своих последних концертах – такой была песня «Давай сегодня просто погрустим». Нина Озерникова, с которой он поддерживал тёплые отношения до самого конца, уверена в обратном:
– Вадим хотел петь, писать музыку – это было мечтой, которая держала его в жизни. На пике формы группы «Принцип неопределённости» был создан крепкий материал, и он много работал, сидел ночами, репетировал, писал, было вдохновение. На исходе жизни этого не стало. У него уже не было сил. Вадим перешёл черту, за которой было непонятно, куда двигаться. Он мог выразить себя только в стихах, в музыке, но на каком-то этапе понял, что в Иркутске ему двигаться некуда. Уехать? Вадим был человеком на порядок умнее всех, кого я знаю. У него было абсолютно чёткое понимание, что для того, чтобы пробиться там, нужны деньги и связи, нужны хорошие продюсеры. Он общался с Айзеншписом, прекрасно понимал, что это за мир, и иллюзий никаких не испытывал. С его менталитетом – а Вадим был от природы интеллигентный человек – он себя там не видел, потому что понимал: это коммерция чистой воды. А он не был коммерсантом, его вообще мало интересовали деньги.
Все песни Вадима были отчасти автобиографичны, но сейчас наиболее сильно видится образ героя, уезжающего в закат: «Среди гор и долин едет рыцарь один, ничего ему в жизни не надо; он всё едет вперёд, он всё песню поёт, он задумал найти Эльдорадо»… При жизни своё Эльдорадо Вадиму найти было не суждено.
Обстоятельства ухода Вадима Мазитова были во многом предопределены самим названием группы. «Принцип неопределённости», или теорема Гейзенберга, имеет одну формулировку в стиле «физики шутят»: «Выиграть нельзя. Остаться при своём нельзя. Нельзя даже выйти из игры…» Его зелёный «эпифоновский гибсон» хранится у его мамы Нелли Николаевны – она уверена, что на нём однажды будет играть дочь Мазитова Аня. Но гораздо более вероятно, что скорее уж его внук…
