Дело чести, доблести и абсурда
Кризис, импортозамещение, инвестиционные проекты федерального масштаба типа БАМа-2 предполагают, что экономике Российской Федерации нужны рабочие руки. Развивающийся уже не по дням, а по часам экономический кризис делает всё менее востребованными рекламщиков, мерчендайзеров, кассиров, юристов и прочий офисно-торговый «планктон», который мог существовать в годы тучные, но оказался невостребованным в годы худые. Казалось бы, вот оно, решение: бери людей ненужных, обучай нужным профессиям, и всё заиграет. Проблема единственно в том, что и нужным-то людям никто не хочет платить.
Чем хуже, тем лучше
Не так давно в Иркутске состоялась очередная дискуссия на бесконечную тему «Как нам реорганизовать систему образования таким образом, чтобы людей с высшим образованием было поменьше, а рабочих – побольше». Особый цинизм ситуации состоял в том, что главным сторонником роста рядов рабочего класса выступал бывший ректор одного из вузов. В своё время именно этот человек сумел увеличить и количество факультетов, и количество специальностей, и особенно существенно – количество студентов. Вуз, помимо прочего, выпускал ежегодно по нескольку десятков человек с сугубо гуманитарными дипломами журналистов и пиарщиков, но славился тем, что никто и никогда не видел этих людей работающими по профилю.
Первопричина массового набора в вузы общеизвестна: когда государство перестало финансировать систему образования в нужном объёме, руководство вузов сделало ставку на желание абитуриентов получить диплом любой ценой. Цены росли постепенно, купить диплом в рассрочку за пять лет могли себе позволить даже дети не самых благополучных родителей, а уж работающему человеку не стоило особых усилий получить и второй диплом даже с учётом взяток за почти каждый автограф в зачётке. Какое-то время эта политика казалась совершенно правильной. В вузах появились не только пластиковые окна, но и приличная мебель, обновили лабораторное оборудование, в библиотеках стало возможно найти книги и учебные пособия не только середины 60-х годов прошлого века.
Но очередная демографическая ямка вкупе со всё снижающимися требованиями к поступающим привела к тому, что в вузы области могут поступить уже более 60% выпускников, а это вроде бы слишком много. Экономика не выдерживает наплыва людей, обладающих одновременно дипломом и запросами и в то же время не представляющих реальной ценности как рабочая единица. «Заводы стоят, одни программисты вокруг!» – примерно так звучал вопль души человека, подписавшего десятки дипломов именно программистам. Сейчас бывший ректор выступает за тотальное сокращение мест в вузах. Причём не только бюджетных, а вообще любых, имея в виду уже в ближайшее время изменить пропорцию «студент – учащийся техникума либо профессионального училища» в пользу среднего и даже начального профессионального образования.
Совершенно непонятно, что это даст, кроме приятной чьему-то глазу статистики. Принципиальная ошибка радетелей за рост рядов рабочего класса состоит в желании понизить планку, в то время как весь мир старается её поднять. Нужно быть каким-то запредельно корыстным и предвзятым циником, чтобы не понимать одну простую вещь: человека с высшим образованием (пусть даже гуманитарным) можно поставить к станку, посадить за рычаги трактора или обучить укладывать кирпич в идеально ровные стены. Главное, что есть у бывшего студента, – это умение учиться, подтверждённое на протяжении четырёх или даже более лет. С таким навыком освоить новую профессию куда проще, чем со школьным аттестатом и пусть даже дипломом техникума освоить новое сложное дело, возглавить коллектив или подать рационализаторское предложение. Это понимали в XIX веке, когда создавали училища при заводах и фабриках; это понимали в 20-е годы прошлого века, когда создавали рабфаки при вузах, а вот в XXI веке в Иркутской области только что до призыва сослать студентов на лесоповалы не дошло.
Не хочешь – заставим
Тенденции, которые можно вычленить из выступлений чиновников любого ранга, от муниципального до федерального, таковы, что вузы всё-таки будут реформировать и дальше. Причём не только путём слияния (это даёт лишь несущественное сокращение административного аппарата), но и путём механической «деноминации»: было у вас 30 тысяч студентов – в следующем году наберёте 25, потом 20… И так далее, пока не прикажут остановиться. Нетрудно представить победные реляции: «В Иркутской области, впервые в современной истории России, подавляющее большинство выпускников школ поступили не в высшие учебные заведения, а всего лишь в ПТУ! Уже через три года тысячи молодых жителей области пополнят ряды рабочего класса…». Никто, конечно, не допишет к этому пресс-релизу правдивое окончание: «…и будут влачить средней паршивости существование на одну зарплату, без перспектив карьерного роста или хотя бы какой-то благодарности».
Идеалом для чиновников было бы такое положение, при котором свидетельство об окончании профессионального училища являлось бы «волчьим билетом», запрещающим владельцу после окончания ПТУ подать документы в вуз. Хотя бы на пять-десять лет, а там, глядишь, и сам расстанется с мечтами. Этакое новое крепостное право, по которому уроженец области был бы «крепок» не только родному региону (вплоть до запрета выезда из муниципального образования), но и предприятию, на котором, скажем, трудились родители.
Теоретически сломать социальный лифт при помощи согласной на всё Государственной Думы не так уж сложно – в конце концов, комитет по труду и социальной политике возглавляет тот же самый человек, который в своё время поправками в Трудовой кодекс сделал получение второго высшего образования крайне проблематичным. Стоит только попросить, депутаты и вовсе запретят, скажем, уроженцам сельской местности получать любое образование, кроме профильного сельскохозяйственного, а жителям городов, не являющихся районными и областными центрами, идти в науку или культуру. Тут уж, просто чтобы не помереть с голоду, пришлось бы идти на завод либо на стройку, искать себе применения на железной дороге или в сельском хозяйстве. Беда в том, что все места заняты.
До революции 1917 года Иркутская губерния, в силу сложившейся в Российской Империи системы регионального разделения труда, не могла прокормить собственное население – даже с учётом того, что площадь была больше, население составляло около 900 тысяч человек и подавляющее большинство его проживало в сельской местности. Строительство мощной энергетической и транспортной системы, стремительный рост городского населения в послевоенные годы привели к тому, что область могла прокормить на доходы промышленности до 3 миллионов человек. Сейчас, казалось бы, сохранились все старые отрасли производства и появились новые, так почему бы населению не расти и дальше? Увы, изрядная часть старых производств не выдержала конкуренции (кто помнит, например, что в Иркутской области выпускали грузовики, обувь и радиоаппаратуру?), а на уцелевших внедряются новые технологии, благодаря которым вместо тысяч работников нужны всего лишь десятки.
«Как же, – возразят на это люди, знакомые с положением дел на известных в области предприятиях, – да у нас тут все заборы увешаны объявлениями «требуется». Возможно, и увешаны, но помимо «требуется» в таких объявлениях указывается и планка заработной платы. И вот тут начинается непотребство. Доводилось, конечно, слышать полуфантастические рассказы про токаря или фрезеровщика, заколачивающего по 100 тысяч в месяц, но средняя зарплата в промышленности Иркутской области – чуть более 30 тысяч рублей. И это не та сумма, которая вызовет бурный восторг. Это сумма, на которую приходится соглашаться, когда уже деваться некуда.
За такие деньги можно работать при одном небольшом условии: если скромная зарплата компенсируется знаками общественного признания. Советские ордена Трудового Красного Знамени и «Знак Почёта» стояли в негласной табели значения ниже, чем боевые награды, но лишь потому, что страна воевала почти непрерывно с момента своего создания. Несмотря на чуть меньшую престижность, со своей общественной функцией трудовые награды справлялись: квартиры в СССР были маленькие, денег едва-едва хватало от зарплаты до зарплаты, машины и мебельные гарнитуры покупали по очереди – но люди были спокойнее. Работать на одном предприятии от школьной парты до пенсии считалось нормальным, никто не считал ущербным, никто не попрекал отсутствием мобильности.
Последний руководитель, понимающий умиротворяющее и стимулирующее значение наград за труд, – это губернатор Кемеровской области Аман Тулеев. Два областных ордена (один из них имеет три степени) и тринадцать медалей для всех возрастов, профессий и отраслей экономики – это, между прочим, стимул не только для работников, но и для чиновников: чтобы найти достойных награды, нужно досконально знать положение дел в отрасли. В крупных государственных корпорациях, кстати, тоже понимают значение мелких материальных знаков внимания и вводят собственные медали со скромными названиями вроде «За усердие». Награждённому, как показывает опыт, даже такое доброе слово крайне приятно, и в течение года зарплату можно не повышать.
Не умеешь – научим
У нас же в кадровом вопросе две проблемы: молодёжь берут, но она не хочет, а люди старше 45 хотят, но их уже не берут. Кто-то из работодателей обходится гастарбайтерами, кто-то – необученной молодёжью, но брать более-менее наученных жизнью людей мало кто хочет. Взрослый работник, конечно, поспокойнее, пьяный или обкуренный вряд ли придёт на проходную, а вот пропуски по состоянию здоровья (особенно в нашем-то сибирском климате) гарантированы. Не дай бог ещё что случится – травма, инвалидность, пенсия… Проще уж набирать без заключения официального договора по «серым» и «чёрным» схемам.
Спокойно встречают старость разве что бывшие силовики, которые к 35–40 годам зарабатывают себе такую пенсию, что могут пойти работать просто для развлечения, чтобы дома целыми днями не сидеть. Всем остальным пенсию надо заработать, а если условия вредные (это у нас практически везде), то ещё и доказать, что имеешь право на повышенную пенсию. Пенсионный фонд России, прославившийся главным образом своими офисами-дворцами, никогда не поверит вам на слово и потребует доказать работу во вредных условиях буквально до одного дня. И представьте, как это обидно, если вы 20 лет красили токсичной краской какие-нибудь крупногабаритные детали в закрытом помещении, а однажды на неделю выехали в командировку и красили те же детали под открытым небом – повышенной пенсии вам не видать. Отказ вам озвучит какая-нибудь малолетняя чиновница с маникюром, превосходящим всякие пределы человеческой фантазии, и вы никогда, даже через суд, не докажете свою правоту. Более того, если вы проживёте на пенсии больше, чем положено по мнению государства, вам непременно скажут об этом вслух и попрекнут нагрузкой на работающее поколение. Пенсионный фонд при этом будет драть с вашего работодателя за ваши вредные условия от 2 до 4% фонда оплаты труда, но вам этих денег никогда не увидеть – хотя было бы только справедливо.
Следует ожидать, что в ближайшие годы положение дел на рынке труда будет ухудшаться с каждым годом. Спрос на высшее образование сохранится (ибо «ученье свет, а неученье – чуть свет на работу»), спрос на рабочих с минимальными запросами тоже, чиновники ни за что не озаботятся введением хоть какого-нибудь морального стимула, а уже существующими грамотами будут награждать сами себя и своих родственников. Справится ли экономика совсем без рабочих – неизвестно, но тот министр образования, который догадается восстановить обучение рабочим специальностям в школе, пока детям интересно всё новое, заслужит памятник ещё при жизни.