В Иркутск ехала вслепую

– Сусанна, ваша первая постановка в Иркутске случилась в 2005 году. Получается, что уже 10 лет длится ваш пылкий роман с Иркутском. Что такого в городе, в театре особенного, что вы к нам приезжаете, работаете и слава Богу, что это происходит? 

– Приезжаю, потому что приглашают. Мы счастливы, что это не прекратилось со смертью любимого нами и бесконечно уважаемого Владимира Константиновича Шагина. Ну и с труппой у нас роман длится и не собирается заканчиваться. Труппа в Иркутске сильная, мобильная, харизматичная, я люблю здесь бывать. Обычно я ставлю спектакль большой, массовый, почти всех актёров в разные времена занимала, всех знаю. С иркутской труппой у меня сложились удивительные отношения, мы работаем на полном доверии, слаженно, ровно, с взаимным уважением и пониманием. Очень жаль, что ваш город далеко, и дорога в центральную Россию дорогая, не все знают, насколько замечательный театр есть в Иркут­ске. Мне всегда радостно, когда коллектив выезжает на гастроли и демонстрирует свои возможности. Хочется, чтобы нынешние кризисные времена кончились и театры видели друг друга, это очень тонизирует коллектив. 

– Актёры ведь цыгане? Им это просто необходимо?

– Безусловно, цыгане. Артистам нужна разная публика. Даже если спектакль несколько лет идёт в родном городе и на него ходят, всё равно хочется кому-то ещё показаться. 

– А когда вы согласились на первую постановку в Иркутске, спектакль «В джазе только девушки», какие у вас были мотивы, настроения?

– Я ехала вслепую. Меня при первой же встрече совершенно очаровал Владимир Шагин, он был настолько решителен и галантен, что выбора у меня не осталось. И я радостно согласилась. У меня не было мысли – может, не ехать в незнакомый город, к незнакомой труппе. До этого я несколько раз ставила в Новосибирске, поэтому Сибирь со­всем не пугала. 

Всё от прабабушки-цыганки 

– Ваша мама – театральный концертмейстер, вы выросли в театре. И, тем не менее, практически все женщины-режиссёры дружно признаются, что это мир мужской, профессия мужская. 

– Конечно, мужчина – лучший режиссёр, чем женщина, и это, в самом деле, профессия не женская совершенно. Просто я ничего другого не умею. Я хотела заниматься литературным переводом, но сегодня я успешно совмещаю его с режиссурой. А в юности меня на это подбила подруга, которая приехала на практику режиссёром-ассистентом в театр, где работала мама, я тогда только школу окончила. Я не очень понимала, на что иду, но потом мне понравилось, а позже стало и получаться. И поскольку я ещё и ребёнок театральный, выросший за кулисами, у меня не было проблемы психологического вхождения в театральную среду. Но, безусловно, это профессия мужская. Потому что она требует много воли, много сил, физических и моральных, убедительности, умения не показать своё состояние духа или настроение. Потому что оно может моментально передаться большому количеству людей. Режиссура требует и огромной домашней предварительной работы – к актёрам нужно приходить подготовленным, со своими видением постановки, наработками, концепцией. Поэтому не хватает времени на семью, на детей в той мере, в которой, я считаю, это должно быть. Профессия от женщины требует мгновенного умения переключиться с лидерской позиции на женственность, на домашний уют. Я считаю, что это просто необходимо, невозможно дома быть террористом. А режиссёр всё равно, так или иначе, хочет он этого или не хочет, террорист. 

– Но вы же умеете переключаться?

– Так сколько лет я уже работаю? А поначалу было трудно и чему-то в ущерб. До школы я непременно старалась брать ребёнка с собой, на все выездные постановки. И он любит театр по сей день, он музыкант. Но я считаю, что уделяла ему недостаточно времени. Мы обожаем друг друга, у нас очень тёплые отношения, полное взаимопонимание. Мы с удовольствием проводим время вместе, хотя сейчас ему 23, и у него своя жизнь. Когда пошла школа, мы уже виделись урывками, а у мамы и ребёнка должно быть иначе. Сейчас сын в Америке, выиграл грант, чтобы учиться играть на пятиоктавной маримбе. Ему очень повезло, потому что в России сольной маримбе не учат, только как оркестровому инструменту. А он мечтал о своей, сольной карьере, ему повезло. Он учится в университете Майями, там публика очень многонациональная. 

– Мальчик у вас, сын актёра Алексея Нилова, бесспорно, получился, судя по отзывам многих людей. 

– С самого раннего детства, ко­гда мы остались вдвоём, я себя вела с ним как с равным, было полное доверие и уважение к нему, вникание в его проблемы. Советовалась, практически всё ему рассказывала, что у нас в театре происходит, что мы собираемся делать, ставить. Ребёнок рос, у него появлялись девочки, потом девушки, я всегда всё знала. И до сих пор его ближайшие школьные друзья заходят в наш дом, они так привыкли – всегда был полный дом пацанов, мне хотелось знать, с кем дружит ребёнок. И что для меня очень ценно – что до сих пор они приходят, хотя он учится за границей. У меня были свои фишки, у всех же разные методы воспитания. Например, поощрения в виде подарков или прогулок не имели отношения к оценкам. С другой стороны, может, это определило наши отношения – сын меня обожает, потому что он всегда меня ждал и скучал. Я оставила Ростов, когда моя мама сказала, что с 14-летним мальчиком она не справляется. Тогда я вернулась в Петербург и стала ездить на постановки из дома. И поскольку мама была праздником, мой авторитет был выше, чем у людей, которых он видел каждый день. Почему актёры как дети? Потому что к каждому нужен индивидуальный подход. Кому-то требуется жёсткий прессинг, а на другого ты повысишь голос, и он перестаёт соображать. И дети такие же. И кто лучше мамы знает, как общаться со своим ребёнком, чтобы добиться результатов? 

– И ещё момент: вы занимаетесь разъездной режиссурой. А женщина всё-таки существо семейное, домашнее, гнездовое. Не было противоречий?

– У меня прабабушка была цыганкой, и я на неё похожа, только волосы светлые. Так что дорога у меня в крови. Ты приезжаешь в новый город, в новый театр, новую труппу, и ты должен завоевать доверие этих людей, уважение, в этом есть свой адреналин. Я бы даже сказала, в этом есть своя экстремальность. Потом этот процесс превращается в другие отношения. Знаете, это как завоевать нового мужчину. Потом это может перерасти в брак, в долгий роман, просто в необязательную связь, может родиться ребёнок. Так и с театром. Я 5 лет была главным режиссёром в Ростове, и, в конце концов, сломалась. Мне хотелось ездить, и меня приглашали. И я не настолько карьеристка, я хочу, чтобы у меня оставалось время для жизни. 

– Вы ставите несколько спектаклей в год. И это спектакли, на которые ходит зритель. Где черпаете идеи, энергию, силы на этот нескончаемый творческий процесс, как спасаетесь от повторов?

– Я считаю, что мы с актёрами по-хорошему вампирим друг друга, осуществляем обмен энергиями. Когда устаю, мне хватает пары дней, чтобы отоспаться. И потом уже возникает ощущение, что я что-то прогуливаю, что-то забыла, говорят, это называется «невроз трудоголика». Ничего в этом хорошего нет, человек должен уметь отдыхать. Раньше бывало, что я работала без отпуска по несколько лет. Летом брала ребёнка с собой: вроде как работа и вроде как отпуск. Ну и я очень люблю путешествовать вместе с мужем, сейчас мы стараемся хотя бы раз в год, хотя бы 15 дней куда-то уезжать и отдыхать с полным отрывом от всех и от всего. В прошлом году влюбились в Португалию, осенью съездили в Лиссабон, на остров Мадейра, и совершенно обалдели от увиденного, были потрясены. Увидели город Синтру под Лиссабоном, куда, оказывается, Байрон каждый год приезжал писать, где работал Андерсен, куда Черчилль выезжал писать акварели. 

– Расскажите про вашу работу в литературном переводе.

– Это так называемый эквиритмический перевод – стихи, которые ложатся на музыку и передают авторский замысел. Перевод, соответствующий ритмике, должен передавать и особенности того языка, на котором был написан оригинал. Я хорошо знаю только английский, во всех остальных случаях даётся подстрочник, чтобы ты далеко не отходил от сюжета. Я очень люблю этим заниматься, для меня этого тоже отдых, смена деятельности. И сейчас, когда в России началось время привозных мюзиклов, работы много. «Собор Парижской богоматери» переводил прекрасный поэт Юлий Ким, а мне достались три шлягерных номера – Belle, «Пой мне, Эсмеральда» и «Жить» (ария Эсмеральды). Потом были «Короли ночной Вероны» в «Ромео и Джульетте». У меня, спасибо родителям-музыкантам, театральному детству и профессии, есть чувство языка, чувство музыки. И поскольку я с детства вижу актёров на сцене, я знаю, что им будет удобно петь, как ложится фраза на артикуляцию. Человек может быть замечательным поэтом, но вот этого ему не сделать, потому что в нём очень сильно авторское начало. Я же иду от музыки, я слышу музыку и могу сделать так, что фраза укладывается в мелодику. Поэтому песни остаются в памяти людей надолго. Если зритель выходит и повторяет песню, значит, всё получилось. Сейчас я этим много занимаюсь: полностью перевела русскую версию «Вампиров», русскую лицензионную театральную версию «Алладина», скоро буду делать новую версию стихов оперетты Оффенбаха «Орфей в аду». Я сейчас востребована.

– Английский как учили?

– Очень помогла моя работа в Мариинском театре, потому что были бесконечные зарубежные гастроли, необходимость работать с иностранными актёрами, много работы в Америке, Зальцбургский фестиваль, где все общаются по-английски. Всё это держит язык в форме. Сейчас такой практики уже нет. Хотя про­шлым летом мы ставили в Таллине проект на 150 человек: «Месса» Леонарда Бернстайна, были американцы, португальцы, эстонцы, латыши, русская команда. Естественно, универсальный язык, на котором мы все могли общаться, – английский. Так я его немножко за месяц освежила с большим удовольствием. Всегда ведь в изучении языка помогает личное общение, погружение в язык. 

Чувства тоже имеют срок годности 

«Секрет её молодости» — спектакль
о том, что чувства тоже имеют срок годности. И что когда человек уже не может испытывать любви, ненависти, сочувствия, то и жизнь становится бессмысленной

– Чем вы на этот раз обрадуете Иркутск?

– Надеюсь, что обрадую. Это прекрасный материал, пьеса Чапека идёт во всём мире. В случае с иркутским музтеатром я даже не могу сказать, кто выдвинул именно эту постановку. Обычно у нас возникает разговор, и мы вместе что-то оптимальное находим. А в своё время материал для мюзикла композитору Володе Баскину и либреттисту Константину Рубинскому предложила я. 

– Какие ж это у вас связи, что вы можете рекомендовать написать мюзикл!

– Мы знакомы давно, по разным проектам, пришла в голову такая идея. Этот хороший материал требовал музыки. Кстати, в фильме с Людмилой Гурченко был несколько облегчённый, более комический вариант. А у нас 20 номеров мюзикла, особенность его в том, что мы не стали упрощать драматические сцены, настолько хороша пьеса! А музыкальный театр не всегда располагает хорошей драматургией, здесь же мы имеем дело с полноценной, замечательной драматургией высокого качества. Сюжет известен – Эмилия Марти, великая певица, живёт на свете 337 лет. И не стареет. Чтобы на это не обращали внимания, она каждые 30 лет имитирует смерть, переезжает в другой город, другую страну, меняет имя, оставляя только инициалы. И снова становится звездой. Спектакль о том, что чувства тоже имеют срок годности. И что когда человек уже не может испытывать любви, ненависти, сочувствия, то и жизнь становится бессмысленной. Такая интересная тема, она заставляет задуматься – а ты хочешь жить 300 лет, не старея? У Чапека это трагикомедия, есть комические моменты, есть лирические, а есть, на мой взгляд, и драматичные. Должно получиться очень красиво – по атмосфере, по картинке. И мне кажется, что ребятам, актёрам это очень интересно. Актрисы этой роли ждут всю жизнь, должна я сказать. В Иркутске главную роль играют Аня Рыбникова и Лена Барабошкина, абсолютно разные, но обе очень убедительные, красивые и яркие актрисы. И такую роль сыграть для актрисы – определенная ступень в творчестве. Но я считаю, что они справились. 

– Кто помогал в работе над спектаклем, что за команда?

– Художник – ваш бывший местный Алексей Тарасов, он делает и сценографию, и свет, и видео. А Татьяна Королёва, питерская художница, хорошо известная в Иркут­ске, создаёт костюмы. Замечательно работают артисты балета, хорео­графы у нас – Влад Морозов и Елена Пришвицына, это ребята с Урала. Свердловск, Челябинск славятся своей школой современного танца. Эта танцевальная пара – лауреаты «Золотой маски», звёзды «Театра со­временного танца Ольги и Владимира Пона». Они уже несколько лет ставят в разных жанрах, разных техниках, очень интересно. И, мне ­кажется, они нашли общий язык с труппой, поэтому будет результат. Мы придумали себе, что в некоторых сценах одновременно с происходящим на сцене действуют предыдущие воплощения Эмилии Марти из разных веков. У нас немного заняты артисты хора, но, на мой взгляд, тоже очень интересно. Это трёхминутный номер, но он сюжетный и у каждого роль определённая, с сольными репликами, с индивидуальным характером. Ребята могут ярко показаться.

– Ну и последние вопросы – личного характера. Мы с вами говорим накануне странного советского праздника. В век феминизма женщина может практически всё. Ваша точка зрения – нужен ли сегодня женщине мужчина? 

– Необходим! И я не хочу жить в феминистическом обществе. Мне нужно плечо, я столько на работе командую, что дома этого не люблю. Хотя когда я жила одна, с ребёнком, прекрасно со всем справлялась. Я это умею, но не хочу. Мне нужно, чтобы меня приласкали, пожалели, чтобы мной восхищались. Я нико­гда не езжу на слёты женщин-режиссёров, мне там становится страшно. Потому что 70 % женщин-режиссёров приобретают бесполый, жёсткий имидж, и я сразу начинаю волноваться: а вдруг это произойдёт и со мной? Можно быть женственной и иметь силу воли, это оптимальный вариант. Я считаю, что мне это даётся. И я бы очень расстроилась, если бы превратилась в прапорщика. 

– Муж у вас тоже театральный? Иначе ведь никак?

– Это проблема не только женщины-режиссёра, а вообще людей театра. Смешанные браки, как я их называю, на 80% разваливаются по объективным причинам. Например: муж работает на работе с нормированным рабочим днём. Вечером он всегда один, значит, ужина нет. Поскольку встают супруги в разное время, завтрака тоже нет, потому что актрисе надо выспаться и к 11 пойти на репетицию. Долго она не выдержит вставать в 7 утра и кормить мужа завтраком. Когда она приходит, он уже спит. У него выходной суббота, воскресенье, а у неё понедельник. Долго проживёт такая семья? Да и какие-то проблемы общие, профессиональные хочется обсудить. У меня бы не получилось семьи с человеком нетеатральной профессии, я и не пыталась. Даже мои неудачные попытки были с людьми из «своих». 

– За что вы держитесь сегодня? Как сохраняете спокойствие в эпоху перемен?

– Сохранять спокойствие, когда умирают люди, невозможно. Но необходимо не давать политической национальной злости в себе прорасти. Нужно идти к другому человеку с позитивом, с чистой душой – это очень помогает. И нельзя считать, что всё происходящее должно разрушать человеческие отношения и доверие. Мы много ездим, работали в Таллине на большом международном проекте, и я не замечала никакой межнациональной розни. Искусство всё-таки стирает все границы. И ни разу за месяц работы не возникло никакого напряжения, даже темы такой не поднималось. Есть просто горстка людей, которые играют в политические игры. Почему это должно определять международные человеческие отношения? 

Биографическая справка

Сусанна Цирюк – один из ведущих режиссёров-постановщиков музыкальных спектаклей в странах СНГ и Европы. Благодаря прекрасному профессиональному образованию (в 1989 году окончила консерваторию имени Н.А. Римского-Корсакова в Санкт-Петербурге по специальности «Режиссура музыкального театра», класс профессора М.Д. Слуцкой), художественному вкусу и широте творческих взглядов она востребована в разных жанрах. С равным успехом ставит оперы, оперетты, мюзиклы, музыкальные комедии и спектакли для детей.