И очень учёные люди не понимают очевидного

Предметом обсуждения  стала заметка в хронике происшествий за 14 сентября нынешнего, 1900 года. Уже заголовок её, «Кража», не обещал ничего хорошего, и действительно: со двора Пономарёвского училища, что в Знаменском предместье,  увели двух лошадей с телегой, на которую уложили всё, что обнаружили ценного в трёх амбарах. Это было неприятно, кто ж спорит, но… Членов правления Общества покровительства животным приятно удивил один факт, отнюдь не характерный для такого города, как Иркутск: сторожевую собаку не отравили традиционной котлетой с чилибухой, а лишь подвигнули к молчанию – подтянули цепь к одному из амбаров и с помощью специального блока приподняли вверх. 

– Стоять на задних лапах не очень приятно, но не смертельно ведь, – всё  с тем же воодушевлением продолжил Иннокентий Иосифович Концевич. – И я не припомню другого подобного случая. А что скажете вы как настоящий иркутский старожил? – с улыбкой повернулся к Якову Семёновичу Комарову, обаятельному, солидному, но очень уж молчаливому. 

В правлении общества, состоящем из ветеринара, судьи, полит-ссыльного и двух действующих чинов, это был единственный предприниматель (держатель винных складов в Лисихе). Многие знали его и как остроумного собеседника, но в этой компании Яков Семёнович чувствовал себя скованно: полгода назад местные газеты  написали, будто бы он спускал собак на прохожих, а потом этих самых собак хотел уничтожить. И хоть никто из правления не расспрашивал о той истории, Комаров сразу же после выборов счёл за нужное объясниться:

– В городском своём доме я не живу, он занят весь квартирантами, причём проживает народ исключительно интеллигентный. Но и очень учёные люди порою не хотят понять очевидного. Судите сами, господа: одному из моих квартирантов, Ильяшёву, я около года твердил, чтобы он привязывал своих дворняжек, не дающих прохода решительно никому. Но напрасно я тратил слова и время, даже и после первой заметки в газете Ильяшёв от меня отмахнулся: «Это всё  пустяки». Я ещё надеялся, что хотя бы в полиции прочитают и приструнят моего квартиранта, но там отчего-то не обратили внимание. А заявлять самому мне казалось неудобным, кляузным. Что же мне оставалось делать, господа? Пошёл в управу и попросил прислать собачников. Ильяшёв, завидев артельных с коробом, обрушился на них с бранью и выгнал всех вон. Мне тоже досталось, господа.

– Кажется, ещё были какие-то выстрелы? – напряг память  председатель правления Томашевский.

– Это позже случилось, когда к дворняжкам господина Ильяшёва присоединился питомец господина Ботаревича, другого моего квартиранта. Вместе они и напали на одинокого прохожего, и тот вынужден был обратиться к пистолету. Собаке Ботаревича пришлось делать операцию, но теперь она на ногах. 

– На цепи?

– Нет, но оделась в намордник. А вот ильяшёвские – нет, и при этом гуляют где хотят.

– Могут и бешенством заразиться! 

– Вот именно.

«Бешеный вопрос»

Ветеринарный врач Астраханцев установил в Иркутске европейскую планку

Каждую весну городская артель собачников увеличивалась вдвое-втрое: с марта начиналась эпидемия бешенства, а в городе не было своей пастеровской станции, пострадавших приходилось отправлять на лечение в Самару. Газеты вновь и вновь возвращались к «бешеному вопросу», повторяли, что цена-то невелика – годовое содержание станции укладывается в сумму сборов с одной благотворительной лотереи в Иркутске. Корреспонденты взывали и к Обществу врачей Восточной Сибири, напоминали, что несколько лет назад (в 1898-м) это самое общество собирало средства на будущую лечебницу. Но доктора отмалчивались, а «бешеный вопрос» оставался. 

В марте 1900-го была предпринята очередная облава на собак. Семеро псов, ускользнув с Арсенальской, прорвались на Саломатовскую и укрылись на заднем дворе усадьбы под номером 10. В ту же ночь они отразили атаку грабителей, и хозяйка распорядилась дать им поесть. Но в порыве благодарности псы начали набрасываться на всякого проходящего мимо усадьбы, и домовладелица решила не рисковать – заявила на всю семёрку в управу. Канцелярские, как обычно, замешкались, и вожак успел увести свою стаю на угол Ланинской и Медведниковской, где, он знал, была уже дюжина из бродячих. В другое время он туда бы и не сунулся, но теперь решился, и случай ему помог: на перекрёсток семёрка нагрянула в одно время с собачниками, псы разом объединились и, заставив людей отступить, гнали их до самой Толкучей. Теперь можно было передохнуть, но вожак повёл своих дальше, за Ушаковку, к скотобойне – там и корм, и до леса лапой подать.

В мае 1900-го ветеринары зарегистрировали четыре случая бешенства у собак. Газеты сообщили и о шести укушенных. Всех их отправили первыми поездами в Самару, но была и седьмая, старушка Качалова, которая не знала, что власти оплачивают дорогу, и  умерла. 

Мелькнуло сообщение и о бешеной лошади, смявшей легкового извозчика, но покровители животных решили, что пустивший этот слух господин выразился исключительно фигурально: 

– Лошади вообще ведь пугливы, – напомнил Концевич, – и не только извозчикам, но и пассажирам следует быть настороже, а не дремать на ходу, как доктор Губкин…

– А что у нас с доктором Губкиным? – встревожился Комаров.

– Да ехал он по Ланинской, а лошадь шарахнулась вдруг и не то чтобы понесла, но резко шатнулась в сторону – задремавшему доктору и хватило: вылетел на тротуар, сломал ногу, потерял сознание. До дома Колыгиных донесли, а туда уже пригласили… другого доктора. 

– Хорошо ещё, что извозчик удержался, а то бы… У Левашёва недавно кучер отошёл «на минутку», а вожжи на сиденье набросил, и что же: лошадь рванулась  по Арсенальской, налетая на тумбы и столбы, свернула на 1-ю Солдатскую, а затем на Большую и возле Русско-Китайского банка наскочила на легкового извозчика! Пассажир вылетел на тротуар, а возмутительница спокойствия помчалась дальше и снесла «крыло» ещё у одного экипажа. И лишь потом свернула в канаву и остановилась. Вот и ругай после этого наши канавы…

Кто-то должен стать мостиком

О том, что в Иркутске, вероятно, откроется Общество покровительства животным, «Восточное обозрение» сообщило в номере от 7 сентября нынешнего, 1900 года. «По крайней мере, – уточнила газета, – устав  за подписью 50 человек уже послан на утверждение». Кстати, было очень непросто найти пятьдесят персон, хорошо известных и при этом не раздражавших господина губернатора. А без резолюции губернатора в Петербурге и  не взглянули бы ни на какие бумаги из Иркутска. Что же до самих бумаг, то тут неожиданно обошлось без хлопот: некто Ванцлов давно уже вёл переписку об открытии филиала Российского общества покровительства животным. Располагал он, естественно, и уставными документами и был в курсе новых законодательных предположений. 

– К сожалению, не удалось довести всё до логического завершения: моя служба в Сибири подходит к концу, – чуть вздохнул он при знакомстве с Концевичем. – Что мной двигало? Да, знаете ли, обыкновенная привычка к анализу: я ведь столько лет на разных отчётах сидел, сравнивал, доискивался до причин – сначала просто по службе, а  потом и из личного интереса. В Иркутске почти во всём дисбаланс, вот и с животными тоже. То есть, с одной стороны, откровенное, даже и не осознанное издевательство: большинство просто не понимает, что «скотину» надо беречь. А с другой – европейского  уровня обслуживание лошадей. Я имею в виду манеж ветврача Астраханцева со специальными аппаратами для лечения врождённых пороков, искусственным роговым веществом, наполняющим изношенные копыта, стальными шипами на резьбе, позволяющей ввинчивать их и вывинчивать. Коротко говоря, мне однажды подумалось, что Общество защиты животных и может стать мостиком между такими, как Астраханцев, и нецивилизованным большинством. Но вам будет очень трудно, Иннокентий Иосифович: в таком городе, как Иркутск, набрасываются на всякого, кто решает заняться хорошим делом. 

Да, сначала Концевича укоряли, что негоже хлопотать о животных, когда нет ещё общества защиты детей. Потом доказывали, что неприлично дежурить на вокзале, считая мешки при разгрузке и погрузке на телеги, что сама постановка «не более 40 пудов на одну лошадиную спину» в корне неверна, что есть очень капризные лошади, которых надобно принуждать работать, может, даже и палками.

Сначала Иннокентий Иосифович радовался каждому единомышленнику, но довольно скоро стал делить их на собственно деятелей и просто говорунов. Вторых было много больше, к сожалению. И когда Концевичу начинали  рассказывать очередной «ужасный случай», он сразу же уточнял, имеются ли свидетели и дадут ли они показания мировому судье. Редко, очень редко приходил толковый человек и без лишних эмоций сообщал:

– 17 декабря извозчик номер 826, свернув с Большой на Луговую, остановился и начал нещадно бить свою тощую лошадёнку, пока она вовсе не упала без силы. Готов это засвидетельствовать в суде и приведу ещё двух свидетелей.  

И действительно, 19 декабря 1902 года в камере мирового судьи 1-го участка было рассмотрено дело по обвинению извозчика Черных в причинении мучений животному и в неосмотрительно скорой езде. И по первому и по второму обвиненям последовало максимальное наказание (10 рублей штрафа и 5 дней ареста).

Тест на обидчивость

Местная пресса с готовностью сообщила об этом: лошадиная тема вообще была у неё из любимейших. Возвращаясь из столицы, редактор «Восточного обозрения» с удовольствием извещал, что «в Петербурге давно уже действует обязательное постановление, по которому в морозы больше минус десяти градусов Реомюра все легковые извозчики должны надевать на лошадей суконные попоны под седёлку и шлею, застёгивающиеся на груди». И  горячо вопрошал: «Почему бы и здесь не ввести столь благодетельное правило, хотя бы для морозов свыше пятнадцати градусов Реомюра? Тогда лошади не только будут согреты, но и потребуют меньше корма».

А вот с собаками местные газетчики вели многолетнюю целенаправленную войну: «Кочующие орды бродячих собак продолжают вселять ужас проходящим, – констатировало «Восточное обозрение» во фронтовом репортаже за сентябрь 1899 года. –  На днях на Харлампиевской улице один такой собачий караван напал на шедшую мимо бабу, причём атака велась по всем правилам: наступали две громадные собаки, штук пять других, не меньше, составляли подкрепление, а остальные, маленькие, одобрительно потявкивали. Бабу, наконец, освободили  извозчики». Месяцем ранее та же газета сосредоточилась на охранявших Детский сад псах, один из которых, как уверяли корреспонденты, «ростом немного поменьше коровы, и мы были свидетелями, как один гимназистик, на которого налетели эти собаки, от страха упал в канаву». 

Лишь иногда воинственный взгляд сменялся ироничным: «Во что обратились бы наши улицы, если не было бы этих дешёвых санитаров? Что стали бы делать наши мясные лавки, как, например, на Русиновской, где выбрасывают на улицу и кости, и рога, и внутренности? Следует переменить свой взгляд на бродячих собак, и не об уничтожении, а о желательном увеличении их должна хлопотать иркутская санитария». 

 Столь же ироничный тон редакция позволяла и в отношении членов Общества покровительства животным. Всю работу за первый год корреспонденты просто перечеркнули, но при этом Концевича обвинили в излишней «ретивости». И хотя он фигурировал на газетных страницах просто как К., страшная обида охватила впечатлительного Иннокентия Иосифовича. Вскоре на неё наслоились другие, и энтузиазма сильно поубавилось. И «Восточное обозрение» уже с полным основанием написало: «И это молодое общество с первых же шагов примыкает к своим многогрешным сотоварищам».

Блиставших на ипподроме заводских скакунов многие иркутяне знали «по именам», но большинство «конского населения» Иркутской губернии составляли рабочие лошади, ломовые и почтовые. Первые  умирали безвременно от надрыва, вторые нередко рисковали жизнью. Вот лишь один эпизод из жизни почтовых, взятый из газеты «Восточное обозрение» от 19 августа 1901 года: «Всего месяц тому назад было покушение на ограбление иркутской почты под Карлуком, по Якутскому тракту. И опять в ночь на 12 августа имело место покушение по Якутскому же тракту в трёх верстах от Жердовки в сторону Усть-Орды. Почти одновременно раздались несколько выстрелов по последней тройке почты. Одна пристяжка сразу пала, но коренник помчался что было духу и потащил труп своего товарища. Саженей десять протащился убитый и оторвался. Коренник же ещё пробежал около пяти вёрст и тоже пал. Оказалось, что он был насквозь прострелен около передней лопатки и вышла часть внутренностей. А у второй пристяжки прострелены задние ноги». Люди и  ценности не пострадали, и как не заметить: грабители не оставляли свидетелей, если экипаж удавалось остановить.

Справочно:

Мировые  судьи, рассматривая дела о нападениях домашних собак, руководствовались  статьями Устава о наказаниях:

Ст. 121. За неприятие установленных мер к отвращению опасности, могущей произойти от домашних животных, виновные подвергаются: денежному взысканию не свыше 10 рублей. 

Ст. 122. За травление человека, без преступного, впрочем, умысла, собакою или другими животными виновные подвергаются: аресту не свыше 15 дней или денежному взысканию не свыше 50 рублей. 

Ст. 128. За совершение проступков, означенных, между прочим, в статьях 121 и 122, в случае причинения кому-либо ран или повреждений в здоровье, когда, однако, от сего не последовало смерти, виновные подвергаются: аресту не свыше одного месяца или денежному взысканию не свыше 100 рублей. 

В апреле 1899 года иркутский губернатор утвердил постановление городской думы об ограничении  перевозимых лошадьми грузов.

22 сентября 1900 года на собрании учредителей Иркутского отдела Российкого общества покровительства животным избрано правление в составе: Ф.А. Томашевский (председатель), И.И. Концевич (вице-председатель), И.В. Богданов, Я.С. Комаров. П.В. Собокарёв, Ф.И. Солдатов.

В 1901 году в Иркутске  отловлено и уничтожено 2508 бродячих собак. По правилам отлов должен был производиться ежедневно между 4 и 7 час. утра, но в действительности это происходило позже, на глазах многочисленной публики и вместо положенных сеток использовались дубинки и вилы.