Расслышать двадцатый век
Алекс Росс – «Дальше – шум. Слушая XX век»
Год издания: 2014.
Издательство: «АСТ», «Corpus».
Не пытайтесь читать эту объёмную и крайне содержательную книгу о классической музыке ХХ века, если у вас нет основательного музыкального образования. Нужно быть преподавателем музыки или композитором, чтобы обладать столь внушительным корпусом знаний, необходимым для понимания книги Алекса Росса. Нет, одной нотной грамоты недостаточно. Нет, знания композиторов начала ХХ века недостаточно тоже. Пока брал своё «век джаза», будоражил умы бибоп, пока фестивалил «Вудсток», расшатывали устои панк и гранж, классическая музыка никуда не уходила, продолжая свой путь, подпитываясь от всего, что происходило за её пределами: рок- и поп-музыкой, политикой, искусством. «Ничто в истории музыкальных скандалов – от первого представления «Весны священной» Стравинского до выхода «Anarchy In the UK» группы «Sex Pistols» – не сравнится с тем гвалтом, которым был встречен Шенберг в начале своей карьеры»: автор более чем компетентен. «Метрополитен-опера» испытала мимолётное увлечение Гуно, пережила культ Вагнера и, наконец, период Пуччини»: автор легко оперирует целыми пластами смыслов, выстраивая ровные теории. Связать определённые симфонии с политическим притеснением – да легче лёгкого. Рассказать историю целого столетия так, будто все композиторы находятся в одной комнате (ну разве что некоторые ненадолго вышли или только собираются подойти), – запросто. Начинать каждую главу таким пиршеством слов, что любой филолог заслушается, – и это автор умеет. Алекс Росс не умеет только одного: быть простым. Он написал занимательную сложносочинённую книгу для музыкальных снобов и высоколобых эстетов с тонким художественным вкусом и обширным словарным запасом. Похоже, это первая книга, для чтения которой нужно прописывать дресс-код. Без фрака или вечернего платья не открывать.
«Русские композиторы 1920-х стали авторами самых диких звуков того времени, во многом превосходя в какофонии западных коллег. Александр Мосолов в симфонической пьесе “Завод. Музыка машин” использовал скрежещущие удары и многослойную ритмику, чтобы передать шум завода. Николай Рославец сочинял в соответствии с “новой системой тоновой организации”, создавая плотные хроматические текстуры из “синтетических аккордов”. Лев Термен изобрёл жутко воющий электронный инструмент, позже названный его именем – терменвокс».
Михаил Шишкин – «Русская Швейцария»
Год издания: 2011.
Издательство: «АСТ», «Астрель».
На обложке такой внушительный список фамилий, что диву даёшься: Аксаков, Анненков, Бакунин, Бальмонт, Бенуа, Блок, Брюсов, Бунин, Вернадский (это лишь первая строчка из семи), Герцен, Глинка, Гоголь, Горький, Достоевский (стрижка только начата), Скрябин, Солженицын, Суворов, Толстой, Троцкий, Чехов, Чуковский и так далее. «Я список кораблей прочёл до середины». Всего 56 основных фигурантов, хотя на деле – гораздо больше. Михаил Шишкин, и сам житель Швейцарии аж с середины 90-х, не смог найти книгу, в которой сводились бы воедино все ниточки истории русской Швейцарии, поэтому и написал её. Знаменитый прозаик, автор романов «Взятие Измаила» (премии «Русский Букер», «Большая книга»), «Венерин волос» (премия «Национальный бестселлер»), «Письмовник», Шишкин пишет умело, бодро, со знанием дела. Швейцария предстаёт во множестве видов: это и временная остановка, и медвежий угол, и эмиграция, и лечебница, и колыбель революции. Кто ищет бури – пристаёт к леманским берегам. Кому нужен покой и уют – отправляется туда же. Удивительная страна, которую Шишкин перебирает как бусины чёток: город за городом, выбирая не хронологический порядок, а географический. Исторические деятели из разных эпох оказываются изрядно перемешаны, зато становится понятно, кто вслед за кем гулял по одним и тем же склонам, бродил по узким улицам и сиживал за одним и тем же столом. Здесь один за другим заключаются быстрые браки: без официальной регистрации совместное проживание пар невозможно, здесь врачуют тело и душу, а Врубель жалуется, что его молодая жена вторую неделю не даёт ему выпить ни капли, пока он дописывает панно на тему «Фауст». Набоков заканчивает работу над переводом и комментариями к «Евгению Онегину». После выхода этого труда в свет он пишет: «Мне кажется, я сделал для Пушкина не меньше того, что он сделал для меня». В Монтрё Набоков переводит на русский «Лолиту». Революционеры и террористы собираются, обсуждают и планируют, в питательном швейцарском бульоне идеи распространяются молниеносно. Достоевский проигрывается в рулетку и в кратчайшие сроки пишет знаменитый роман «Игрок». Хоронит дочь. Самый русский город Швейцарии – Женева. Её больше всего проклинают, её чаще всего выбирают. Ленин откровенно скучает: «Грустно, черт побери, снова вернуться в проклятую Женеву. У меня такое чувство, точно в гроб ложиться сюда приехал». Швейцарские склоны становятся своеобразной писательской дачей для нескольких поколений российских деятелей политики и культуры. А «Русская Швейцария» стала очень содержательной регистрационной книгой, в неё интересно вчитываться.
«В Женеве я прожил больше месяца, но наконец не стало мочи от здешнего глупого климата. Ветры здесь грознее петербургских. Совершенный Тобольск». Это Гоголь. Чаадаев, встретив в книге Лапласа «Философский опыт о вероятностях» описание мучительного желания покончить с собой, бросившись в пропасть, отмечает на полях: «Я испытал это в Женеве».
Найл Фергюсон – «Империя. Чем современный мир обязан Британии»
Год издания: 2013.
Издательство: «Астрель», «Corpus».
Между началом XVII века и 50-ми годами XX века более двадцати миллионов человек покинули Британские острова, чтобы начать за морем новую жизнь. Исход англичан из Британии изменил мир: целые континенты стали белыми. У одной из самых массовых миграций в истории есть свои причины: кто-то покидает Британские острова, преследуя выгоду, кто-то из-за политических или религиозных причин, у рабов и ссыльных преступников просто не было выбора. В одном томе, охватывающем четыреста лет всемирной истории, рассказывается о пиратах, плантаторах, миссионерах, чиновниках, банкирах, банкротах, а также о странах и континентах, причинах и следствиях империализма. Сначала англичане, подобно португальцам, испанцам и голландцам, расширяли владения «огнём и мечом», затем был переход от пиратства к политической власти: карьера сэра Генри Моргана прекрасно иллюстрирует эволюцию империи. Ирландия стала экспериментальной лабораторией британской колонизации (нет, Генрих VIII не одними жёнами знаменит). Рост Британской империи обеспечивался ростом торговли и потребления, «спрос на сахар привлекал торговцев к Карибскому бассейну, а спрос на пряности, чай и текстиль влёк их в Азию», а в 30–40-х годах XIX века 40% объёма индийского экспорта стал составлять опиум.
Огромную роль в расширении британского влияния сыграли миссионерские общества, да и удирающие в Новую Англию протестанты заметно англицировали американские земли. В книге будет и обзор военных сил в период «Драки за Африку»: к середине XIX века Чёрный континент, за исключением нескольких прибрежных аванпостов, был последним белым пятном в имперском атласе. Но после 1880 года в течение всего двадцати лет
10 000 африканских племенных образований были преобразованы в сорок государств, причем тридцать шесть из них находились под прямым европейским контролем. Никогда в истории человечества не было настолько радикального перекраивания карты континента. К 1914 году весь африканский континент (за исключением проамериканских Абиссинии и Либерии) находился под европейским владычеством. Примерно треть территории была британской. Расширение Британской империи легко объясняется комбинированным применением финансов и оружия. На пике своего могущества Британская империя занимала четверть земной суши и управляла примерно такой же долей населения планеты. Три столетия потребовалось на её строительство. А на «демонтаж» ушло всего три десятилетия: после 1945 года от Британской империи не осталось и следа.
Во фразах, которыми Фергюсон описывает «расчленение Британской империи» после Второй мировой войны, слишком много горечи и сожаления: как же так, никаких больше колониальных товаров, мирового господства и о, этот миленький колониальный стиль. Сразу представляются гостиные, обставленные мебелью из ротанга, ситчики с набивным рисунком, пятичасовое чаепитие и низкорослый слуга-туземец из рассказов Артура Конан-Дойля. Но тут сознание совершает кульбит, стоит только Фергюсону припомнить слова Гитлера «территория России станет для нас тем же, чем была Индия для Англии». Адольф Гитлер в «Моей борьбе» и застольных беседах неоднократно выражал своё восхищение британским империализмом. Что следует делать Германии, рассуждал он, так это учиться у англичан. «Богатство Британии является результатом капиталистической эксплуатации 350 миллионов рабов-индийцев». Именно это наиболее восхищало Гитлера: эффективное притеснение «низшей» расы. Расцветка ситчиков в воображении меркнет мгновенно, а в словосочетании «колониальный стиль» становятся видны долевые нити: рабство, притеснение, угнетение, «выкачивание денег». Но Фергюсон на этом не останавливается: одним точным хуком он укладывает своего читателя на обе лопатки (а склонного к обсуждению политики – и вовсе отправляет в нокдаун). Вот он, этот хук: «И последний вопрос: можем ли мы научиться чему-либо у Британской империи? <…> Начиная с интервенции, предпринятой Вудро Вильсоном <…> с целью восстановления избранного мексиканского правительства, американцы нередко поступали так: давали пару артиллерийских залпов, вводили войска, проводили выборы и убирались к чертям – до следующего кризиса». И приводит в пример Гаити, Косово, Афганистан, Ирак. Судорожно глотая воздух, смотришь биографию автора: так, Фергюсон шотландец, рос в Кении, живёт и работает попеременно то в Великобритании, то в США. Профессор истории, защитил докторскую диссертацию по инфляционным процессам в Германии 1914–1924 гг. Работал в Оксфорде, Кембридже, Гарварде, Стенфорде, Нью-Йоркском университете, Лондонской школе экономики. В 2010 году по приглашению правительства Великобритании учёный принял участие в разработке учебных программ по истории для школ Англии и Уэльса. Учредил колледж… входит в совет директоров… занимает пост пишущего редактора «The Financial Times»… журнал «Time» включил его в список ста самых влиятельных людей в мире. Включайте имперский марш и смотрите, как Фергюсон мечтает об американской империи.
«Возможно, американцы взяли на себя нашу прежнюю роль, но пока не осознали, что она ведёт к империи. Методы управления заокеанскими территориями изменились: дредноуты уступили место истребителям Ф-15. Но нравится нам это или нет, в наши дни империя так же реальна, как и в течение тех трёхсот лет, когда миром правила Британия».
