Хождение против ветра
В этой неравной игре не исключалась и промежуточная победа выбранного на роль жертвы. На такую победу и рассчитывала сегодня, 27 сентября 1938 года, Александра Петровна Длугош-Смирнова. «В чём бы ни обвинили меня на собрании адвокатской коллегии, это можно забыть; главное же, чтобы в справке, которую я получу, было чётко записано: исключена по собственному желанию. Ведь только с этой формулировкой у меня будет шанс устроиться на работу и не умереть унизительной голодной смертью», – рассудила она. И намеренно пришла на собрание раньше всех и выбрала укромное место, хорошо подходящее под «наблюдательный пункт».
Врагом он стал только после ареста
Несмотря на раскрытые двери, коллеги не спешили входить, а топтались в коридоре, негромко переговариваясь. Не слышно было, чтобы кто-то смеялся, и это, быть может призрачное, участие, тронуло Александру Петровну. Первым в зал выдвинулся начальник центральной юридической консультации Аэров. Он придирчиво огляделся по сторонам, прошёл к первому ряду и расположился прямо по центру. Тотчас справа, слева и сзади подсели «товарищи по кружку», но большинство свернуло к дальним рядам. «Те, которые на галёрке, будут молчать, как обычно, но молчание может быть разным, и те, что в первых рядах, спиной почуют опасную перемену. Так что если уж говорить, то говорить для галёрки, – решила Александра Петровна. – А на президиум лучше вообще не смотреть. Кстати, место председателя отчего-то пустует…».
Но только подумала об этом, как показался Достовалов, и двери зала тотчас закрылись. «А-а-а, понятно, – вздохнула Александра Петровна, – тут они хорошо рассчитали: прокурорский опыт Достовалова будет очень кстати, – усмехнулась с горчинкой. – Эта пушка не промахнётся, но зачем же такая гроза против двух обломков прошедшей жизни – бывшего присяжного и престарелой выпускницы гимназии?
Да, в повестке сегодняшнего собрания значилось исключение из коллегии адвокатов Длугош-Смирновой и Ямпольского. Для обоих это был выстрел рикошетом: у Александры Петровны недавно арестовали мужа и тройкой НКВД приговорили к десяти годам лагерей, а у Аарона Евсеевича был расстрелян зять – адвокат Виктор Моисеевич Рябкин. Смирнова (может быть, из робкой надежды на встречу с супругом) старалась быть осторожной. А Ямпольский рвал и метал: на прошлом собрании заявил, что врагом Виктор Рябкин стал после того, как его арестовали. На процессе по Лисихинскому кирпичному заводу уважительно отозвался о репрессированном рабочем Исаеве. И когда слушалось дело Подзинского, тоже несколько раз позволил себе реверансы «врагу народа».
Овдовевшая дочь уговаривала Аарона Евсеевича уехать, и он списался с крымскими адвокатами, но бдительные коллеги отследили и тотчас просигнализировали: «Заметает следы!». А в довершение всего секретарь облисполкома Спекторов ударил статьёй в «Еженедельнике советской юстиции»: подробно расписав, какую угрозу представляет «иркутское вражеское гнездо», закончил гневным вопросом: доколе коллегию адвокатов будут засорять такие, как Смирнова и Ямпольский?!
Спекторов подготовил уже и проект постановления об исключении ренегатов. Правда, председатель облисполкома его не поддержал, зато с председателем областного суда Негровым было полное понимание! Негров нажал на начальника городской юридической консультации Аэрова, тот подобрал «компромат» и теперь выкладывал его на собрании.
Имеет польскую приставку к фамилии, а представляется русской
– Товарищи, Ямпольский получил диплом юриста ещё в 1898 году, он советских законов совсем не знает и в выступлениях на процессах демонстрирует крайнюю аполитичность. Что и неудивительно, если вспомнить: до революции он представлял в Иркутске интересы крупных сахарозаводчиков. Далее, товарищи: 13 лет назад на Ямпольского поступала жалоба от клиентки; одиннадцать лет назад он не вовремя внёс деньги в президиум на подготовку кадров; а восемь лет назад взял с одной неработающей клиентки повышенный гонорар – как с нетрудового элемента, а потом оказалось, что у неё муж – рабочий. Таким образом, совершено прямое преступление. У Ямпольского и зять репрессирован, – и не давая Аарону Евсеевичу вставить слово, безо всякой паузы продолжал. – Теперь о Длугош-Смирновой. Обращаю ваше внимание, товарищи, на польскую приставку к фамилии, между тем как Александра Петровна везде пишет, что она русская. А я скажу, что она как юрист непрофессиональна. Политически неграмотна. А кроме того, жена бывшего царского прокурора Смирнова, ныне репрессированного. И к тому же сестра Всеволода Длугоша, арестованного НКВД. Мне вообще непонятно, как она оказалась в наших рядах, ведь никакого юридического образования не имеет, до 1932 года была, – он сделал эффектную паузу, – шляпницей!
– Я семь лет проработала в областной коллегии адвокатов, – порывисто поднялась Александра Петровна, – и уж сам этот факт есть свидетельство моей профессиональности как юриста. Арест брата также не даёт оснований к моему исключению из коллектива – уже потому, что в последний раз я с ним виделась двадцать пять лет назад. И в браке с репрессированным Смирновым я состою только 10 лет, а в бытность мужа царским прокурором даже не была с ним знакома. Зачем вы ищете зацепки для искусственных обвинений? Неужели для того, чтоб потешить когда-то уязвлённое самолюбие, выместить какую-нибудь обиду? Знаете, года за три до ареста Виталия Ивановича некто Соснина стала писать на нас жалобы, очень странные и, казалось, бессмысленные. Смысл, впрочем, был – в том, чтобы опорочить нас с мужем. И при ближайшем рассмотрении стало ясно, что дело не в Сосниной, а в стоящем за ней адвокате Барбиани, когда-то посчитавшем себя обиженным. Должно быть, он испытывал от этой травли некое удовольствие, но недолго. Потому что и на него нашёлся такой же обиженный, написавший «жалобу», только уже в НКВД… И где сейчас наш Барбиани?
Советской адвокатуре с Ямпольским не по пути!
– Я тоже выражаю протест против инкриминируемых обвинений! – сорвался с места Ямпольский, и Александра Петровна подумала: «Слишком горячо начал, не по возрасту, выдохнется быстро». Но Аарон Евсеевич выдержал этот тон до конца, и Александра Петровна почувствовала, как галёрка начала подаваться вперёд. «Эх, если бы нас теперь кто-нибудь поддержал, ну, хоть немного!» – она с надеждой окинула зал взглядом. Несколько рук взметнулись было, но тут же и упали. Пауза явно затягивалась, и Аэров бросил быстрый взгляд на новичка Фролова.
– Когда выступает Ямпольский, – отозвался тот, – то у него в речи можно слышать, – Фролов запнулся и покраснел, – особенно с прокурором он согласен, но всегда просит сильно не наказывать. Отзыв судебных работников о работе Ямпольского очень плохой.
Повисла неловкая тишина, и к удивлению Александры Петровны поднялся Леонид Осипович Патушинский. «А он-то почему? у него-то отец начинал здесь в Иркутске, в одно время с Ямпольским, и отец арестован теперь… Или он боится, что и его рикошетом?»
– Говорят, что Ямпольский очень многое забывает и путает фамилии свидетелей и обвиняемых. О чём он говорит в своих выступлениях, трудно уловить.
Зал, развернувшийся к Патушинскому, приготовился слушать, но он уже сел. Достовалов запунцовел и бросился на невидимую баррикаду:
– Наша коллегия – настоящее вражеское гнездо! На сегодняшний день репрессированы органами НКВД Минский, Питтель, Рябкин и другие. А ведь у этого вражеского руководства никто не пользовался таким почётом, как Ямпольский!
– Советской адвокатуре с Ямпольским не по пути! – выкрикнул Аэров, но зал не отозвался, и даже «товарищи по кружку» опустили головы.
Если потребуют, я уволю, конечно
Постановили исключить адвокатов Ямпольского и Смирнову из коллегии, но как бы по их собственному желанию. Александра Петровна решила обжаловать это решение в Верховном суде. Дошло ли её первое письмо до Москвы, Бог весть, но ответа не поступило. Написала опять и продолжила поиски работы. В таком городе, как Иркутск, дурные вести разлетались стремительно, и на Смирнову смотрели как на зачумлённую. Только через пять месяцев её взяли в детскую поликлинику, карточки подшивать, но в первый же день какая-то тётка опознала её как «адвокатшу уволенную». В фотоателье Александра Петровна смогла продержаться больше двух месяцев, но снова была опознана и уволена. Наконец, после трёх месяцев поисков, попала на место делопроизводителя в центральный роддом. Тут её сразу предупредили: «Если потребуют, мы исполним, конечно, другого выхода нет». Александра Петровна и к этому приготовилась, но в середине октября пришёл ответ из Москвы: Верховный суд признал незаконным её исключение из коллегии.
Это известие совпало с ещё одним: президиум областной коллегии адвокатов возглавил новый человек – Сергей Антонович Стрелков, сам прошедший через тройку НКВД. Возможно, что ещё и поэтому он отнёсся к опальной очень внимательно:
– Анкету я потом почитаю, а покуда просто расскажите мне о себе.
– Ну, разве что коротко. Отец мой – участник польского восстания 1863 года; после 15 лет каторги поселился в Чите. Там я и родилась, и окончила гимназию. Хотела стать артисткой. И стала, играла в Иркутске в разных труппах. Но заболела суставным ревматизмом, и пришлось освоить другую профессию – шляпницы. Юриспруденцию изучала 4 года, сначала самостоятельно, а затем под патронажем будущего мужа. Экзамены у меня принимала комиссия краевого суда; она-то и рекомендовала в коллегию адвокатов.
– Мы восстановим вас, но год-полтора лучше бы поработать в районе: в Иркутске места нет, да и не дадут вам здесь спокойно пожить. Пусть уляжется, успокоится, хорошо? А чтобы вам жилплощадь в Иркутске не потерять, будем вызывать вас время от времени. Да, кстати, и похлопочем давайте о дополнительной комнате – есть такая льгота у адвокатов.
Александра Петровна выехала в Тулун, а в апреле 1940 года, по результатам проверки, была назначена начальником местной юридической консультации. А в начале 1941-го Стрелков подписал ей и направление в юридическую школу: «Исключительно для того, чтобы вам не кололи глаза».
Признаться, надоела мне эта Смирнова
Но в том же, 1941, году Сергей Антонович был отозван в прокуратуру, а занявший его место Левицкий сразу взял Смирнову на прицел. Прежде всего, он лишил её возможности приезжать в Иркутск, где жили дочка и внучка, где оставалась квартира, бронь на которую нужно было время от времени подтверждать. Левицкий разрешил приехать только для передачи квартиры новому жильцу. «Можно предположить, что теперь оставят меня ещё и без работы», – подумала, и, действительно, очень скоро Левицкий направил в Тулун адвоката центральной юридической консультации Будникова. С проверкой.
«В консультации совершенно отсутствуют портреты, лозунги, правила внутреннего распорядка», – отметил он у себя в тетрадке и отправился за отзывами в районный суд. Смирнову там похвалили, отметив и высокую квалификацию, и тщательность подготовки к процессам.
– Она и у населения в авторитете, – отметил судья.
– А политическую оценку даёт в своих выступлениях? Отмечает усилия партии и правительства?
– Нет, политику не примешивает. Не разъясняет.
Будников снова сделал пометку в блокноте и пошёл за отзывом к районному прокурору.
– Да надоела мне эта Смирнова, – заявил тот без обиняков. – Занимается тем, что совершенно её не касается. Однажды милиция задержала какого-то Дубова, а он возьми да повесься в КПЗ; так Смирнова раза три ко мне приходила и всё выясняла: что, да как, да почему такое могло случиться. А когда в Иркутске была, то ещё и зашла в областную прокуратуру, нажаловалась!
Не меньшее неудовольствие высказал и 2-й секретарь райкома партии Неунывайко:
– Просто вводит суд в заблуждение: следствие показывает: виновен, а она доказывает: не виноват! В результате у масс складывается совершенно неправильное впечатление.
2 сентября 1941 года Александра Петровна уже сдавала дела: Левицкий отстранил её от работы, даже не дождавшись решения президиума, только-только переговорив с Будниковым. А исключили Смирнову из коллегии с формулировкой: «за дискредитацию высокого звания адвоката, грубейшее нарушение этики». Вменили в вину даже и покупку патефона, но главным преступлением определили… подстрекательство к побегу осуждённого. Александра Петровна, конечно же, без труда доказала выморочность такого обвинения, но лишь девять месяцев спустя, когда Левицкого сменил Стефанюк, и её заявление было наконец-то зарегистрировано.
В июле 1942 г. её восстановили в коллегии, а в середине августа уже отправили в Балаганский район. Оттуда перебросили в Зиму, а из Зимы в Тулун, а из Тулуна – в Тыреть. Только в 1948-м, когда в Рабочем предместье Иркутска открылась юридическая консультация, 63-летняя Александра Петровна соединилась с дочерью и внучкой.
Заключим договор, если только примете Цирлину
В эту же пору случилась добрая перемена и у иркутского адвоката Генриетты Беркович – она вышла замуж и стала Цирлиной. Правда, пришлось переехать в Улан-Удэ, но и там ей нашлось место по специальности. И всё было хорошо до самого 1952 года, когда пришёл приказ министра юстиции – исключить Генриетту Владимировну из коллегии как дочь репрессированного.
Сотрудник «Восточно-Сибирской правды» Владимир Исаевич Беркович был репрессирован в 1938 году, и вот теперь, четырнадцать лет спустя, пошла очередная волна. К счастью, не поднявшаяся. Но это стало ясно лишь четырьмя годами позже, когда Генриетта Владимировна получила письмо о реабилитации отца.
Разумеется, она показала его и в коллегии – в надежде, что теперь-то уж сможет работать по специальности. Но ей отказали «за отсутствием вакансий». Ничем закончились и три следующие попытки, хоть за это время было принято и переведено из районов 10 человек. Пришлось обратиться в министерство юстиции за подтверждением, что приказ о её исключении из коллегии отменён. Прислали такое подтверждение, но оно не помогло. Ещё два года спустя министр юстиции лично обратился к главе президиума Н.Н. Рязанову: «Прошу вопрос о приёме решить положительно». Но места для Цирлиной всё-таки не нашли. Она осталась в статусе юрисконсульта, а для поддержания формы стала работать волонтёром в областном арбитражном суде и в районной прокуратуре, вести правовой лекторий и для взрослых, и для детей. Весной 1963 г. Генриетта Владимировна снова обратилась к коллегам: «Прошло более десяти лет с того дня, как я была вынуждена оставить работу адвоката. Но я не теряю надежду вернуться к любимому делу. Я имею высшее юридическое образование и работаю по специальности около 20 лет. В моей биографии нет компрометирующих данных. При необходимости я могу представить характеристики с места работы. А также от прокуратуры города. Меня хорошо знают многие адвокаты». В добавление к этому трест «Востсибнефтегеология» предложил коллегии заключить договор на юридическое обслуживание, но при условии, что в коллектив защитников примут их юрисконсульта Цирлину. Трудно сказать, какое из обстоятельств оказалось решающим, но 13 апреля 1963 г. Генриетту Владимировну приняли наконец в родное сообщество.
Победный конец истории стал началом для новой, продолжавшейся ещё 35 лет и сверкнувшей у финиша золотой медалью им. Ф.Н. Плевако и почётным званием заслуженного юриста России. Конечно, это был непростой марафон, полный рисков и неизбежных противостояний, но ни одна попытка возбудить против Цирлиной дисциплинарное производство не увенчалась успехом. Как и настоятельные призывы «принять надлежащие меры по пресечению её социально-вредной деятельности». Этот «поиск врага» имел место аж в 1984 г. и по давней традиции исходил от коллеги-юриста – председателя Иркутского областного суда М.В. Чернова.
Автор выражает признательность за предоставленный материал Иркутской областной коллегии адвокатов и лично Евгении Дроздовой и Елене Полянчиковой
