Аргументов нет, вот и пугают нас министром

Члены президиума областной коллегии защитников молча переглянулись, и председатель продолжил:

– Это безапелляционное обобщение, разумеется, не имеет под собой оснований. Нас пугают министром, потому что нет иных аргументов.

– А что, собственно, нам вменяет в вину областное управление министерства юстиции? – пожал плечами Мосюков.

– А вот что, – открыл папку с входящей корреспонденцией Патушинский. – «Вами принято решение о приёме в число стажёров в Усольскую коллегию адвокатов Т.Г. Маценок. То-гда как тов. Маценок аттестована на работу секретарём народного суда в наше распоряжение». 

– Позвольте, позвольте, – вскинулся Мосюков, – это не та ли Маценок, у которой 8 грубых ошибок на половине страницы?

– Та самая. Ей и в голову не пришло дать кому-то более грамотному перечесть листок с биографией. Она знает, что мы не вправе отказывать в стажировке выпускникам юридических школ.

– Так ведь мы и не отказали! 

– Действительно. Но, очевидно, Маценок не желает покидать квартиру в Иркутске.

– Простите, какой из неё секретарь суда? – усмехнулся секретарь президиума. – Разве можно аттестовать на такую должность совершенно безграмотную особу? Вот её анкета, я специально захватил: «Риприсированых не имееться».

– Она и слово «лагерный» пишет с мягким знаком, – печально добавил Патушинский. – Пишет как говорит, а это слово приходится выговаривает очень часто – её супруг из си-стемы исправительно-трудовых лагерей, если не ошибаюсь, член лагерного суда, – и в полной уже тишине добавил. – Я полагаю, что 8 августа, когда Маценок получила распределение в Усолье, муж её был в отъезде. Но как только вернулся, «навестил» начальника областного минюста Вассермана. Может, что-то напомнил, может, просто попросил, понимая, что ему не откажут.

– О-ох, и что же теперь?

– «Предлагаю, – снова обратился к письму Вассермана председатель коллегии, – на первом же заседании президиума пересмотреть вопрос в отношении тов. Маценок и откомандировать её в моё распоряжение». 

Утром, ещё только пробежав этот текст, Леонид Осипович поддался первому чувству и поставил жирный вопросительный знак на полях рядом с «пересмотреть вопрос». Но к началу заседания тяжёлое чувство развеялось, и он уже не испытывал никакого желания протестовать. Только немного посетовал:

– Я ведь жил в соседстве с родителями Маценок и помню, что Тамара очень плохо училась. Она и из школы ушла, не окончив полного курса. Единственным предметом, который любила, была физкультура, но именно физкультура и позволила ей поступить в городскую акробатическую школу. В семнадцать лет уже выступала в эстрадных концертах и увлекла-таки влиятельного мужчину с апартаментами на Карла Маркса. Он, уверен я, и устроил её в юридическую школу, а теперь пропихивает в адвокаты. Причём самым коротким путём. Что ж, будем голосовать. 

«Да не посмеют они!»

И правда: не посмели

В результате Маценок обосновалась в канцелярии нарсуда 3-го участка Кировского района Иркутска, в то же время оставаясь стажёром коллегии защитников, то есть претендентом на звание адвоката. Сидение на двух мягких стульях одновременно укрепило Тамару в мысли, что лично ей всё позволено. Так что через два с половиной месяца в коллегию пришла жалоба. «Обратив внимание, что я переписываю протокол судебного заседания по делу о хищении американских подарков, Маценок заявила, что «воры воруют и пусть сидят», – сообщила Дина Емельяновна Бронфин. – В свою очередь я заметила, что не все же воруют, и тогда, назвав меня дурой наивной, Маценок заявила, что муж мой «тащит, ворует». Было одиннадцать часов утра, судебная канцелярия полна народа, и многие из свидетелей согласились подписаться под актом. Когда же я сказала, что отнесу этот акт в коллегию защитников, это вызвало у Маценок смех: «Я очень этого хочу. И разукрашу тебя там!»

Тамара Григорьевна согласилась написать объяснительную, но ограничилась черновиком, не смущаясь ни перечёркнутыми предложениями, ни вставленными словами, ни 24 ошибками. Она не сомневалась, что это примут как должное и не посмеют её наказать. Действительно, президиум поднапрягся и усмотрел в её объяснительной… искреннее раскаяние. А потому постановил не подвергать Маценок дисциплинарному взысканию. Только указал ей на недопустимость грубого обращения. Что до заявительницы Бронфин, то с ней кто-то провёл убедительную беседу, и она отозвала переданное в суд исковое заявление.

Через год грозного супруга Тамары направили членом лагерного суда в Бодайбо, что подтолкнуло перевод Маценок из стажёров в адвокаты – «как успешно овладевшую знаниями и показавшую примерную дисциплинированность в работе». Ссылались и на несколько докладов, якобы отменно приготовленных, но отчего-то не отразившихся в личном деле. 

За всё время сидения в канцелярии суда Тамара так и не усвоила правильного написания слова «мошенничество». В апреле 1947-го, ещё в статусе стажёра, она настояла на своём участии в крупном деле и выступила в трибунале ВСЖД. Провалилась, естественно, но зато отметилась перед супругой обвиняемого и стала вытягивать из неё деньги за мнимое освобождение. Нашлись и свидетели, и члены адвокатской коллегии пожелали разобраться. Вызов в Иркутск Маценок проигнорировала, а в объяснительной сослалась на… тяжёлое материальное положение». 28 января 1948 г. Маценок исключили из коллегии адвокатов, хотя каждый и понимал, что член лагерного суда просто так не отступится. 

На этот момент Леонид Осипович Патушинский уже более года как ушёл из коллегии. А новый председатель президиума Пётр Николаевич Мосюков был ещё на подъёме и едва не уволил стажёра Михайлову, неизвестно где пропадавшую целых четыре месяца.

Так и будет путать экспорт с экспертом

Выпускница иркутской заочной юридической школы Анна Михайлова несколько раз переписывала заявление в коллегию адвокатов. Со-мнения вертелись вокруг одного: добавлять ли к коротенькому «прошу зачислить меня стажёром» привычное для её семьи «прошу не отказать в моей просьбе». 

Прошлогодняя выпускница юридической школы, однажды выручившая Анну на экзамене, чуть заметно поморщилась: 

– Такая приписка заведомо принижает тебя, ставит в зависимое положение. К тому же она не несёт никакого дополнительного смысла, – пристально посмотрела на Анну и нашла решающий аргумент. – Так не пишут образованные люди.

В общем, в новенькую картонную папку было уложено свежее заявление, и 1 сентября 1947 года Анна Михайлова в белой блузке и любимой четырёхклинке цвета горького шоколада пришла по заветному адресу: Пролетарская, 7. Как оказалось, рановато, и эти зябкие полчаса всё решили: Анна попросила ручку и старательно вывела: «Прошу не отказать в моей просьбе». Здешние чернила были куда как темней и гуще, но всё-таки с припиской ей было спокойнее. 

Председатель президиума Иркутской областной коллегии адвокатов Мосюков, разбирая свежие бумаги, усмехнулся: «Как живучи всё-таки ритуальные эти поклоны в… определённых слоях, – Павел Николаевич даже в мыслях был чрезвычайно осторожен. – Но впустую ведь, совершенно впустую: в таком деле всё решает анкета, не случайно ведь всякое умолчание и не дай Бог пропущенный пункт чреваты неизбежным отказом. А у этой особы не анкета, а загляденье: отец – рабочий, мать – домохозяйка, брат служит в войсках МВД. В белой армии не воевали, в белых учреждениях не состояли, в колебаниях к линии партии не замечены, на оккупированной территории не находились, не попадали в плен. Даже и под репрессии никто из родственников не угодил. Может, это оттого, что мало у неё родственников? Ведь тут прямая зависимость: чем разветвлённее семья, тем больше и вероятность, что кто-нибудь да подпортит тебе анкету, а с нею и карьеру, и самоё жизнь. Так что этой Михайловой просто сказочно повезло. И даже то, что она не замужем, в данном случае плюс: ведь супруг тоже мог бы оказаться юристом, а адвокатам не положено иметь родственников в судах, прокуратуре и даже среди юрисконсультов. А у Михайловой совершенно открытый путь. Хоть сама она и смущает, конечно. Пишет – как на машинке печатает, будто почерка не имеет или же скрывает его. К чему это? Не анонимку ведь пишет, не донос! И ошибок до неприличия много. Конечно, двухлетка заочной юридической школы это не очень много, но она ведь не отличилась и тут: в аттестате-то одни тройки, даже по марксизму-ленинизму. К тому же застарелая, ещё со школьной поры неприязнь к орфографии и пунктуации. Да… как работать-то будет? При общем малокультурии не спасает и юридический институт. Будет до скончания дней путать экспорт с экспертом. Ну да что загадывать! Отказать-то всё равно не придётся – формально соответствует требованиям».

Президиум областной коллегии адвокатов специальным постановлением принял Михайлову стажёром, положив ей с 15.09.1947 и зарплату в 400 руб. А четыре месяца спустя Мосюкову опять передали её заявление. «Готова приступить к работе. Прошу в моей просьбе не отказать». 

– Она как получила прошлой осенью выписку из постановления, так и исчезла, – пояснил секретарь. – Говорит, будто бы выезжала в Москву по семейным обстоятельствам. Я так понял, что у брата гостила. Никаких оправдательных документов не предоставила. Вообще-то в таких случаях просто под суд отдают, но ведь жалко: на двадцать первом году и не такие глупости в голову залетают. 

– Раз жалко, дадим ей шанс, прикрепим патрона построже. Может, и выйдет какой толк.

«За что он получает 5 тысяч против моих 400?!»

Остаток января прошёл для Михайловой без замечаний, но в феврале отдел кадров зафиксировал 3 опоздания и 7 прогулов. Случай был для стажёров неслыханный, но в марте Михайлова снова прогуляла 7 дней, в апреле – 8, в мае – 6, не говоря уж об опозданиях и уходах с работы под всевозможными предлогами. Три опытных адвоката, которых к ней назначали патронами, наблюдали по утрам одну и ту же картину: Михайлова подсаживалась к кому-нибудь из стажёров поболтать, а потом скрывалась в самом дальнем углу, где и дремала над дневником стажёра. Никаких вопросов по специальности она не задавала, и то, что другие делали за неделю, растягивала на два месяца, так что сложилось общее мнение: она не только малограмотна, но и ленива. 

Но на самом-то деле Анна напрягала и слух, и зрение, не пропуская ни малейшей детали из жизни каждого, кто работал в коллегии. И непременно помечала, вернувшись домой: «Меня прикрепили к адвокату Леонтьевой. Она стала меня использовать в своих личных интересах – заставила ходить по судам и переписывать протоколы»… «Вот говорят, что стажёрка Кузнецова подготовила два интересных доклада. Ну, слушала я её на конференции – ничего не понятно. Да просто сделала она Мосюкову подарок – вот и всё! А стажёрку Лупачёву за что перевели в адвокаты, чем она хороша? Да ничем, и я так и сообщу, что эта Лупачёва будет позорить советскую адвокатуру. А то вздумали проработать меня за какие-то пропуски! Эти члены коллегии ведут себя не как члены партии, а как крепостники!» … «Адвокат Сарно держится по линии отказа от меня. Он, конечно, не хочет, чтобы в коллегии был такой человек, как я, который обо всех о них скажет правду. А я скажу: адвокат Сарно относится к работе не как настоящий адвокат, а как адвокат-рвач. За что он зарабатывает 5 тысяч? Жаль, что до сего времени Сарно находится в стенах адвокатуры, жаль, что не всех приходится уличать, многие могут маскироваться».

5 августа 1948 года в иркутской центральной юридической консультации состоялась очередная конференция стажёров, на которой присутствовали и 13 опытных адвокатов. Анна Михайлова выступала с докладом «Улики в советском уголовном процессе», и с первых же слов стало ясно, что она всего лишь зачитывает книгу Вышинского «Теория судебных доказательств».

– Я изумляюсь дерзости стажёра Михайловой, – не выдержала Леонтьева, – какое-то время назад я уже объясняла ей, что подобный подход, мягко говоря, некорректен…

– Предлагаю помочь докладчице посредством вопросов по теме, – смягчил кто-то из адвокатов. – Как вы понимаете презумпцию невиновности?

Анна не смогла ответить ни на один из вопросов. 

Картина нарисовалась столь удручающая, что на другой же день, 6 августа 1948 г., президиум областной коллегии адвокатов постановил: «Михайлову А.М. как не проявившую необходимых способностей к усвоению адвокатской практики и за систематическое опоздание и неявку на работу из стажёров отчислить». 

Но в сентябре того же 1948 года министр юстиции РСФСР Басавин предложил восстановить Михайлову на работе и оплатить ей вынужденный прогул. В ответ на протестную телеграмму он пожелал коллегии успехов в воспитании молодых кадров. Пришлось исполнить рекомендации. Михайлова встретила это как должное, но на работу не вышла и только 27 декабря появилась, чтобы написать заявление на… очередной отпуск, приурочив его к декретному. 

Пока Анна Матвеевна манкировала обязанностями, адвокат Шелохов, временно замещавший Мосюкова на посту председателя президиума, обратился в союзное министерство юстиции с предложением пересмотреть решение российского министерства. Шелохов не смягчал выражений: «Михайлова совершенно не умеет мыслить и не имеет никаких знаний в области уголовного процесса. Наконец, самое возмутительное – это её клеветническое заявление на имя министра юстиции на председателя президиума областной коллегии адвокатов. Михайлова клевещет также на своего руководителя Сарно. По существу, она должна быть предана суду». 

Из Москвы запросили личное дело Михайловой и довольно скоро прислали ответ: «Министерство юстиции СССР считает решение областной коллегии правильным». Члены президиума не стали размахивать этим ответом как знаменем, но весной 1949-го, когда Анна Матвеевна возжелала отправиться адвокатом в Китой, ей решительно отказали. Оскорблённая отчисляется из стажёров, но очень скоро опять запросилась в центральную консультацию. 

«Под блеском их знаний очень много паутины»

– Я очень хорошо понимаю, что, если мы ей откажем, пойдут «телеги» в облисполком, в российское министерство юстиции, – обратился к членам коллегии Мосюков. – Но я уверен, что глава союзного министерства объяснил младшему коллеге, что негоже принимать решение исключительно по доносу.

Действительно, на этот раз из Москвы затребовали документы, и 24 мая 1949 года Михайловой был отправлен ответ: «Министр юстиции РСФСР тов. Беляев Ф.А. не нашёл оснований к направлению Вас стажёром в иркутскую коллегию адвокатов. И Ваше заявление оставил без удовлетворения». 

Копию ответа Мосюков зачитал всем членам президиума, добавив при этом:

– А на случай, если кто-то пожалеет «бедняжку Аню», зачитаю избранные места из её, так сказать, доносительской литературы: «Прошу Вас, товарищ Дровников, очень чутко отнестись к моей жалобе выявить в Иркутской областной коллегии адвокатов ряд нечистых элементов, которые позорят нашу советскую адвокатуру. Такие адвокаты, как Сарно и подобные ему, показывают блеск своих знаний, но под этим блеском очень много паутины». Ну что, достаточно? А я-то по должности прочитал всё-всё-всё! И вот что я подумал: она ведь искренне считала своей единственною обязанностью разоблачать нас, «вшивых интеллигентов». Какое изломанное сознание и сколько предположений возникает на этот счёт… Впрочем, давайте просто порадуемся тому, что Михайлова не родилась лет на 10–12 раньше. Не сидеть бы нам здесь сейчас.

Автор благодарит Евгению Дроздову за предоставленный ею материал.