Медаль имени Ивана Парфентьевича Бородина – одна из самых «молодых», но от этого не менее важных государственных наград в научном мире. В Российской империи интересы державы во многом зависели от географических знаний, рассказывает Татьяна Калихман, поэтому РГО играло весомую роль. Именно Бородин создал в 1912 году Постоянную природоохранительную комиссию при Русском географическом обществе.

– За пять лет, которые комиссия проработала до революции, были определены наиболее ценные места в России, которые необходимо сохранить для будущих поколений, создан план на последующие годы по организации заповедников, заказников. Мы и сегодня, по сути, его выполняем. В советское время роль РГО несколько снизилась, а комиссия вообще приказала долго жить, но два с половиной года назад её воссоздали. Одновременно была учреждена награда за заслуги в природоохранном деле, в первую очередь в территориальной охране природы. 

– Вы предполагали, что получите эту медаль?

– Ещё в 2012 году прошло всероссийское собрание РАН, где научное сообщество высокого уровня решало, кто и что получит. Так что я уже два года знаю, что эта медаль предназначается мне. Я была очень удивлена, поскольку знала, что на неё претендовали несколько человек, очень заслуженные люди. Думаю, не последнюю роль в том, что выбрали меня, сыграло наше издание – «Атлас особо охраняемых природных территорий Сибирского федерального округа». Такая книга была выпущена впервые: для каждой ООПТ была сделана своя карта, описание ландшафтов и других особенностей, причём не только федеральных заповедников, но и маленьких региональных заказников – всего 241 особо охраняемая природная территория. Это была очень тяжёлая работа для всего коллектива, который её выполнял. 

–  В пресс-релизе сказано, что ваша медаль – за участие в создании федеральных законов об ООПТ и руководство подготовкой серии обоснований для организации заповедников. Что это за документы?

– Для нашего Байкальского региона самые важные документы – федеральные законы «Об охране озера Байкал» и «Об особо охраняемых природных территориях», принятые в 1999 и 1995 годах. До этого были отдельные постановления, решения правительства, а закона, где было бы чётко определено, какой режим охраны требуется для каждой категории ООПТ и так далее, не было. В работе над этими документами я принимала участие, как и в создании региональных законов в Иркутской и Читинской областях, где жила и работала до 1997 года. Если в Чите практически сразу же после принятия федерального закона начали работу над региональным, который окончательно приняли уже в 1998 году, то в Иркутске первая редакция была принята лишь в 2007-м. В Приангарье природоохранные инициативы идут тяжелее. Это промышленно развитый регион, и здесь очень сильное промышленное, лесодобывающее лобби.

– Вы довольны тем, какими вышли эти нормативные акты?

– Совершенных законов не бывает. Когда в 1995 году приняли Закон «Об особо охраняемых природных территориях», ситуация была одна. Прошли годы, стали видны не до конца проработанные моменты, в закон постоянно принимаются поправки. Не все они хороши. Несколько лет назад коррективы привели к тому, что в России закрылись почти все природные парки. Правда, потом спохватились и уже через полтора года вернули всё назад, но часть природных парков уже не восстановилась. 

Далеко ходить не нужно. Сейчас министерство природных ресурсов и экологии Иркутской области начало процесс инвентаризации памятников природы. Они все были созданы в 1980-е годы, то бишь в советское время, когда земельный вопрос никого не интересовал. Сейчас, когда все территории проходят процедуру государственной регистрации, выясняется, что, если памятник природы находится на чьём-то участке, зарегистрированном в кадастровом реестре, зарегистрировать в этом же реестре его уже нельзя. 

Были сложности с созданием заказника «Окунайский», больше известного в народе как Лебединые озёра, в обосновании которого я принимала активное участие. Много сил приложила служба охраны животного мира, которая продавливала решение, но оно упиралось в то, что все заказники создаются без изъятия земель из хозяйственного использования. Это значит, что у них есть границы, но это земли лесного фонда, которыми распоряжается Агентство лесного хозяйства, федеральная структура. Оно заключает договоры аренды участков прямо на территории заказника, часто даже не согласуя это ни с кем. 

Эти проблемы – из жизни. Нужно, чтобы в законе было чётко прописано, как выходить из таких двойственных ситуаций.

– Как идёт работа над созданием природного парка «Витязь»? Два года назад скальник Старая Крепость чуть было не разобрали на бордюры.

– Недавно мы были в экспедиции на скальниках Олхинского плато, посмотрели на Старую Крепость – скальник цел. Благодаря общественному вниманию и активной позиции граждан сейчас там не ведётся добыча гранита. Но решение о самом парке пока отложено. Так получилось, что аукцион выиграла организация, которая не совсем специалист в этих делах. 

– «Госземкадастрсъёмка»-ВИСХАГИ?

– Да. Их обоснование не прошло экспертизу. Теперь заново надо объявлять конкурс, выбирать организацию, которая имеет отношение к природоохранной деятельности, а не только к землеустроительному делу.

С природными парками вообще сложно. Существуют планы создания нескольких природных парков в Слюдянском районе, где непростая экономическая ситуация – БЦБК закрылся, предприятий не-много, к тому же район входит в Центральную экологическую зону Байкальской природной территории, где мало что можно делать. Мне кажется, одним из выходов из этой ситуации могло бы стать создание рабочих мест в природных парках. Насколько я знаю, пока руководство района не приветствует эту идею. Их можно понять – и так вроде бы район не может активно развиваться в промышленном смысле. Но думаю, что активные люди в Слюдянском районе есть, мы вместе с ними всё равно рано или поздно эту работу проведём. Может быть, на это потребуется несколько больше времени, чем нам хотелось бы. В планах парки «Тёплые озёра», «Пик Черского», «Верхнебыстринский», «Шаманский мыс», «Утулик – Бабха».

– Как вы оцениваете нынешнее состояние Байкальской природной территории?

– Закон об охране озера Байкал в принципе плохо работает, поскольку он рамочный, к нему нужно принимать много подзаконных актов. Они не приняты, за исключением двух –перечня запрещённых видов деятельности и границ Центральной экологической зоны, зоны атмосферного влияния и буферной зоны.  А должно быть принято порядка десяти подзаконных актов: паспорта для туристических территорий, ограничения и, наоборот, разрешения видов деятельности на конкретных участках, должно быть зонирование внутри Центральной экологической зоны – где у нас заповедные участки, а где населённые пункты развиваются. До сих пор чётко не определены границы некоторых поселений. Соответственно, и Центральная экологическая зона не всегда может эффективно выполнять свои функции. Многие жалуются, что строгость режима зоны не даёт развиваться посёлкам, людям нечем жить. В этом есть доля правды, но везде в документах, правительственных в том числе, доминантой называется развитие экологического туризма, на котором должно строиться развитие территорий.  

Тем не менее положительные подвижки есть. В том же Прибайкальском национальном парке в течение многих лет не было сделано ни одной туристической стоянки, а сейчас, проехав по Ольхону, мы видим: есть особо ценные участки, которые ограждены от въезда машин, есть стоянки, оборудованные навесами, кострищами, ограничен въезд на Хобой. Создано семь мест утилизации мусора, причём настолько эффективно, что местное население Хужира сгружает свой мусор в контейнеры нацпарка. 

Недавно разговаривала с заместителем директора «Заповедного Прибайкалья»: все деньги, которые они заработали в этом году от проезда туристов, потрачены на тушение пожаров и вывоз мусора.  Дирекция осталась в минусе. 

– Как вы оцениваете объединение Прибайкальского нацпарка с Байкало-Ленским заповедником в «Заповедное Прибайкалье»?

– Первыми объединили Баргузинский заповедник с Забайкальским национальным парком и Фролихинским заказником. Я была страшно возмущена и до сих пор эту идею не поддерживаю. Мысль Министерства природных ресурсов России понятна – чтобы в заповедном деле было меньше чиновников. Идея неплохая, но почему надо начинать эти опыты с территориями, которые имеют колоссальную протяжённость и площадь? Второй объединённой территорией стали заповедники Таймыра – три самых крупных в России. Я бы поняла, если бы в европейской части России объединили три маленькие заповедные территории, которые находятся рядом, но когда это делается в Сибири, при наших расстояниях, я это не одобряю, потому что очень сложно управлять такими огромными площадями.

С другой стороны, точно знаю, что между Байкало-Ленским заповедником и Прибайкальским нацпарком раньше не было достаточного контакта. Имея единое побережье, они многие вопросы могли бы решать вместе, это не всегда случалось. Сейчас, когда появилась единая дирекция, какие-то вопросы решаются в едином ключе, это плюс. Надеюсь, что дальше всё будет только лучше и лучше.

– Какие проблемы ООПТ вы считаете на сегодня самыми актуальными?

– В прошлом году проходил Всероссийский съезд по охране окружающей среды, в котором я участвовала. Там было много людей, и всем было что сказать. Обсуждались такие вопросы: например, чтобы создать новую охраняемую территорию, которая всем своим существованием нацелена на сохранение природной среды, мы должны провести государственную экологическую экспертизу. А для того, чтобы в Иркутской области начать добычу общераспространённых полезных ископаемых – разрыть карьер или дно речки перелопатить, чтобы добывать гравий, – экспертизы не нужно. Таких казусов много. При создании природных парков – региональных ООПТ – необходимо разрешение федерального Минприроды. Почему? Этими вопросами должен заниматься регион. Это кажется мелочью, но таких мелочей много, и они мешают работать. 18 ноября в Минрироды в Москве состоится рабочее совещание именно по этому вопросу, не знаю, удастся ли его решить, но я туда поеду и буду как минимум об этом говорить. 

– Как складываются отношения с нынешним региональным министерством природных ресурсов?

– У нас нормальные, рабочие отношения. Не всё просто, бывают спорные вопросы, но это нормально – в спорах рождается истина. Я рада, что министерство стало активнее – начало регулярно организовывать конкурсы и аукционы на выполнение работ по созданию обоснований новых ООПТ, инвентаризации памятников, чего не проводилось очень давно. 

Схема развития ООПТ в Иркутской области была сделана в 2006 году, уже прошло почти десять лет, а многие предложения, которые в неё вошли, были сформулированы в 1960–1970-е годы. Таким образом, необходимо новое обоснование, поскольку ситуация меняется – где-то уже и сохранять нечего, а где-то надо действовать быстро. В том же Окунайском заказнике помимо сугубо природных характеристик потребовалось много уточнений по аренде, по отношению местного населения. Не секрет, что иногда местные жители активно выступают против создания охраняемой природной территории, и тогда сделать что-то трудно. Приходится начинать долгосрочные акции по убеждению людей, что это нужно. Можно весь лес вырубить, потом торфяники горят, речки мелеют, рыба пропадает. 

– Какие памятники природы нужно срочно спасать?

– Нужно создавать природные парки на Олхинском нагорье и в Слюдянском районе, потому что нагрузка на эти территории колоссальная. Рядом с Шаманским мысом есть площадка, где можно спокойно ставить палатки и отдыхать, но люди разбивают лагерь непосредственно на мысу. Он выгорал уже несколько раз. Геоморфологически мыс всё равно ценен, но там раньше был сосновый лес, а теперь кустарники, берёзка хиленькая растёт, и нагрузка не снижается – тропа утоптанная, места, где ставятся палатки, выбиты до состояния асфальта.

Когда будет природный парк, у этой территории, в отличие от памятника природы, появится собственная администрация и штат – конкретные люди, которые не только контролируют, чтобы там был порядок, но и отвечают за её состояние. Сейчас спрашивать не с кого. Чтобы нормализовать ситуацию в местах активного посещения отдыхающими, очень важно создание ООПТ. 

– А что послужило причиной переезда в Иркутск?

– Перед этим я работала в областной администрации в Чите, в Байкальском экологическом отделе. 1995-1996 годы – время, когда даже в областной администрации не платили зарплату. Поскольку у меня есть дочь, мне нужно было думать, как жить. В Иркутскую область меня пригласила Ирина Бирнбаум, возглавлявшая Байкальский центр гражданских и экологических инициатив, чтобы управлять этим центром. Я стала координатором экологических программ. Получала хоть и небольшие, но живые деньги. К тому времени я была уже аспирантом, перевелась в Институт географии СО РАН, после чего поступило предложение здесь работать – знаний, чтобы заниматься наукой, всё-таки у меня хватало. Хотя общественную деятельность тоже не оставляю.

– Не хотелось потом вернуться на родину?

– Начиная с XVIII века мои предки – из Иркутской губернии, из теперь уже затопленного Братским водохранилищем старинного крупного села Бейтоново. Вчера проезжала по улице Карла Либкнехта, которая до революции называлась Саломатовской. Напротив мечети стоит сгоревший остов здания, где жили мои предки с начала ХХ века. Когда я собралась переезжать в Иркутск, мама очень обрадовалась. Они с отцом оказались в Чите по распределению.  

– Любовь к природе у вас от родителей?

– Наверное. У мамы два образования, она оканчивала Улан-Удэнский сельскохозяйственный институт, очень любила животных, была зоотехником, но это тяжёлая работа для женщины. Позже она получила ещё одно образование – в экономическом вузе в Новосибирске, и стала специалистом в экономике сельского хозяйства, закончила карьеру начальником отдела областной администрации. Отец – агроном, много лет проработал в Росгипроземе, занимался исследованием почв Забайкалья. В период перестройки стал фермером, но это у него, так скажем, хуже получалось.

– А дочь чем занимается?

– А вот дочь пошла совсем по другому пути: она врач-травматолог.

– Вы – доктор географических наук, занимаетесь экологическими проблемами, преподавали биологию и химию. Кем себя считаете в первую очередь – географом, экологом?

– Хороший вопрос (смеётся). Я себя в первую очередь считаю человеком, которому не всё равно. Мимо некоторых вещей я не могу спокойно пройти, меня это тревожит, беспокоит, я начинаю предпринимать какие-то действия. Может быть, кому-то это не нравится, тем не менее установка такая изначально – может, так родители воспитали: в первую очередь надо оставаться человеком, общаешься ли с президентом, который вручает награду (три золотые медали РГО выдающимся российским учёным и путешественникам вручал президент страны Владимир Путин. – Ред.), или с водителем, который везёт в экспедиционную поездку, или с журналистом. Я в этом смысле людей не разделяю.

– Кстати, что вам сказал президент, когда вручал медаль?

– «Поздравляю», и всё. Он более ёмко высказался про Конюхова, который пришёл на награждение в МГУ, научное заведение, в рясе.

– Что у вас в ближайших планах?

– Серьёзная задача – инвентаризация памятников, если всё нормально сложится, в следующем году она будет завершена. По двадцати памятникам уже провели инвентаризацию в этом году, начальный этап исследования ещё по 45 сделаем до нового года, а на 2015-й по ним останутся экспедиционные работы. Проект колоссальный, всего памятников 79, надо выяснить, насколько они все соответствуют этому статусу. Часть работы взяла на себя сельхозакадемия.

Ещё одно важное дело – создание аналогичного сибирскому атласа ООПТ для всего Дальнего Востока. Поскольку это уже не наши родные сибирские места, там будет это сделать труднее. Наш атлас мы сделали за полтора года, а на дальневосточный запланировали три года.

Биографическая справка

Татьяна Петровна Калихман – научный сотрудник лаборатории физической географии и ландшафтного картографирования Института географии имени В.Б. Сочавы СО РАН (ИГ СО РАН), доктор географических наук.

В 1986 году окончила географический факультет, отделение биологии и химии, Читинского государственного педагогического института имени В.Г. Чернышевского.

В 1986-1987 – преподаватель биологии и химии в средней школе № 45 в Чите.

1987-1988 – преподаватель химии в ЧГПИ имени В.Г. Чернышевского.

1988–1992 – завлабораторией исследований атмосферного воздуха при промышленном загрязнении в дорожной СЭС Забайкальской железной дороги (Санэпиднадзор).

1992–1997 – ведущий сотрудник Байкальского регионального отдела администрации Читинской области.

С 1997 года по настоящее время – в ИГ СО РАН (Иркутск).

 В 1999 году защитила кандидатскую диссертацию на тему «Современное состояние и развитие охраняемых природных территорий бассейна озера Байкал», в 2010 году – докторскую «Геоэкологическая структура и пути развития охраняемых природных территорий Байкальского региона».

Организатор экспедиций по охраняемым природным территориям Монголии и Сибири.

Автор 130 публикаций.