Сеанс чёрной магии в Зойкиной квартирке

Редкий режиссёр, берясь за постановку произведений Михаила Булгакова, не очаровывается демонической аурой его работ. Совершенно определённо режиссёр Александр Загораев не исключение. Он тоже не захотел обойти эту составляющую произведений автора, а, напротив, сделал её главной действующей силой, превратив действие пьесы в сеанс чёрной магии.

Александр Загораев приравнял, в некотором смысле, «Зойкину квартиру» к нехорошей квартире из «Мастера и Маргариты» и заставил перекочевать из вышеназванного романа Волонда и его свиту. Так, Аметистов получился не просто случайно оказавшийся в Москве брат Зойки, а фокусник с чертами кота Бегемота. Также по сцене то и дело снуют дьявольские прислужники в виде чёрных бесформенных силуэтов, на фоне которых выделяются белые улыбающиеся маски с пустыми глазницами. Эти резкие кривые тени расползаются по квартире и якобы наполняют невидимым фимиамом обезумевших людей, а Воланд в этом чаду словно начинает свой очередной эксперимент, проверяя неизменную склонность людской природы к падению. Однако эта громоздкая надуманная режиссёрская концепция задавила саму пьесу «Зойкина квартира». Режиссёр вытащил из неё необходимые для решения спектакля темы, которые смыкаются с современными негативными тенденциями развития общества и человека. Режиссёр жирно и резко, с осуждением показывает бездушное общество. Но «Зойкина квартира» гораздо шире этого пессимистичного режиссёрского взгляда. 

В пьесе много исторической действительности начала ХХ века, перемалывающей людей старого мира с всеобщим людским замешательством, с интеллигентским инфантилизмом и бессилием. В пьесе показан мир, в котором всё выворачивается наизнанку: и традиционные ценности, и человеческие души. Всё это преподнесено со свойственным Булгакову трагическим юмором, от которого и смешно и страшно одновременно. В спектакле же отдельно возникает булгаковский юмор, отдельно страшилки про то, что весь мир и все люди находятся во власти дьявола, отдельно проведены яркие параллели с со­временностью, а какого-то общего единства так и не возникает.

Но, несмотря на мрачность получившейся истории, в спектакле есть замечательные моменты: занимательно и живо были сыграны сцены, когда китайцы делали предложение Манюшке; эффектно выстроена демонстрация новых моделей; запоминающимися получились образы растерянного, капризного, болезненного, надломленного графа Обольянинова в исполнении Олега Стрельца. Александр Тарасович Аметистов в исполнении Владимира Хворонова получился талантливым жуликом и дельцом с предприимчивым «остапобендеровским» обаянием, с неостановимой фантазией враля, простоватый и нагловатый, без «интеллигентских замашек», но с лёгкостью перевоплощающийся и приспосабливающийся к любым костюмам, ситуациям и режимам. Неожиданной и интересной была реакция актера, когда он увидел тело убитого Гуся: панические конвульсивные вздрагивания всем корпусом перемежались с резкими замираниями, словно Аметистов зависал в стоп-кадре, судорожно собирая мысли, прежде чем понял, что пора бежать из злополучной квартирки.

Странным кажется то, что режиссёр отбрасывает театральную игру, вписанную в структуру пьесы, где квартира-ателье искусно прикрывает публичный дом. Режиссёр же сразу демонстрирует, что квартира – это бордель. В центре сцены Александр Загораев и художник спектакля Леонид Пантин располагают громадную кровать, застеленную кроваво-красным бельём, а первая мизансцена выстраивается в виде откровенной постельной сцены, где главная героиня пьесы, бывшая аристократка Зойка, в спектакле же просто деловая проститутка с пошлыми ужимками, с остервенением достает нужную «бумажку». Тема публичного дома преподнесена режиссёром слишком нарочито и жёстко так, что гасятся все остальные линии и смыслы, и с этим сложно согласиться. Даже если автор спектакля попытался через пьесу провести параллели с сегодняшним обществом, в котором он видит падение нравственности и духовности, то всё же в чём выход и каков итог, остаётся не совсем понятным.

Безумие женских сердец

«Безденежье»

Спектакль «Две дамочки в сторону севера», напротив, очень прост, по-студенчески лёгок и обаятелен, с тонким великолепным юмором. В камерном пространстве две актрисы разыгрывают странную историю, некую настроенческую миниатюру из жизни двух немолодых сестёр, ищущих могилу своего отца для того, чтобы соединить его с прахом недавно умершей матери. Эта довольно абсурдная ситуация выглядит комично благодаря нелепости и «безбашенности» самих виновниц приключений. История о своеобразной французской семье полна неясностей и недомолвок, она складывается из сестринской болтовни, обрывков воспоминаний и пустяковых дорожных  ссор и, в конечном итоге, каждый сидящий в зале зритель дорисовывает, додумывает и представляет эту историю и эту семью по-своему. Сестрички, две немного чокнутые одинокие дамочки, сыграны актрисами с азартом,  интересом и любовью. И, как часто это бывает в жизни, они оказываются совершенно разными по характеру. Одна сестра Анетта, её играет Ольга Никитина, – старшая, ответственная,  всегда руководствующаяся правилами и любящая навязывать свои условия младшей сестре. Она одинока, замкнута, стеснительна, всё время сутулит плечи и прячет свою женскую натуру за мужским костюмом. Вторая, в исполнении Марины Фадеевой, взбалмошная, эмоциональная, душевная, пухленькая веселушка, которая очаровывает неуёмным оптимизмом и женственностью. Она выглядит забавной, милой, непосредственной, смешной и нелепой.

В спектакле царствует сумасшедшая женская натура с её безнадёжной логикой, эмоциональностью, чувственностью, сентиментальностью, с беспечной порывистостью и наивностью. 

Режиссёр спектакля Илья Ротенберг тоже присутствует на сцене: он пьёт безалкогольное пиво, спокойно приглядывает за этим женским безумием и наполняет спектакль живыми музыкальными ритмами. Создаётся расслабленная свободная атмосфера общения, а история возникает, словно в разговоре со старыми знакомыми и друзьями.

Разговор о том, «Как я стал…»

«Как я стал…»

Ещё один современный драматург в репертуаре театра – Ярослава Пулинович. Спектакль по её пьесе «Как я стал…» ранит пронзительностью, исповедальностью, открытым и честным взглядом на совре-

менность. Режиссёр Илья Ротенберг решил, что действие спектакля не нуждается в оформлении и декорациях. Перед зрителями только затянутое чёрным камерное пространство и несколько передвижных чёрных станков-табуретов. Да и что ещё нужно для разговора по душам или своеобразной исповеди героев? А герои (все, кроме Майи) действительно рассказывают о себе и своей жизни как на исповеди: сбивчиво, болезненно и откровенно. В тексте автора и в игре актёров есть узнаваемые приметы сегодняшнего времени: современное построение фраз, иной стиль поведения, иной язык тела, жестов, манер разговора.  И в то же время они, как и все люди, сталкиваются с традиционными жизненными проблемами и вынуждены делать выбор, который определяет и судьбу, и человеческую сущность каждого из них. Об этом и есть спектакль – о выборе, о становлении и взрослении человека, об ошибочных поступках. Так странно, в спектакле всё время идет речь о любви: к жизни, к творчеству, к мужчине и женщине. Но в каждой истории любви нет взаимности. И Саша, молодой человек, оказывается в эпицентре «любви-не-любви». Владимир Бутаков основным качеством Саши делает нерешительность, из-за которой он не может противостоять уродливым отношениям с Майкой. 

Совершенно потрясающий образ создала Ольга Никитина, образ актрисы, которая не может отделить свою жизнь от своей профессии. Эта болезненная «срощенность», невостребованность, «забытость», творческая «нерастраченность», нереализованность доводит её до сумасшествия. И она разыгрывает спектакли только для единственно оставшегося с нею зрителя – для своей дочери, потрясая её до бе­зумства, потому что эти спектакли в действительности – истерики и попытки самоубийства. Но как потрясающе меняется актриса, когда перед ней возникает лёгкий огонёк надежды о возвращении на сцену. Это внутреннее преображение не передать словами, этот взгляд, меняющийся от унылого, поверженного до искристо-восторженного, не описать. Ольгой Никитиной передана неотъемлемая играющая, актёрствующая суть, нависшее отчаяние и неотступающая боль. В ней смешались волевой характер и ранимость, чувство вины перед дочерью и грубость к ней, потребность быть в центре внимания и привычка играть не только на сцене, но и в жизни. 

Единственным протагонистом во всей этой истории безумств выступает самоотверженная Маша, которую играет Дарья Ротенберг. Но и она подстраивается под неудобные обстоятельства жизни: идёт замуж за нелюбимого человека, чтобы сбежать из дома, а потом разрывается между сумасшедшей матерью, работой и мужем. И в своём жертвенном образе жизни и она врёт: врёт мужу, врёт маме, врёт себе. Но она одна всё-таки берёт за свои поступки ответственность и вообще способна совершать поступки и любить. В начале спектакля Дарья Ротенберг делает Машу робкой, интеллигентной, внутренне опустошённой и нервной, после встречи с Сашей она постепенно меняется. Зрители наблюдают за трепетным моментом зарождения Машиной любви: застенчивой, нескладной, смешной и ослепляющей. Маша прорывается к состоянию детского бе­зоблачного счастья с верой в любимого человека и в совместное с ним будущее. Да и у всех героев этой истории счастье возникает только на миг в образе какой-то несбыточной надежды: у актрисы – счастье в надежде на творчество, у Маши – счастье в обретении свободы и любви, Сашино счастье – это миг близости с Майей. Но это счастье – лишь иллюзия, которая растворяется и жалит невозможностью желаемой жизни.

«Ни рыба, ни мясо»

«Зойкина квартира»

Ещё один гастрольный спектакль в режиссуре Ильи Ротенберга – это недавняя премьера театра «Безденежье» по произведению Ивана Тургенева. Форма спектакля в программке обозначена как «сцены из жизни молодого человека». Да, жизнь тургеневского молодого человека несколько отличается от жизни молодого человека современного. Но всё же есть, и не очень, правда, хорошие, родственные темы: незрелость личности, зависимость от родительского дома, несамостоятельность, неумение решать проблемные вопросы. И эти темы продолжают развиваться в творчестве молодого режиссёра.

Он и художник Алена Шафер прекрасно стилизуют костюмы и питерский интерьер XIX века. Перед зрителями простая обстановка комнаты: кровать, стол с самоваром, стулья, деревянная прекрасная вешалка и оригинальный рукомойник. Всё действие происходит в комнате на фоне большой передвижной стены с выцветшими старинными обоями. На обоях порой возникают питерские улицы или деревенские пейзажи, а стена то надвигается, сужая пространство комнаты до тесного, душного, сдавливающего, то отодвигается, расширяя комнатку до деревенских просторов. 

Прекрасно сделал роль слуги Всеволод Трунов – с отцовски трогательной заботой о непутевом детище, со стыдливостью и тревогой перед людьми за положение хозяина, с преданным достоинством служаки, принимающим удар на себя. Точно и ярко сыграл роль приезжего знакомого из деревни Владимир Хворонов. Перед зрителями лихой делец с конкретными намерениями и делами. Он по-свойски, по-хозяйски заваливается в дом к молодому человеку и выглядит в нём большим хозяином, чем хозяин действительный. 

Роль молодого человека в спектакле смысловая, определяющая, и что-то главного в этой роли не случилось. Вроде бы Олег Стрелец уловил и создал интересный характер. У него получился растерянный «маменькин сынок» – с одной стороны, жалостливо тоскующий по маменьке и благодатной бездельной деревенской жизни и, с   прельстившийся очарованием и многообразием столицы наивный враль и амбициозный отчаянный мот – другой. Он по-ребячески трусоват, робок, капризен, жаден до желаемого, а в долги впадает по неосознанной детской наивности и глупости. У Олега Стрельца он получается до крайности ребёнком, к которому вроде бы с рациональностью жизни и подходить смешно. Ещё замечу, что часто непонятно, что стоит за действиями героя и что он чувствует. Наверное, это оттого, что реакции героя в большинстве случаев однообразны: печаль от безденежья или печаль от тоски по деревенской жизни, или досада на кредиторов, или расстройство от того, что собаку не продали – всё одно. На мой взгляд, роль можно сделать ещё интересней и богаче, расставив правильные смысловые акценты. 

Иллюзия жизни спектакля

Спектакль «Ночь святого Валентина» Александра Марданя – сентиментальная слезливая женская история с детективным заигрыванием для оживления натянутого сюжета и с приторно возвышенным финалом. Может быть, ошибаюсь, но подобные пьесы актёрам как наказание. В них очень мало правдоподобия и искренности, но очень много надуманного и преувеличенного, как в телесериалах. Но в сериале актёр хотя бы сыграет и забудет, а в театре приходится жить с этими ролями годами. Несмотря на это, актеры достойно разыгрывают историю. Полон комизма и драматизма образ, созданный Мариной Фадеевой. Перед зрителями возникает женщина, отчаявшаяся из-за измен мужа, но это отчаяние выражается не в слезах, не в истериках, а в смешной предприимчивости и выдумках, которые должны, по её мнению, оживить семейные отношения. Мужа Александр Виниченко делает не­умело скрывающим обманы изменником, с усталостью и юмором поглядывающим на капризы и подозрения жены. Гость в исполнении Всеволода Трунова – настойчивый ухажёр с приметами убийцы и святого одновременно. Актёр делает его вкрадчиво добрым, настойчиво внимательным и невероятно странным пришельцем.

Богатый дом неправдоподобно представлен художницей Еленой Сенатовой в пошатывающихся картонных стенах, оформленный словно специально стереотипно и безвкус­но: белые кресла, подобие камина, пушистый белый ковер и подушка, электрические свечи, искусственная пальма, передвижной столик-бар. Всё какое-то искусственное, очевидно декорационное, может быть для того, чтобы подчеркнуть иллюзию жизни персонажей, а на самом деле подчёркивает иллюзию жизни спектакля.