Люди склонны идеализировать былые времена, стараясь извлекать из глубин памяти только хорошее. Когда читаешь мемуары, невольно пытаешься делать скидку на это свойство человеческой природы, но внутренний скептик умолкает, когда взгляд падает на какие-то мелкие приметы времени, незначительные на первый взгляд чёрточки, характеризующие личности, жившие полвека назад. «Характер Андрея Ефимовича и его неповторимый «бочкинский» стиль руководителя формировался в тяжёлые двадцатые и полные драматизма тридцатые годы, – рассказывает Евгений Долгинин, работавший на возведении Иркутской ГЭС мастером, старшим инженером и, в итоге, начальником производственно-технического отдела управления строительства здания гидростанции. – В отличие от многих крупных организаторов производства того времени, биография Андрея Ефимовича сложилась так, что ему не довелось работать в системе НКВД и руководить строительными «коллективами» зоны. Специфика этой работы обошла его стороной, и это во многом определило стиль и методы его руководства». 

«И тут появился Андрей Ефимович»

Наверное, именно поэтому одним из первых решений на посту управления промышленного строительства «Ангарагэсстрой», где Бочкин в 1953 году сменил выходца из системы ГУЛАГа Валентина Поддубко, была ликвидация колонии для осуждённых. Следующим шагом стал запрет на строительство бараков и временного жилья для гидростроителей, вместо которых, увеличив смету, начали возводить основательные дома. При этом, вспоминает бывший начальник лаборатории строительных материалов «Ангарагэсстроя» Юрий Фриштер, в начале пятидесятых работавший прорабом на площадке Иркутской ГЭС, на первом партийном собрании, где представляли нового руководителя, Андрей Ефимович ни словом не обмолвился о недоработках предыдущего начальства. Разве что, ответив на все заданные вопросы, призвал строителей станции упорно трудиться, чтобы пустить ГЭС как можно быстрее. 

Это были не просто красивые слова: Бочкин ни в коем случае не был кабинетным начальником, предпочитавшим только раздавать указания подчинённым. Повседневное руководство стройкой осуществлялось из небольшого здания диспетчерской службы, расположенного между бетонным заводом и котлованом станции. Сюда стекалась вся необходимая для принятия решений информация, здесь каждый начальник подразделения, бригадир или рабочий мог найти своего руководителя и решить с ним любой вопрос. Сам Андрей Ефимович, впрочем, регулярно бывал на вверенной ему стройплощадке. «Осталось забетонировать три последних блока, и можно перекрывать Ангару, – рассказывает об одном эпизоде бригадир арматурщиков Владимир Поливщуков, которому впоследствии довелось возглавить бригаду плотников-бетонщиков, уложивших первые кубометры в основные сооружения Красноярской ГЭС и поучаствовать в строительстве Саяно-Шушенской ГЭС. – Только сначала нужно было очистить территорию. Работа у всех напряжённая, особенно у сварщиков. Тут уж не до техники безопасности, лишь бы успеть. И вот результат – загорелась опалубка». 

Одними из первых на место чрезвычайного происшествия прибежали арматурщики, работавшие на соседнем участке, следом примчались пожарные. Огонь меж тем разбушевался не на шутку, так что даже профессионалы не знали, как с ним справиться. «Люди оторопели, мечутся туда-сюда, а толку никакого, – продолжает вспоминать Поливщуков. – И тут появился Андрей Ефимович. Не помню подробностей, да и тогда не помнил, дело в горячке было, но именно он нас всех подчинил одной задаче, заставил действовать чётко и осмысленно. Пожар погасили, а иначе на целый месяц было бы лишней работы». 

Подобных случаев было немало. По зиме бульдозерист, решив срезать путь по льду Ангары, утопил машину. При­ехавший на начальственном «газике» Бочкин сходу нашёл выход из положения: развернуть экскаваторы, взять тросы и попытаться поднять утонувшую технику со дна. Виновник происшествия безо всякой команды разделся и нырнул в ледяную воду, чтобы по чистой случайности с первой же попытки зацепить крюк за какую-то из частей бульдозера. Выскочив на берег, он уже ожидал выволочки от начальника, но Бочкин отправил его в бытовку отогреваться, а сам поехал в столовую за спиртом. И, отпоив продрогшего бульдозериста, только и произнёс: «Жене скажи, чтоб чаю с малиновым вареньем приготовила, да отлежись под одеялом. За самоотверженность при спасении государственной техники я твой легкомысленный поступок прощаю. И ещё раз напоминаю: отлежись». На этом дело замяли. 

Человек и экскурсовод

В отношении Андрея Ефимовича к подчинённым не чувствовалось какого-то начальственного высокомерия: наоборот, он искренне считал, что «стройка начинается с создания крепкого коллектива», так что с рабочими был на короткой ноге, но без покровительственного панибратства. Это распространялось не только на тех, кто уже возводил станцию на Ангаре, но и на потенциальных гидростроителей. Александр Лардыгин, работавший на строительстве Иркутской и Красноярской ГЭС, рассказывает об импровизированной экскурсии, которую ему, приехавшему на побывку солдату срочной службы, когда-то устроил Бочкин. Показать сооружения строящейся станции предложил водитель начальника стройки Иван Щербаков, но буквально через несколько минут после того, как Лардыгин устроился на заднем сиденье машины, вперёд сел сам Бочкин. И в течение часа показывал одетому в форму парню огромную стройплощадку, попутно рассказывая про её настоящее и будущее. А на прощание сказал: «Зови сюда демобилизованных ребят. Дел на Ангаре и Енисее много». 

Роль экскурсовода начальнику «Ангарагэсстроя» доводилось исполнять не только перед рядовыми посетителями, но и перед первыми лицами государства. В октябре 1960 года Хрущёв возвращался в Москву с заседания Генеральной ассамблеи ООН, запомнившегося всему миру эпизодом с ботинком генсека. Никита Сергеевич решил сделать две остановки: во Владивостоке и Иркутске, где уже на полную мощность работала новая ГЭС. Кортеж генерального секретаря совершенно неожиданно появился у здания станции на час раньше объявленного времени. Бочкин, которого об этом уведомили после небольшой заминки, сразу же отправился встречать высокого гостя. Продемонстрировал ему панораму, открывающуюся с гребня плотины, рассказал о том, что себестоимость электричества, которое вырабатывает станция, невысока, поведал о том, что уровень Байкала после заполнения водо­хранилища поднимется на 1,4 м. Увиденное и услышанное, видимо, полностью удовлетворило генсека, так что он уехал, не дождавшись даже положенного по случаю митинга. 

Как Бочкин зуб на Ангару наточил

Огромная ответственность начальника большой стройки зачастую требовала и жёстких решений, так что Андрей Ефимович, при всём своём умении прислушиваться к нуждам и чаяниям подчинённых, мог демонстрировать непримиримость и крутой характер. Так дело обстояло, когда нужно было ликвидировать отставание в сроках отсыпки плотины. Песчано-гравийную смесь доставляли по узкоколейной железной дороге, а затем разравнивали бульдозерами и уплотняли специальными катками. Для этого в распоряжении «Ангарагэсстроя» было всего четыре паровоза, которыми приходилось затыкать дыры во всех концах стройки. Ещё во времена Поддубко мастер участка плотины Илья Комаров решал проблему довольно просто: звонил верховному начальнику, который приказывал выделить локомотив для подвоза смеси. Точно так же он попытался обратиться к новому руководителю. Дозвониться удалось с первого раза, Бочкин, взяв блокнот, принялся записывать: «Мастер шестого участка управления промышленного строительства Комаров Илья Константинович». И, внимательно выслушав собеседника, отчеканил: «Так вот, мастер шестого участка Комаров Илья Константинович. Если ты ещё хоть раз по такому вопросу обратишься, я тебя выгоню. Мне такие мастера не нужны!» 

С нехваткой паровозов усвоивший урок Комаров после этого разобрался самостоятельно. Андрей Ефимович, весьма требовательный к самому себе, не раз демонстрировал то же отношение к своим подчинённым. Позднее кто-то называл его авторитарным руководителем, не терпящим критики, и кивал на частую смену главных инженеров во время строительства Красноярской ГЭС. Сам же Бочкин в таких случаях частенько говаривал: «В любом большом деле, как на войне: мнений может быть много, решение должно быть одно, и принимать его должен тот, кто за всё отвечает». И брал на себя всю полноту ответственности за решения, которые подчас были неординарными. 

Таковы были требования самой задачи по строительству Иркутской ГЭС: нужно было перегородить быструю реку на протяжении 2,5 км. Сами технологии были в новинку – до этого в СССР ни разу не возводили гравийно-песчаные плотины, но в сейсмоопасной зоне, где расположен Иркутск, построить сооружение иного типа было нельзя. Изначальное техническое решение предполагало, что ядро плотины будет состоять из двух шпунтовых стенок, четырёхметровый промежуток между которыми будет забит суглинком. «Чем больше я размышлял над проектом, тем опаснее мне казалось перекрытие Ангары плотиной с таким узким зубом, – рассказывал много лет спустя Бочкин в книге «С водой как с огнём». – Я сомневался, что четырёхметрового зуба будет достаточно, чтобы сдержать могучий напор реки». Матёрый гидростроитель был убеждён: плотина должна быть тяжёлой. А проектировщики исходили из того, что в районе стройки не было крупных суглинистых залеганий, возможностей которых хватило бы для создания более широкого зуба. Их обнаружили уже при Андрее Ефимовиче, который настоял на изменении изначально неудачного конструктивного решения. В итоге зуб расширили как минимум до семи, а в некоторых местах до 14 м. 

Грузовики в роли катков

Огромная ответственность начальника большой стройки зачастую требовала и жёстких решений, так что Андрей Ефимович, при всём своём умении прислушиваться к нуждам и чаяниям подчинённых,
мог демонстрировать непримиримость и крутой характер

Поздней осенью 1953 года отсыпка ядра плотины застопорилась: глину не успевали отсыпать, поскольку техника вязла. Огромные грузовики могли часами буксовать в карьере, так что их водители успевали за день делать всего два-три рейса. Однако с появлением Бочкина на плотине произошло чудо: начали сновать многотонные МАЗы, а бульдозеры специально для них расчищали проезды в мягкой глине. Разгадка такой работоспособности оказалась проста: после разгрузки водители подходили к начальнику стройки, который вручал каждому из них сторублёвую купюру. «Это был 1953 год, – на всякий случай напоминает Комаров. – Тогда сто рублей были большие деньги. Каждый водитель таким образом получал 500–600 рублей в день. Для сравнения, мой месячный оклад мастера составлял 800 рублей. Водители МАЗов уже от себя платили бульдозеристам, чтобы те помогали им не буксовать, перетаскивать через грязь, выравнивать площадки под разгрузку». 

Весть об этом не прошла мимо Иркутского обкома КПСС. Бочкина критиковали за подобное расточительство, начались ревизии… Но результат был налицо: несмотря на ударившие морозы, ядро плотины было возведено вовремя. Возникла другая проблема: как в установленный срок отсыпать саму плотину, состоящую из песчано-гравийного грунта. Традиционная технология слишком трудоёмка: бульдозеры разравнивают привезённую смесь слоем не более 20 см, затем её уплотняют с помощью трамбовок и укатывают катками. Бочкин долго пытался решить задачу, советуясь с рабочими. Рациональное предложение выдвинул кто-то из водителей МАЗов. А начальник строительства предложил революционную по тем временам технологию, ныне ставшую обыденной: первая партия грузовиков высыпает гравий, который разравнивают бульдозеры, а вторая партия едет на разгрузку по свежеотсыпанному слою, уплотняя его. Те, кто контролировал строительство, сразу же выступили против такого ноу-хау, но замеры и проверки показали не­ожиданный для них результат: плотность отсыпки оказалась выше, чем при использовании трамбовок и катков. А увеличение толщины слоя дало возможность возводить плотину круглосуточно и в любую погоду. 

Весной 1954 года, когда началось строительство бетонной части, реальность вновь разошлась с замыслом проектантов. Предполагалось, что смесь будут приготовлять на фракционированных инертных материалах, как то было записано в строительных нормах, к тому же укладывать её будут непрерывно. Но идея, опробованная в Поволжье, оказалось неприменимой в Сибири: гравийно-сортировочное хозяйство не действовало в суровых морозах, равно как и конвейерная лента от бетонного завода до котлована, на создании которой настаивали авторы проекта. Бочкин настоял на технологии, выглядевшей грубым нарушением самих азов науки о бетоне. Схема выглядела так: смесь изготавливали из гравийно-песчаной массы, взятой непосредственно из карьера и не прошедшей сортировку, от завода до котло­вана её доставляли самосвалами, выгружали в бадью на три кубометра, которую портальный кран переносил непосредственно в блок укладки. 

За качеством бетона строго следили. Когда сняли опалубку с первого большого блока, начальник стройки придирчиво его осмотрел со всех сторон. «На наш взгляд, бетон был отличный, – рассказывает Комаров. – Было, правда, на его поверхности несколько небольших каверн и раковин, но нам казалось, что это мелочи, когда остальное – прочный монолит. На другой день всех ожидал неприятный сюрприз. За низкое качество укладки бетонной смеси в первый блок были лишены премиальных надбавок все инженерно-технические работники». В дальнейшем за этим строго следили: все каверны обязательно выдалбливали отбойными молотками и омоноличивали, а из середины каждого блока вырезали куб метр на метр, который испытывали на прочность. Для того чтобы каждый новый слой бетона крепче схватывался с предыдущим, уже отвердевшим, его поверхность освобождали от цемент­ной плёнки, вручную нанося насечки. Но упорный труд был вознаграждён: госкомиссия заключила, что качество бетонных сооружений Иркутской ГЭС соответствует заложенным в проекте характеристикам, а более полувека прак­тики лишь подтвердили их правоту. 

Вклад Бочкина в первую станцию не ограничивается одними лишь прорывными, по меркам пятидесятых, технологиями. Своим архитектурным обликом она тоже отчасти обязана прославленному гидротехнику. В ноябре 1955 года вышло постановление Центрального Комитета КПСС и Совета министров СССР «Об устранении излишеств в проектировании и строительстве». В нём ЦК и Совмин «решительно осуждали допущенные ошибки в архитектуре», связанные с «показной стороной» и украшением фасадов в ущерб внутренней планировке, обязывали инженеров «уделять главное внимание вопросам экономики». Это в равной мере касалось внешней и внутренней отделки промышленных объектов. Но Андрей Ефимович упорно доказывал, что нельзя доводить до абсурда решение властей, прикрывая тем самым архитекторов Иркутской ГЭС. И пусть она не выглядит столь же эффектно, как строившиеся до войны станции в Угличе или Рыбинске, внешний облик здания вместе с убранством машинного зала всё равно впечатляют. 

Иркутская ГЭС, при возведении которой начальнику стройки и его подчинённым приходилось решать задачи, казавшиеся подчас неразрешимыми, заработала в срок. 29 декабря 1956 года был включен в сеть первый гидроагрегат, а в последний день уходящего года включили второй. Оставшиеся турбины и генераторы вводили в строй постепенно, а 24 октября 1959 года государственная комиссия, во главе которой был председатель Восточно-Сибирского совнархоза Михаил Маркелов, постановила: принять станцию в постоянную эксплуатацию. Через шесть недель с небольшим Бочкина ждало новое назначение – прославленного гидростроителя поставили руководить работами по возведению Красноярской ГЭС, на то время самой мощной в Советском Союзе. Следом за ним в Дивногорск уехали многие из тех, кто трудился под его началом в Иркутске. «По прошествии многих лет, встречаясь со своими коллегами, тогдашними молодыми специалистами, для которых Иркутская ГЭС была первой жизненной школой, можно услышать только одно: для всех нас Андрей Ефимович был не только начальником, но и отцом-воспитателем, на которого хотелось походить, которым хотелось гордиться», – заметил когда-то Долгинин. И многие его коллеги, с которыми доводилось общаться журналистам, это мнение лишь подтверждают. 

Использованы фрагменты книги Андрея Бочкина «С водой как с огнём» и сборника воспоминаний «Наш Бочкин». Личность. Гидростроитель. Легенда».