– Расскажите о своём первом детском воспоминании. С какого возраста вы себя помните?

– Самое первое воспоминание – крысы в ведомственном подвале, где мы жили. Родители уходили, а я, маленький, оставался в комнате, смотрел, как они бегают по стенам. Большие, серые, с хвостами. На всю жизнь это осталось одним из самых ярких впечатлений. У Буратино была Шушера, а у меня их ого-го-го сколько было! Ужас закончился, когда семья переехала в собственный дом. Когда-то он принадлежал кучеру фабриканта Гарелина. Мне было три года, я хорошо помню, как в телеге перевозили домашний скарб. Я сидел высоко на стульях и раскачивался вместе с повозкой. Было страшно, что могу упасть, так как лошадь дёргалась, резко останавливалась, потом трогалась.

– Как вас воспитывали родители? Какая в доме была атмосфера? 

– Никак не воспитывали. Родители работали. Отец, Алексей Яковлевич, всю жизнь до пенсии был помощником мастера на Ивановской ткацкой фабрике. Мама, Татьяна Григорьевна, трудилась в системе общественного питания и торговле. Роскоши в доме не было, жили экономно, «лаконично». Родители вышли из крестьянских, батрацких семей, знали цену деньгам.

Мне они давали возможность жить свободно, можно сказать, как я хочу. В доме у меня был свой угол, территория, на которой я был хозяином. Я считаю, это очень важно для ребёнка – иметь такой «угол», где его не будут ругать, что он «ручку не там положил». Я благодарен родителям за то, что смог закончить 10 классов, хотя во время войны чуть-чуть не ушёл в техникум. Лучшие ученики поступали туда из-за стипендии. Мы удержались от этого соблазна.

– Почему решили пойти в энергетику?

– В школе я был безразличным отличником. И радиотехникой занимался, и фотографией. Но призвания у меня не было. Мне было по большому счёту всё равно куда идти, и я решил, что парню лучше быть инженером. Гайки, железо тогда ценились. Самый престижный вуз в Иванове был энергетический институт имени В.И. Ленина, стипендию там платили самую большую. Это был случайный выбор. 

– Когда пришло увлечение предметом?

– Какого-то дикого увлечения у меня нет, по-моему, до сих пор. Профессия захватывала меня в определённые моменты. Например, когда начал составлять программы, алгоритмы на вычислительной машине, воспринимал это как чудо. Ведь человек вручную не в состоянии решить одновременно сотни задач, а машина может. Вот это мне нравилось. Ещё одно увлечение – возобновляемые энергоресурсы, здесь слилось воедино то, что я люблю, – природа Байкала, туризм и моя энергетика.

Однажды я был увлечён поиском алгоритма работы трубопроводов. Это был мой личный мозговой штурм, шарик за шарик, мозга за мозгу заходила. Методы расчёта, которые применялись, на газовых магистралях оказались непригодны. Горячий газ, поднятый из-под земли, ещё больше нагревался при сжатии в магистрали на земле. В итоге металлические трубы выпирали и рвались под давлением. 

Математики не могли решить эту задачку, потому что они физику не понимали. А я инженер, до науки работал в наладке. Знание физики процесса при инженерном и некотором математическом фундаменте помогло мне справиться. Больше таких напряжений я не помню. Это была настоящая научная работа, она принесла результат.

– Каким образом вы попали из южных краёв в Сибирь?

– Переехать в Иркутск меня пригласил первый директор Сибирского энергетического института Лев Александрович Мелентьев. Исследовательская работа мне ещё в наладке понравилась. К тому же стать сотрудником Академии наук для меня, молодого парня, было очень престижно. Плюс к этому гарантированная квартира. Мы все сюда приехали одинаковые – все молодые, все любим природу. Сформировалось братство. Вместе работали и вместе ходили в походы. Когда в семьях научных сотрудников стали появляться дети, популярность приобрёл «колясочный туризм». Оказывается, в поход можно пойти даже с грудным ребёнком. Коляска удобна ещё и тем, что в неё можно что-то загрузить. Обычная картина того времени: в лагере младенцы по 2-3 месяца, пелёнки у костра сохнут, вокруг комары. Забавно было наблюдать. 

– Насколько я понимаю, в 70-х годах прошлого века об экологии особо не задумывались. Тем не менее в 1976 году вы организовали и возглавили лабораторию экологических проблем. Как это произошло?

– По тем временам слово «экология» считалось буржуазным. Это у них там, за рубежом, загрязнение, а у нас всё чисто. А уж в Сибири и подавно. Задача энергетиков была дать как можно больше электро-энергии и тепла, остальное неважно. Потом посмотрели, что у нас в Сибири каскады ГЭС, топливно-энергетические комплексы с природой делают. К 1970-м годам уже пришло осознание, что нужны природосберегающие технологии. Лев Александрович знал о моём увлечении походами, природой. К тому же я бывший наладчик, есть опыт работы с оборудованием, видимо, поэтому и поручил мне возглавить лабораторию экологических проблем энергетики.

Был интересный проект – Канско-Ачинский топливно-энергетический комплекс. Залежи углей на нём оцениваются в 450 миллиардов тонн. При том, что в год стране требовалось 350 миллионов тонн, одного этого комплекса хватило бы на тысячу лет непрерывного использования. Казалось бы, всё просто: жги уголь, давай электроэнергию, за границу можно отправлять излишки мощности. Было даже предложение накрыть территорию огромным куполом, чтобы загрязняющие вещества не попадали в атмосферу, создать вокруг «мёртвую зону» и на месте получать электроэнергию. Общими силами двух институтов – Института географии и нашего – удалось остановить этот абсурдный проект. Географы доказывали со своей стороны, почему он невозможен. Мы говорили о том, что начать освоение не получится, поскольку энергетика не могла дать технологии, которые были необходимы для работы с таким месторождением. Проект сначала отложили, потом и вовсе стало не до него. 

Похожая судьба была у проекта строительства Туруханской ГЭС. Сейчас он вновь обсуждается, но такого накала страстей уже нет. В своё время секретарь эвенкийского райкома обещал из берданки отстрелять людей, которые придут размечать участок под строительство станции. И учёные понимали, что строить нельзя, поскольку под водой оказалась бы колоссальная площадь. Чтобы выиграть время, мы намеренно стали придираться к проектировщикам, делать замечания к документам. В итоге решение о строительстве так и не было принято. Потом стали меняться времена…

Рассматривалось решение взорвать исток Ангары, где возвышается Шаман-камень. Это могло бы дать колоссальный эффект по выработке электроэнергии. И страшное воздействие с точки зрения экологии. Мы, энергетики, эту идею «зарубили». Обосновали, что если взорвать и наполнить водохранилище, то энергию выработает только одна Иркутская ГЭС, потом вода уйдёт в Северный Ледовитый океан и максимальную отдачу получить не удастся. Этого оказалось достаточно. Проект заморозили. 

Были примеры, когда мы выступали против «зелёных». В долине реки Голоустной люди остались без электричества, когда закрыли леспромхозы. Чтобы провести спроектированную линию вдоль автодороги, не было денег. Энергетики начали тянуть сеть напрямую от Иркутского водохранилища по старой просеке. Когда природоохранители узнали о том, что линия ведётся без документации, стали активно протестовать, собрали экспертную комиссию. Меня туда пригласили тоже. Мы говорили: проект неправильный, поскольку начат без согласований, но верный по содержанию. Благодаря публикациям в «Восточке» получилось отстоять это решение – жители долины получили электричество. 

Переехав из южных краёв в Сибирь, Александр Кошелев не пожалел о своём решении

– Вы рассказываете о счастливых примерах, когда ваши личные убеждения совпадали с «производственной необходимостью». К сожалению, такое не всегда возможно. Бывали случаи, когда впоследствии вам приходилось жалеть о принятом решении?

– Я не могу вспомнить такого, чтобы мне пришлось что-то подписывать, а потом каяться. Извините, по-честному говорю. Возможно, время уже такое наступило, стали думать, чем в будущем проекты обернутся.  

Видел, конечно, безобразия – что происходило на Братской, особенно Усть-Илимской ГЭС. Их не почистили, потом всё начало всплывать и гнить. Но этого уже было не исправить – станции были построены. 

– Что за интересная история с ледниками, которые вы открыли на Байкале?

– Правильно будет сказать, что ледники мы не открыли, а обнаружили. Мы наткнулись на них случайно во время экспедиции, в которой изучали речки в районе БАМа, возможность их использования для энергетики. Известно, что великие Обручев и Черский доказывали: со-временного оледенения на Байкале нет. Мы не географы, поэтому знать этого не могли. 

Обнаружили белое тело. Знаний из школьного курса географии оказалось достаточно, чтобы понять: это ледник – глыба течёт, имеет трещины и морены. Мы приехали из экспедиции, стали говорить о находке учёным-географам. Нам не поверили. «Вы механики, математики, понимали бы что в географии», – стыдили специалисты. Стали экзаменовать нас. Мол, а бергшрунды и боковые огибы вы там видели? Прошёл год, мы снова побывали на том месте. На этот раз обнаружили и бергшрунды, и боковые огибы. Но географы снова отмахнулись от нас. 

Чтобы напечатать статью о леднике в журнале, в то время нужен  был акт экспертизы. А раз географы не признают существования ледника, значит, на публикацию можно было не рассчитывать. В нашей стране. Однажды на симпозиуме в Институте географии я познакомился с главным редактором национального географического журнала Индии, рассказал ему о находке, он предложил мне срочно подготовить статью. Месяца через два в индийском журнале вышел материал с фотографиями. Об этой выходке стало известно, в Академию наук пришла бумага о нарушении. Меня вызвал директор и спросил: «Что делать будем?» Я сказал: «Напишите, что Кошелев печатался не по своей специальности, он журналист и гражданин СССР. Пусть он и отвечает». Так и написали. Потом появились публикации в журнале «Вокруг света», «Восточка» напечатала мой материал о ледниках. То, что ледники на Байкале существуют, приняли как факт, больше никто не говорил, что я что-то нарушил.

– Зачем вы пошли на риск, если это действительно была не ваша тема? 

– Эта информация могла пригодиться тем, кто проектирует строительство на мерзлоте. Кроме того, ледники – регуляторы стока рек. Они тают и своими водами наполняют русло. Данные об этих явлениях можно использовать в утилитарных целях.  

– Обращусь к вам как к коллеге. Какие темы в журналистике вам наиболее близки?

– Я пишу на любые темы. Энергетика, энергоснабжение, возобновляемые ресурсы – это часть моей научной работы. Кроме статей в научные журналы, я пишу публицистические материалы на социальные темы. Посчитал: в нынешнем году вышел 31 мой материал. Из них примерно треть посвящена работе института, людям, моей науке. Остальное – разное. Написал, например, серию материалов об улицах Иркутска – Пискунова (редкий случай, когда улица была названа в честь живого человека), Мелентьева. 

Есть люди, которые берут качеством. Я – количеством. Всего у меня вышло 1200 публикаций. Был случай – сотрудник института стал меня упрекать, что в одном номере газеты вышли две мои статьи. Я говорю: «Давай спорить, что не две». Поспорили.  Я выиграл, потому что там было не две, а три мои статьи. Одна по специальности, другая о транспортных проблемах Иркутска, третья о том, что из магазинов исчез обувной крем, ботинки нечем чистить. Научный руководитель ругал меня «за всеядность», говорил, что надо сосредоточиться на каком-то одном направлении, быть разборчивее в выборе тем. Мне сложно следовать этому совету. 

Журналистика для меня – возможность высказаться о том, что волнует. Нередко случалось, что публикации помогали решить ту или иную проблему. Например, остановку пригородных поездов Академическая организовали после выхода статьи в газете. Итогом другой публикации стало увольнение директора туристического маршрута по Кроноцкому заповеднику на Камчатке. Главный редактор «Камчатской правды» попросил помочь – подготовить материал о деятельности браконьерской сети, возглавлял которую как раз директор туристического маршрута. Красную икру преступники вывозили вертолётами. Местные знали об этих делах, но боялись выступать против влиятельного человека. А меня браконьерам с Камчатки было не достать.

– На протяжении всей жизни вы демонстрируете потрясающую работоспособность. Вы планируете своё время, как-то дисциплинируете себя?

– Можно сказать, я никак не планирую своё время. Я не сторонник планов, считаю это бесполезным.

– В какое время вам лучше работается?

– Всегда одинаково.

– Что вам придаёт сил? На чём вы отдыхаете? 

– Отдых я находил в походах. Это погружение в спокойный, недёрганый мир. Пробовал заниматься разными видами спорта – гимнастикой, прыжками с парашютом, лыжными переходами, спортивным сплавом на плоту. В 1967 году мы совершили сплав по реке Чаре. 250 километров прошли дней за десять. Когда проходили пороги, было много эмоций, приходилось нырять в реку, брести почти по грудь в воде, бороться со стихией. Но зато когда пороги кончаются, на плоту хоть спи. Вот олень вышел к реке попить, а куда это медведь полез? А плот уже уплыл. Такие путешествия не по мне. Мне нравится не спеша наблюдать за природой, вникать в её законы. 

В моём активе десятки походов, в которых были пройдены пять перевалов Байкальского и Баргузинского хребтов, зимние маршруты от Академгородка через исток Каи до Большого Луга. Участвовал в 50 переходах по льду Байкала от Листвянки до восточного побережья озера. 

Больше 50 лет я женат на одной женщине. Жена и туризм – это в моей жизни стабильно. Это, наверное, и придаёт сил. Наше счастье в том, что с женой у нас общие интересы. Вместе ходили в походы. Теперь вместе работаем на даче, любим наш уголок. Выращиваем на даче абсолютно всё. В своё время я из тайги приносил лесные растения: пихту, кедр, голубую ель, бадан, золотой корень. Сейчас пишу статью об одомашненных диких растениях.  

– Что входит в зону ваших профессиональных интересов сегодня?

– Последняя моя работа – концепция энергоснабжения байкальской природной территории. В ней я рассмотрел общие направления и конкретные решения для разных объектов энергетики. Недавно с коллегами выпустили монографию – о принципах и направлениях развития энергетики Восточной Сибири. Я подготовил блок, посвящённый Байкалу. На вёрстке находится книга об энергоснабжении байкальской природной территории. В ней рассматривается выбор решений: где какие электростанции целесообразно строить, какие линии тянуть. 

В нынешнем году не стал преподавать студентам. Всё-таки 80 лет, совесть надо иметь. Да и надорваться можно. Надо беречь себя.

Для меня возраст – возможность не заниматься тем, что я делал раньше. Это большое дело. В лаборатории возобновляемых источников есть люди, которые глубже меня занимаются исследованиями. 

– Не ревнуете?

– Мне славы хватает. Выход нахожу в журналистике. Нет, я не ревную. 

– Вы называете себя старым человеком во всех смыслах – и в плохом, и в хорошем. С плохим смыслом понятно. А что хорошего вы видите в старости? 

– В физике изменение величин по определённому закону изображается в виде гармонических колебаний. Так у меня этих колебаний уже нет. Я нахожусь в состоянии покоя. Я делаю всё, что хочу. Могу не отвлекаться на мелочи, лишние дела. 

– Чувствуете себя счастливым человеком? 

– Нет, никогда не чувствовал себя счастливым. Всё время надо что-то другое. Но в целом я имел возможность высказаться, выразить себя в науке, географии, журналистике.

Кошелев Александр Алексеевич

Родился 9 октября 1934 года в Иванове. В 1952 году с «серебряной» медалью окончил среднюю школу, в 1957 году с отличием – Ивановский энергетический институт имени В.И. Ленина по специальности «промышленная теплотехника». 

По распределению работал инженером-наладчиком на производственно-техническом предприятии «ЮВэнергочермет» (Ростов-на-Дону). Участвовал в пуске, наладке и реконструкции парогенераторов на промышленных и районных электростанциях юга России, Украины, Закавказья и Средней Азии. С начала 1961 года – сотрудник Сибирского энергетического института СО АН СССР (с 1997 года – Институт систем энергетики имени Л.А. Мелентьева СО РАН): младший, старший научный сотрудник, учёный секретарь, заведующий лабораторией, сектором, ведущий научный сотрудник. Общее направление исследований – взаимодействие объектов топливно-энергетического комплекса с природной средой. Автор около 250 личных и коллективных печатных работ. С 1970 года – член Союза журналистов СССР. В газетах и журналах вышло более 1200 статей. Женат, имеет двух дочерей, внука и внучку.