«Жена не поспевала ему рубахи менять»

«Стройка начинается с создания крепкого коллектива, – говорил Андрей Бочкин. – Люди на стройке чувствовали себя не просто инженерами, не просто рабочими, они были участниками трудных творческих поисков, это не для красного словца». Иркутская ГЭС действительно была одной из тех строек, где многое изобретали тут же, на месте, а не в кабинетах инженеров. Сейчас появляются мнения, что, мол, Бочкин неоправданно «экспериментировал» на стройке, теряя материалы и время. Однако нужно дать слово ему самому, благо книги того времени ещё сохранились. Книга «С водой, как с огнём – рассказ гидростроителя», вышедшая в 1978 году – одна из самых ярких книг эпохи строительства Ангарского каскада. Трогательная, искренняя, полная деталей, которые трудно было увидеть на страницах официальных газет. И дающая ответы на многие вопросы. 

Когда Бочкин прибыл на Ангару, это была его девятая большая стройка, но он не мог не восхититься тем, что перед ним открылось. «Нико-гда я не видел такой яркой синей реки, такой прозрачной чистой воды, и такого течения бурного я не видел». В «Восточке» Андрей  Бочкин писал обычно довольно сухие отчёты, а в книге – рассказывал о людях, с которыми пришлось работать. Его так и запомнили на стройке – в рабочей спецовке, в неизменной кепке. Он признавался, что сам не любил ходить на работу в костюме и галстуке, и в инженерах этого не приветствовал: «При галстуке да костюме в бетон не полезешь». «Как-то чин, посетивший стройку, сделал мне замечание: «Почему вы всегда в спецовке? Вас и не отличишь…» – «От кого не отличишь?» Я еле сдержался, чтобы не выпроводить со стройки этого чинодрала». Видно, что это подлинные воспоминания, которые ярче любой литературной обработки. В музее ОАО «Иркутскэнерго» признают, что лучшего материала о людях, создавших Иркутскую ГЭС, они не встречали. Тем ярче контраст между «официальным» газетным Бочкиным и тем, каким он предстаёт в книге. 

«Высокий производственный подъём в коллективе вселяет уверенность в успешное выполнение производственных планов, – сухо, в традициях того времени отчитывался Бочкин в газете «Восточно-Сибирская правда» 1954 года. – Теперь уже недалеко то время, когда преграждённая Ангара даст гидроэнергию на службу народному хозяйству». Что увидел он в реальности? «Высокий производственный подъём» не мог быть обеспечен, ко-гда у людей элементарно не было нормального жилья. Вот что вспоминал Бочкин сразу после свидания с прекрасной Ангарой. «А по мосту навстречу нам двигался ассенизационный обоз. Утренний горный воздух, светлое голубое небо, чистая могучая река – и вдруг эти клячи и эти бочки», – рассказывал гидростроитель. – Предстояли масштабы, которых вообще не знала ещё гидротехника всех времён и народов, но в смысле культуры Сибирь отставала от городов Украины, откуда я ехал. Я подумал, что здесь мы должны будем дать не только энергию». Бочкин, приехав, увидел «жалкие глинобитные лачужки» и деревянные бараки, набитые рабочими так, что на человека оставалось два метра. «Я сразу подумал: будем строить для рабочих дома с удобствами, с этого и придётся начинать». 

С приходом Бочкина на стройке появились двухэтажные рубленые дома с водопроводом и канализацией. К 1954 году, как сообщала «Восточно-Сибирская правда», в эксплуатацию было введено 70 тысяч квадратных метров жилой площади. В газете красиво пишут про детские сады и другую инфраструктуру. А на деле было так. В этот период гражданским строительством руководил Р.Я. Крутер. «Работал он так, что жена не поспевала ему рубахи менять, – вспоминал Андрей Бочкин. – Вечно потный мотался по стройке то на велосипеде, а то и пешком, прыгал в ямы, отрытые для фундамента, поднимался по лесам наверх: всё брал наощупь. А избивали его больше всех: уж очень нужно было жильё». 

«Ни одна книга вам не подскажет, как поступить»

Когда Андрей Бочкин появился на стройке, ещё не был готов котлован, плотина представляла собой отдельные «островки». Трудность заключалась в том, что в гидротехнике нет стандарта. «Всё зависит от того, где ставишь плотину, с какими грунтами имеешь дело, с каким течением и какой водой, – вспоминал Бочкин. – Не первая уже в моей жизни это была плотина, а всё начиналось заново – с одних неизвестных». Нужно было перегородить плотину в 2,5 км на довольно быстрой реке, создав столб воды в 42 м, на отметку около полутора метров поднимался и уровень Байкала. «Когда я прочёл эти пункты проекта, у меня захватило дух – говорю это не в переносном смысле, буквально»,  – писал Бочкин. Впервые в СССР плотина должна была быть гравийно-песчаной, поскольку требовался упругий материал для сейсмичной зоны, в которой находится Иркутск. До этого такие плотины строились только в Японии. Воды Ангары сами несли материал для плотины – песок и гальку, в 70 км от истока начальная скорость гасла, и размытая порода оседала, так образовался Кузьмихинский остров, который был включён проектом в основание плотины. Откос, обращённый навстречу течению, решено было одеть в бетон, и на всём протяжении плотины сделать две шпунтовые стенки, проходящие через её тело. Четырёхметровое расстояние между стенками решено было забить водонепроницаемым материалом – суглинком. «Чем больше я размышлял над проектом, тем опаснее мне казалось перекрытие Ангары плотиной с таким узким зубом, – вспоминал Бочкин. – Я сомневался, что четырёхметрового зуба будет достаточно, чтобы сдержать могучий напор реки». По словам Бочкина, столь узкий зуб проектировщики заложили потому, что не были найдены крупные суглинистые залегания. Суглинка попросту могло не хватить на более широкий зуб. Дешёвый суглинок нашли уже при Бочкине, что позволило расширить зуб до семи, а в некоторых местах и до 14 метров. Вопрос был и в сопряжении тела плотины с донной породой – как вгонять шпунты, на какое расстояние? «Трудно решать, когда вы строите такую электростанцию, что ни одна книга вам не подскажет, как поступить». 

Когда Бочкин строил станцию на Кубани, реку просто отвели по старому руслу, чтобы осушить место для котлована. Что было делать с Ангарой? Бить новый канал по алевролитам? Ангару разбили на два русла – по основному руслу шёл правый рукав, левую часть оградили временной плотиной. Верхняя, нижняя и продольная перемычки, примкнув к левому берегу, образовали четырёхугольник – будущий котлован для левой части плотины. Воду из него качали круглыми сутками, потом экскаваторы снимали верхнюю рыхлую породу, добираясь до алевролитов. Эта поверхность должна была выдержать вес плотины – около 30 миллионов тонн. «С 1953 г. строители приступили к массовым основным работам по возведению плотины», – рассказывала «Восточно-Сибирская правда». – Уже возведено свыше километра временных перемычек, ограждающих гидростанцию от реки». 

Гравийно-песчаную смесь для перемычки, а потом и для будущей плотины необходимо было поднимать с пятиметрового дна Ангары. Проблему с техникой решили – Краматорский и Уральский заводы поставили шагающие экскаваторы, впервые оборудовав их семидесятипятиметровой стрелой. Но технику нельзя загонять в воду на пять метров. Тут-то, как вспоминал Бочкин, и понадобились ум и смекалка экскаваторщиков. Главным механиком работал тогда на Иркутской ГЭС Евгений Батенчук, в 70-е один из руководителей строительства КамАЗа. А начальником экскаваторного парка – молодой инженер послевоенного выпуска Илья Гуревич, которого Бочкин называл Илюшей. Экскаваторщики и изобрели способ добычи грунта – экскаваторы «прокладывали» себе дорогу, отсыпая грунт с берега, шагая к середине реки, а оттуда, собирая грунт, шли обратно, самосвалы же собирали грунт по дороге. Позже, когда нужно было начинать монтаж агрегатов ГЭС, снова понадобилась смекалка экскаваторщиков. «Детали» агрегатов весили до 60 тонн, а подъёмные краны могли поднять только 10. Тогда-то экскаваторщики и предложили перекинуть груз шагающим экскаватором. «Никто не рассчитывал экскаватор на работу подъёмного крана – было предусмотрено, что он перебрасывает 10 кубов земли, то есть всего 25 тонн»,  – вспоминал Бочкин. И, тем не менее, на свой страх и риск решили сделать задуманное. Бочкин вместе с Батенчуком и Гуревичем забрались в кабину шагающего экскаватора. «Подцепили 60-тонную втулку, экскаватор поднял её, занёс над пропастью пазухи – у всех, кто это видел, замерло сердце – и щёлкнул точно на место. Одну втулку, за ней другую, третью. И всё точно на место. На этом мы сэкономили целых полгода». 

Старик Липендин и дворянин Малиновский

29 декабря 1956 года «Восточка» вышла со статьёй от Малиновского и Липендина,
а на передовице – общая фотография героев стройки: экскаваторщиков, шоферов, бетонщиц. В этом ряду, ничем не выделенный, стоит и сам Бочкин

Когда пришло время создания зуба, или ядра плотины, начали забивать шпунты и делали цементационную завесу, скрепляя ядро плотины с основанием. Работа эта длилась три года, вспоминал Бочкин. «Плотина как бы прорастала корнями, уходившими в глубь донной породы на двадцать пять метров», – рассказывал гидростроитель. И тут нельзя было не вспомнить людей, которые работали на этом первом этапе. «Я вижу перед собой немолодого инженера с грубоватым, простым лицом – он стоит в моей памяти по колено, а то и по пояс в воде. Это старый Липендин, который учил рабочих не столько словом, сколько примером, просто показывал, как и что нужно сделать. Старых инженеров на этой сибирской стройке было всего несколько человек, но это были отборные люди. Тимофей Яковлевич Липендин всё лето ходил по стройке в латаных-перелатаных валенках, да ещё и в галошах – должно быть, страдал ревматизмом, хотя я ни разу от него не слышал об этом. Но если оказывалось, что где-то протекла вода… Он ничего никому не приказывал, только спрашивал: «Кто, ребята, пойдёт со мной?» – и первым заворачивался в брезент. Я всегда внутренне улыбался, просто испытывал наслаждение, когда видел этого человека, так славно встречавшего свою старость». Бочкин вспоминал, что на гидротехнических строительствах ветеран Липендин появился ещё в двадцатых годах, был он деревенским пареньком, занимался плотницким делом. Работал на строительстве первой советской ГЭС – Волховской, на Днепрострое, имел огромный инженерный опыт, и не имел… диплома. «Многому он всех нас научил – и как вести документацию, и как подавать бетон в мёртвое пространство, куда не дотягиваются стрелы кранов», – говорил Бочкин. Краны, установленные на эстакаде, не могли дотянуться до центра здания ГЭС. Был объявлен конкурс на решение проблемы, выиграл его Липендин: он предложил построить ещё одну временную эстакаду над зданием ГЭС. 

Одновременно со вбивкой шпунтов строители  отсыпали откосы плотины, образцы грунтов исследовали в лаборатории, там работал будущий руководитель гидростроительства на Ефрате Андрей Павлович Степанов. Отсыпка плотины велась и зимой и летом, ядро заполняли суглинком тоже круглый год. Специалист из Ленинграда Сыромятников разработал методику, при которой суглинок не смерзался, и стройка могла продолжиться и зимой. «Включение суровой сибирской зимы в рабочий сезон – это было нашим серьёзным вкладом в гидротехническую науку, – говорит Андрей Бочкин. – Иркутское строительство, по существу, превращалось в гигантскую опытную лабораторию. До нас ни в одной книге не было сказано, что гравийно-песчаную плотину можно возводить зимой». Самым трудным на иркутской стройке оказался бетон, поскольку нужно было построить бетонный завод, найти подходящее сырьё. Андрей Бочкин тепло вспоминал ещё одного человека – Сергея Леонидовича Малиновского, специалиста по бетону. По происхождению Малиновский был дворянином, после революции он бросил строительный институт и пошёл рабочим на Волховстрой. Там он и встретился с Тимофеем Яковлевичем Липендиным. «Трудно себе представить людей более разных, – вспоминал Андрей Бочкин. – Липендин был прост и прямодушен, Малиновский несколько замкнут и насторожен… Разные они были люди, но уважали один другого: любили поспорить, поговорить о тонкостях дела…». Малиновский, которого многие считали большим гордецом, любил повторять: «Тимофей Яковлевич в цементации бог». Бочкин признавался, что очень многому научился у этих двух ветеранов. «В стиле работы у них было много общего: оба прошли школу Графтио, Винтера, Веденеева – основоположников советской гидрологии», – рассказывал Бочкин. Рядом с этими корифеями учился профессии Юрий Фриштер, выпускник гидротехнического факультета МИСИ, попавший на иркутскую стройку сразу после окончания вуза. Он сначала присматривался к работе Малиновского и Липендина, а позже стал серьёзным практиком, возглавив лабораторию по бетону. И результаты были налицо. «Сдана в эксплуатацию первая очередь крупнейшего бетонного завода, – рапортовала «Восточка» в январе 1954 года. – Его суточная производительность при пуске всех установок превысит две тысячи кубометров бетона». 

За газетными страницами остался крупный конфликт с Москвой по поводу качества бетона. Об этом спустя много лет Бочкин рассказал в своей книге. Сырьё для бетонного завода давала Ангара – песок, гравий. Поскольку вода в реке была чистейшей, сырьё промывалось хорошо, строители решились на некоторое отступление о технологии – не стали очищать сырьё от остатков водорослей, а употребляли для бетона смесь такой, как давала её река. Однако заказчик будущей ГЭС, директор, поднял тревогу – бетон, дескать, в трещинах. Из Москвы посыпались телеграммы, в которых строителей обвиняли в неграмотности. «Нам прислали комиссию во главе с инженером Ш. Этот Ш., министерский работник, был «великий» знаток бетона: на гидростанции, которую он когда-то построил, бетон получился как решето, станция текла целых пять лет после того, как была сдана», – негодовал Андрей Бочкин. В итоге Ш. улетел в Москву с докладом, что технологии нарушаются, но хода делу в Москве не дали. Строительство продолжилось. 

«И мужики, за плечами которых был срок»

«Любят говорить, а больше писать: на стройку едут романтики. Конечно, романтики тоже едут, но на стройке собирается разный народ», – ухмылялся Бочкин, знавший свой контингент не понаслышке. Газеты писали: «Свыше пяти тысяч передовиков производства на строительстве Иркутской ГЭС выполняют нормы выработки на 120 и более процентов». Рассказывалось о высокой автоматизации труда, а на бетоне работали обычные хрупкие девушки. И из «автоматизации» у них была только лопата. «Девушки с Брянщины, Черниговщины, хлебнувшие лиха оккупации и поехавшие по вербовке в Сибирь, потому что в колхозах голодно было после войны, – вспоминал Бочкин. – На всех основных работах – земляных и по кладке бетона – были заняты девушки. Они делали своё неженское дело, но про себя, думаю, каждая из них таила надежду, что найдёт на стройке жениха. В колхозах в ту пору совсем не осталось ребят – вот что ещё гнало девчат на стройку. Но, как на беду, и у нас не хватало мужчин: только прошла война, а новые женихи вырасти не успели». Мужчин на стройку искали везде, брали и тех, кто оступился и хотел начать честную жизнь – они работали на плотницких работах, висели над рекой, крепили опалубку здания ГЭС. Собирали рабочих и по воинским частям. «Сам я тоже ездил немало – так нужны были хлопцы! – но кисельных берегов не сулил», – писал Бочкин. Часто на стройке можно было заметить высокого человека, который мог подойти к девушке, работавшей на сквозняке, и отстранить её от работы, потребовав на замену мужчину. Это был Николай Францевич Салацкий, секретарь парторганизации стройки, «душа коллектива», как отзывался о нём Андрей Бочкин. 

«И сейчас я вижу, как он идёт – высокий, статный, полный жизни и сил, и встретив человека, кто бы то ни был, спешит поздороваться первым: «Привет, привет, дорогой» – и обязательно руку протянет». Николай Францевич прошёл войну, получив около десятка ранений; по словам Андрея Бочкина, именно эта закалка на войне позволила ему понять, что нужно «всегда быть с теми, кому труднее». Случалось что-то под водой, он первым шёл в воду, вспомнив слова, знакомые ещё с военных лет: «Коммунисты и комсомольцы, за мной!».  

«Кто-то ему приносил на камень обед и даже чекушку»

«Накануне перекрытия Ангары» – так называлась заметка в «Восточно-Сибирской правде» в мае 1956 года. «Ни днём ни ночью не прекращаются подготовительные работы», – писали журналисты. Казалось – вот-вот, и перекрытие состоится. Однако в мае ничего не случилось, решающий штурм был перенесен на июль. Бочкин в своей книге поясняет – не хватало бетона. «Непосредственно к перекрытию как к операции мы готовились год, – писал он. – Тщательно отбирали личный состав участников: придётся на трое суток проститься с семьями, трое суток жить в напряжении боя». Начальником специального отряда перекрытия был Станислав Шуликовский. У него был военный опыт подвоза боеприпасов на передовую, Шуликовский лично опрашивал шофёров и экскаваторщиков: отпустили ли их жены, матери, отцы. С каждым проводился инструктаж – смогут ли они не растеряться в трудной ситуации, если перемычку начнёт размывать или «МАЗ» перевернётся. 

Наконец, 10 июля 1956 года «Восточно-Сибирская правда» написала: «На левом берегу выстроились колонны самосвалов «МАЗ-205», словно боевые машины перед наступлением… А самосвалы шли и шли, воздух дрожал от рёва мощных моторов, скрипел и выгибался наплавной мост под тяжестью гружёных самосвалов». «Так первый сброс кубов бетонных, тех сундуков десятитонных, раздавшись, приняла река», – писал Твардовский, приехавший на перекрытие. «Главной фигурой в этот момент был Станислав Шуликовский. Он стоял на мосту, как Наполеон на Поклонной горе», – вспоминал Андрей Бочкин. Самому Бочкину каждые полчаса девушки, сотрудницы лаборатории, подавали данные о скорости течения Ангары, и он, «почти как в оркестре», дирижировал МАЗами, отправляя груз с более или менее тяжелыми кубами. Бочкин восхищался мужеством Твардовского, – перекрытие не прекращалось и ночью, а Твардовский всё сидел на облюбованном им камешке и смотрел. «Кто-то ему приносил на камень обед и даже чекушку, он словно и правда был на таком посту, который нельзя оставить». Андрей Бочкин даже простил Твардовскому, что ради ритма в стихе тот его «понизил» с подполковника до майора: «Седой крепыш, майор запаса». 

А 29 декабря 1956 года первая турбина Иркутской ГЭС дала промышленный ток. «С победой, товарищи гидростроители!» – писала «Восточка», новогодний номер которой полностью был посвящён Иркутской ГЭС. Отдельная статья – от ветеранов, главного инженера строительства здания ИрГЭС Малиновского и заместителя главного инженера управления Липендина. С их счастливыми  портретами. На передовице – общая фотография героев стройки: экскаваторщиков, шоферов, бетонщиц. В этом ряду, ничем не выделенный, стоит и сам Бочкин, его отдельного портрета в газете нет. Бочкин писал в книге – это в газете ток пошёл сразу, а в реальности повернули регулятор, а тока нет. Срочно, в присутствии представителей из Москвы, искали, где неверное соединение… «И вот по гирлянде лампочек пробежал голубой свет. Что это было? Молния? Северное сияние? – не знаю. Может, это и было счастье, – писал Андрей Бочкин. – Я не ушёл из зала… Не было в ту новогоднюю ночь другого места на свете, где я был бы так же счастлив». Впереди у него была Красноярская ГЭС.