Владимир. Ремонтирует коньки для «Байкал-Энергии» и клоунские ботинки

В профессии с 1990-го, у Центрального рынка уже 20 лет. 

– С ума сойти, как долго, – говорю я. 

– Много, что ли? – флегматично посмеивается он.

Год отслужил, год отработал в рейспорту, а потом в «сапожку»: друг позвал, место было, согласился. Первые лет 15 Владимир занимался не только ремонтом: шил обувь на заказ, в основном охотничьи сапоги. Желающих хватало. Но потом подорожал материал, выросла конкуренция. Да и сложно одному: и пошив, и ремонт, и тут, и там. Правда, совсем от созидания отказываться не стал. Говорит, шьёт потихоньку: из старых запасов и в основном для друзей. На одну пару вместе с просушкой уходит три дня, торопиться не надо. Ну а деньги приносит ремонт.

 «Сейчас выбирать не приходится, а раньше интересно было: народ, общение. Люди ничего были, шутки понимали, – вспоминает он. – Сейчас с этим сложновато. Может быть, кризис. Народ стал обозлённее». 

С 90-х вообще многое изменилось. «Клиентов стало меньше. Намного меньше. Теперь двери не выламывают, – говорит Владимир. – Раньше было несколько «сапожек», и все в центре. А сейчас в каждом районе, в каждом магазине мастер сидит, приезжих много». Качество работы мастеров, по мнению Владимира, тоже стало хуже: «Раньше были внезапные проверки ОТК. Приезжали, смотрели, кто делает и как, разряды присваивали, – рассказывает он, сам, кстати, мастер шестого разряда. – Сейчас гвозди научился забивать – уже сапожник. Сегодня сапожник, завтра шпатлёвщик, послезавтра мясо на рынке разделывает. После таких народ к нам идёт и плачет».

Плакать приходится и из-за качества обуви. «Сейчас есть и хорошая обувь, и очень хорошая, но в основном «шанхай», – сокрушается Владимир, – Фурнитура, каблучки – всё красивое, но на полке стоять должно, а не на ногах носиться». Иногда приходится в ремонте отказывать. «То собачка съела, то подожгли, то неудачно просушили,– посмеивается он. – Приносят одни ремешки с каблуком». Есть и более необычные заказы. Например, заходят клоуны. «В прямом смысле – клоуны?» – уточняю. Оказывается, в прямом. «Приносят клоунские ботинки – старенькие, прошорканные – тоже делаем». 

А ещё спортивную обувь и коньки. Мастера из соседних «сапожек» так и говорят: «К Вове все спортсмены ходят». «У нас работали ребята, они играли в футбол и в хоккей на любительском уровне и где-то пересекались с профессиональными спортсменами. Те как-то пришли, познакомились, и пошло-поехало», – объясняет Владимир. Говорит, в основном несут коньки: обрезать задники, пришить языки. «На той неделе приходил Димка Гришин, сын Евгения, делал ему коньки. А так почти вся «Байкал-Энергия» была». На спортивной теме Владимир оживляется: говорит, наступает сезон. 

Сезон – это вообще единственное, что влияет на количество клиентов. Больше всего – весной и осенью, когда приходится менять одну обувь на другую. «Гололёд – тоже хорошо, – улыбается Владимир. – Конечно, если люди падают, это плохо, а так – профилактика, набойки… Пока есть зима – работаем. А летом что?» – он машет рукой в сторону собственных шлёпанцев. Я говорю: а как же девушки, каблуки? Владимир снова смеётся и смотрит на мои совершенно плоские сандалии. 

На вопрос, сколько у мастерской клиентов ежедневно, Владимир разводит руками: дескать, когда как, точно сказать нельзя. «И не поймёшь, с чем это связано. Сегодня есть, завтра нет. Или до обеда есть, после обеда нет, а на следующий день наоборот. Это как на рыбалке: или поймал, или не поймал». Но на хлеб всё-таки хватает. Спрашиваю: «С маслом?» – «С маслом, с маслом», – посмеивается он. 

Михаил. Прячет письма в каблуках и орудует скальпелем

Времена меняются, а обувь мастерам продолжают приносить.
Отремонтировать всё-таки проще, чем купить

Два года обучения в интернате для инвалидов, и обувщик широкого профиля Михаил принялся за работу. Занимался пошивом, но скоро понял: ремонт разнообразнее и интереснее. Точнее, даже не ремонт: «Настаиваю на том, что идёт не ремонт обуви, а реставрация. Потому что ремонт видно, а реставрацию нет. Я стараюсь придать обуви первоначальный вид, а если не получается, сделать так, чтобы были как фабричные». Для реставрации порой и инструменты требуются другие: пассатижами, шильями, крючками или молотком не обойдёшься. Михаил демонстрирует мне хирургические щипцы. Говорит, скальпелем тоже работать приходилось, но в последнее время лезвия стали съёмными, а заточка слишком уж недолговечной. «Для хирургов съёмные лезвия, конечно, удобно, – улыбается Михаил, – но там и цены другие».

По его мнению, в последние годы работать стало интереснее: меняется вид обуви, материалы. В качестве наглядного пособия он достаёт женскую туфлю из чёрной замши на высоком каблуке. Проблема в том, что от нижней части одного из каблуков отлетела золотистая деталь. «Естественно, таких накладок в 90-е не было, а в 80-е вообще что на женской, что на мужской обуви был один каблук – пониже или повыше», – поясняет Михаил и показывает кусочки материи: у одного цвет не попал в тон, а вот чёрная замша подошла. Поверх неё мастер приклеит стразы. «Потому что впереди тоже стразы есть, – он разворачивает туфельку мыском. – В общем, ищем, пробуем. В начале «нулевых» мы этим совсем не занимались, а сейчас стало интересно: получится – не получится». 

Также в сфере интересов Михаила сумки, туристические стулья и чехлы автомобильных сидений. «Заменить кожаную обивку – от 8 000, шов зашить – 200 рублей, а вид тот же», – подсчитывает выгоду Михаил. Вообще же стоимость услуг по ремонту и реставрации стартует с 30 деревянных (машинная прошивка, металлическая подкова). Дальше всё зависит от множества факторов. В любом случае 20% от суммы заказа составляет стоимость материалов, 30% – работа мастера, 40% – аренда, остальное – прибыль.

О торжестве общества потребления в мастерской, где работает Михаил, не слышали. Он говорит, что идеология «проще выбросить» среди сограждан не очень распространена. «Если сапоги стоят за тысячу, конечно, проще отремонтировать. И за 500 рублей их ещё будут ремонтировать», – комментирует он. Дорогую обувь из-за сломанного замка тоже выкидывать не будут. Обычно на второй сезон приходят за набойками и профилактикой, на третий – за замками, плюс прошивка швов и заплаты. Кстати, по словам Михаила, чем дороже обувь, тем аккуратнее её носят. «Но больше это зависит от человека, – уточняет он. – Кто к жизни в целом халатно относится, тот и к обуви так же».

Сам мастер на цену не смотрит, щепетильно относится даже к тем парам, что клиенты не забирают годами. «Ну, как же я выброшу? Работа ведь сделана, – Михаил указывает на специальную зелёную полку для осиротевших ботинок. – И столько же ещё на складе лежит. Отдаём в деревню, тем, кто-то плохо живёт». Долговая полка появилась в мастерской в те времена, когда здесь работали без предоплаты. «Пришёл, сдал, ушёл, забыл, куда сдал», – описывает алгоритм Михаил. Теперь предоплата хотя бы в 50 рублей стала правилом. Говорят, клиентов это дисциплинирует.

Кстати, в основном посетители мастерской у Русиновского – женщины. Михаил говорит, даже мужскую обувь чаще всего приносят они. В категории «вредный клиент» также женское царство. «Вот я вам новые туфли сдала, а вы надели, ходили, исцарапали, каблук сломали, – передразнивает Михаил незнакомую клиентку. – Мы тогда говорим, что размер не наш, а вообще для таких случаев камеры поставили. То же самое с деньгами, со сдачей: подняли видеоархив, посмотрели, человек успокоился и ушёл».

По словам Михаила, люди вообще стали более разборчивыми и придирчивыми. «Но радует то, что мы качество держим, – произносит он и добавляет. – Стараемся держать. Есть у нас даже такая фишка: если клиент недоволен, не нравится, например, наклон набойки, мы просто снимаем её и делаем заново». К  посетителям здесь вообще, что называется, индивидуальный подход. Например, для приезжих торговцев с соседнего рынка к стартовой цене прибавляется 50 рублей. «Потому что они любят поторговаться», – поясняет Михаил.

На вопрос о том, чувствуется ли конкуренция, Михаил с уверенной улыбкой отвечает: «Да, мы, наверное, всем составляем конкуренцию. Но, в общем-то, клиенты распределены». В мастерскую Михаила приходят деревенские (под боком остановка автобусов, идущих в Хомутово, Оёк или Плишкино), есть и те, кто перебрался за мастером с Урицкого. «Это правильно, что люди ищут мастера, – считает Михаил. – Делает ведь не мастерская, а мастер. И портит тоже мастер». «Ещё много и от клиента зависит, – вступает до того молчаливый коллега Михаила Олег. – Берёшь обувь, а она просто не делается». Как это, говорю, не делается. «Клиент вредный, не хочет обувь ремонтироваться, – поясняет Михаил, – но это редко бывает». 

Есть у мастерской и более крупные клиенты – обувные магазины. «Некоторые к покупателям и обуви относятся очень хорошо. Это приятно. А иногда лишь бы подешевле, – негодует Михаил. – Им объясняешь, что можно разобрать подошву, весь разрыв собрать на внутреннюю заплату, будет красиво и незаметно, стоит – 250 рублей. Они отказываются, выбирают грубую штопку поверху за 50».

Экономят, впрочем, не только на ремонте, но и на изготовлении. По словам Михаила, в последние годы сильно изменился процесс сборки и материалы: « У обуви есть затяжная кромка. Ещё в начале 90-х она садилась только на гвозди, сейчас на клей. Раньше была стелька кожаная, теперь картонная. Чуть в воду попали – стелька размокла. Люди приходят, спрашивают: почему так дорого, обувь-то китайская. А время работы то же самое, материалы те же».

Для дорогой обуви, правда, можно и другие подыскать. «Когда начинал работать, была кожа да резина. Полиуретан было сложно достать, – вспоминает Михаил. – Сейчас всё в свободной продаже. Появились хорошие итальянские материалы – Вибрам, Архитак. Цена, правда, соответствующая». Михаил рассказывает, что прежде чем начать работать с новым матери-алом, он экспериментирует на себе или на знакомых. 

– Есть один хитроумный шаг для проверки. Чаще всего каблуки пустотелые. Пишешь на бумажке дату и название материала, закрываешь набойкой. Человек походил, набойка стёрлась, принёс – и сразу понятно, что и когда. 

– Как письмо в бутылке?

– Ну, да. Правда, каблук с письмом я пока только отправлял и ни разу не получал обратно. Надеюсь, что это потому, что набоечный материал и профилактика носятся очень долго.

Чингиз: чинит туфли и поит чаем 

«Жалобы разные бывают, конечно, но здесь не то место, где можно сильно жаловаться. Я же не депутат», – рассуждает Чингиз. На тихой улице Сухэ-Батора он работает лет восемь или девять. Говорит, вместе с обувью люди приносят разговоры. «Но в основном все смотрите, как идут, – он отвлекается от женской туфельки и машет рукой в сторону окошка, – в поисках работы, денег. Наверное, из-за того, что нет стабильности. Недавно вот женщина заходила туфли чинить: уволилась или её уволили, а на ней одно, другое, кредит висит».

Чингиз говорит, что люди к нему приходят всякие. Но всё-таки в основном добрые. « Если бы не было этих добрых людей, не было бы домов, улиц, машин, – он снова смотрит в окно. – А если люди есть, значит, им не безразлично, что происходит. В основном сейчас про Украину говорят, про кризис, на днях новая тема появилась, что давно пора своё аграрное хозяйство поднимать. У нас же каждый второй с деревни, корни-то оттуда. Я сам, когда из армии пришёл, в город рвался, а теперь уже не хочу. Шум этот… надоело». Я возражаю: место тихое, спокойное. Чингиз соглашается: улица аккуратная. «Но всё равно уже хочется покоя. Раньше после работы куда-то бегом бежал, а теперь пришёл, помылся, побрился, покушал – и это уже отдыхом называется. Всему своё время».

– Здравствуйте! – в маленький киоск входит улыбающаяся девушка.

– Пожалуйста. – Чингиз выставляет на прилавок босоножки. – Заплату сделал, зашил, так что 50 рубчиков, Леночка.

– Хорошо. Любимые тапочки-то! Спасибо. – Леночка сияет.

Клиентов Чингиз не считает. Говорит, не в коллективе работает, можно и без этого обойтись. «Но свой бизнес-план я знаю: сколько делаю, сколько мне за материал отдать, сколько надо вперёд брать, чтобы потом не бегать. Налоги плачу, аренду плачу, всё у меня прозрачно. Как говорил покойник Починок, плати налоги, живи спокойно. Как без этого? Так что у всех свой план есть. Каждый человек в своей семье маленький президент».

Маленький президент Чингиз берётся за любую работу. Говорит, он универсал, всё делает, если, конечно, может. «А то есть места, где деньги зарабатывают. Их спрашивают: «Это делаете?» А они: «Вот, у нас машинка не шьёт». А просто не хотят. Крючок или резинку прошить, нитки поменять – это же самое нудное, уйму времени отнимает, а заработок – 30–40 рублей. Другое дело набойку поставить: быстренько обработал – вот уже и сотка». 

С годами заказов у Чингиза меньше не становится. «Всё равно, слава богу, люди худо-бедно работают. И им лучше 100 рублей отдать, прошить, чем новые покупать или доводить до того, когда обувь уже ремонту не подлежит. Больного-то легче лечить, чем того, что с морга, а?»

«Заработать-то можно? – отвечают я вопросом на вопрос. – Так, чтобы на жизнь хватало?» Чингиз говорит: жизнь разная бывает. «Чтоб машину купить или за границу ехать – нет. А чтобы квартплату, детей в школу – хватает. Долгов, слава богу, нет, это самое главное». Он снова принимается за работу и вдруг продолжает: «Я без выходных работаю, почему бы мне не чувствовать себя хорошо? Не пью, не курю, лишнего запаха клиент не видит, цены у меня стабильные. Стараюсь оборотом брать. И за эти годы столько знакомых уже, залётных практически не бывает. Я же не у метро сижу», – улыбается. 

– Здравствуйте! А заклеить можно вот тут? Две недели относила, и вот…

– Здравствуйте, проходите вот сюда, пожалуйста. Или мне лучше туда пройти? – смеётся Чингиз.

– Я же не знаю, вдруг вы заняты. – Женщина кивает на меня.

 – Да я всегда занят, – важничает Чингиз.

– Долго ждать-то?

– Часа полтора. – улыбаются уже оба. – Как народная мудрость гласит: главное женщину что? Разуть. Потом уже не убежит.– С шутливого тон меняется на обеспокоенный. – Да, обувь красивая, лёгкая, дышит. Форма есть, а содержания нет. Босиком ходите, сейчас модно.

 – Тогда у вас работы не будет, – кокетничает собеседница.

Чингиз старается брать оборотом и стабильными ценами. Говорит, среди клиентов залётных мало

– Дело в том… вот что такое работа? Пойду в другое место работать.

– То есть не пропадёте? – хохочет она.

– Конечно. Почему я должен пропадать-то? – улыбается Чингиз. Подклеенную туфлю вручает через пару минут. – Тридцать рублей, мелочь, пожалуйста… Вот так вот, на дорогу уже есть.

Женщина выпархивает из ки-оска, я намекаю, что выпила бы чаю. К стакану «Принцессы Нури» получаю две конфеты. Я жую, а он принимается за очередную пару. «Шиковать не шикуем, – приговаривает он, – но питаемся нормально, одеты, обуты. А вообще человеку-то что надо? Главное, чистое небо и войны чтобы не было».