Обвиняемый по 12 уголовным делам предлагает услуги

– Всякое дело защитника требует, и справедливость тут решительно ни при чём. Уже потому, что каждый её по-своему понимает, – снисходительно заметил он. – Иной обойдёт закон исключительно ради собственной прихоти, но в том-то и соль, что он прихоть эту полагает вполне справедливой. И это – его право, для коего тоже сыщется свой защитник. Иные скачут по своду законов как танцмейстер по паркету… – он бросил взгляд на крестьянина, определяя, довольно ли внушил ему страха и пиетета. А журналист по­думал: «Конечно, отставной чин, но толкётся ещё в присутствиях, этим и промышляет».

– Больно ли такие защитники дороги? И где спрашивать их, в каких канцеляриях? Сказывают, адвокаты из судейских поблагопристойней будут, а те, которые вольные, сами будто бы в подсудимые норовят.

– Можно и из судейских, только хлопотно это и гораздо, гораздо дороже обойдётся. А вот я сведу со стоящим человеком! Прямо теперь и пойдём к нему, что откладывать, – и странная парочка свернула за угол. 

А хроникёр, возвратившись в редакцию, написал: «Подпольные адвокаты, кажется, становятся в Иркутске злобою дня. То и дело слышишь то об одном, то о другом выгодном дельце, обделанном кем-либо из них. Масса уголовных преследований этих господ, ловящих в мутной воде рыбку, красноречиво говорит о размерах зла, ими причиняемого. Чтобы не быть голословными, мы укажем на некоего г. Л., против которого в какой-нибудь месяц было возбуждено двенадцать уголовных дел. Что, однако, не мешает ему и теперь выступать в качестве ходатая по делам и даже иметь собственную вывеску на одном из домов. Чтобы предупредить публику против подобных господ, мы можем прояснить тактику, каковую применяют они. Обыкновенно гг. подпольные адвокаты покупают иски у посредников, но совершенно фиктивно, и это даёт им возможность в случае выигрыша безнаказанно присваивать всю сумму. Случаи передачи полученных денег их владельцу чрезвычайно редки».

На этом следовало поставить точку: объём заметки для ежедневной хроники был исчерпан. Но судебному хроникёру вспомнился известный в Иркутске учитель танцев Амасьян, в свободное время выдававший антраша на почве юриспруденции. Да так лихо, что за подделку одной расписки пришлось пересесть со скамьи защитников на скамью подсудимых и получить полтора года арестантских рот. «Положим, Амасьян по природе авантюрист, он и в Сибири-то оказался не по доброй воле. Но чем объяснить «подвиги» ходатая Т., потомственного дворянина, тоже судимого недавно за подлог документов? – озадачился корреспондент. – Нет, во всём этом надобно хорошенько разобраться и написать серьёзную обстоятельную статью о состоянии современной адвокатуры. А что, не век ведь мне писать заметки в хронику!» 

Он немного прошёлся по секретариату, и сама собою написалась фраза: «Если кому захочется объ­ехать закон, за «аблакатом» дело не встанет – их ведь в нашем богоспасаемом граде хоть отбавляй». И он пустился в описания всевозможных ловушек, так хитро расставленных опытными подпольщиками, что даже и образованному человеку не всегда случается разобраться. И, ра­зумеется, разобрал силой напавшего на него вдохновения. Правда, завершая один длинный абзац, усомнился, стоит ли так всё демонизировать и драматизировать: «Надо же ведь тогда предлагать и противоядие…» Но рецепт тут же и прописался: «Не быть наивными с подобными господами, безусловно не доверяться им – вот радикальное и единственное средство».

Патентованные нахлебники

Конечно, тексту нужно было дать отлежаться, но самая мысль, что первый опыт большой статьи случился так естественно и как бы по подсказке, полученной у здания окружного суда, не давала хроникёру покоя. И он решился пойти прямо к редактору Попову, но вспомнил, что вчера заседала городская думы, и, уж верно, Иван Иванович схватился с кем-то из гласных и до сих пор не в духе. Но и обращаться к ответственному секретарю представлялось ещё опаснее: тот привык видеть в нём простого регистратора жизни и часто выговаривал за неточный пересказ. Нет уж, лучше Попов – и потянулось томительное ожидание. Сначала у Ивана Ивановича были посетители, затем он читал гранки написанной им самим передовицы, затем просматривал оттиски готовых полос, после чего принял важного гостя и отправился с ним отобедать. Хроникёр успокоился и тоже подзаправился. Как оказалось, кстати: Попов в это время вернулся, подписал бумаги, под которыми и обнаружил текст о подпольной адвокатуре.

– Спрашивал, между прочим, тебя, – обронил ответственный секретарь, и начинающий публицист воспарил надеждой. 

Попов был в хорошем расположении, радушно предложил чаю и с ровной, почти душевной интонацией начал:

– Перед тем, как Вам войти, я как раз вспомнил случай, весьма характерный: в одном губернском городе полицмейстер сделал облаву у здания окружного суда, где «аблакаты» высматривают клиентов – и разом всех взял. Но этой радикальною мерой не удалось пресечь зло в его корне. Отнюдь, отнюдь… И вот ведь что любопытно: первыми возмутились арестом настоящие, так сказать, патентованные юристы, и не только по причине совершенной его незаконности – они усомнились в самой целесообразности подобного полицейского рвения. Потому что, увы, не всем по карману квалифицированная юридическая поддержка, и без «аблакатов» не обойтись. Есть и ещё один чрезвычайно важный нюанс, о котором профессионалы не любят говорить вслух, но мы-то на страницах газеты не только можем, но и должны написать, – Попов с на­деждою взглянул на хроникёра. – Я имею в виду формирование слоя нахлебников непосредственно в профессиональной адвокатской среде. Эти господа озабочены исключительно доставанием дел; они толкутся в приёмных, обедают с нужными людьми и за полезную информацию требуют от коллег половины адвокатского гонорара. Да-да, эти новые люди вполне восприняли приёмы старой подпольной адвокатуры. Тем она и сильна, что прельщают и вполне легальных юристов лёгкостью наживы. Вот Вам самый свежий пример: в начале марта нынешнего, 1900 года, господин Волженский получил предложение вести дело, но сам за него не взялся, а передал частному поверенному Кролю. Тот блестяще выиграл процесс, после чего Волженский запросил у него половину гонорара. Кроль так возмутился, что на глазах у многочисленных свидетелей пригрозил вымогателю револьвером. Это «оскорбление на словах» суд оценил в 50 руб. штрафа, но истец попросил не приводить приговор в исполнение. 

– Понял, понял: Волженскому важно было застолбить само право, создать прецедент.

– Вот именно. И это вполне ему удалось. 

– Но всё-таки мне непонятно: почему обыватель так рвётся к посредникам, если в Иркутске года два уже существует юридическая консультация?

– А кто о ней знает? Мы из номера в номер не рассказываем, да и присяжным поверенным недосуг рассылать по волостям приглашения. Вот и пользы поэтому нет никакой, хоть кто спорит: дело-то очень хорошее. 

Мечты о посрамлении рассыпались в прах

Консультация присяжных поверенных именовалась в местной прессе в лучшем случае как безглазое дитя при семи няньках. И на это трудно было что-либо возразить: с момента пышного открытия юриди­-

ческой консультации сюда мало кто обращался, и над присяжными, отбывавшими там положенные часы, откровенно смеялись все «аблакаты». Мечты о посрамлении подпольной адвокатуры силами доступной юридической консультации рассыпались в прах – этого нельзя уже было не признать блистательным университантам со значками присяжных поверенных. Как иронично заметил присяжный поверенный Валериан Александрович Харламов, «мы и рады бы не признать, но объявлениями подпольщиков закле­ены все бани в Иркутске, а равно и гостиницы, парикмахерские, доходные дома. И обыватель ведётся, ибо его, обывателя, очаровывает магическая приписка «Для бедных – бесплатно», а кто же себя не считает бедным? Народ валом валит заказать какое-нибудь прошение, жалобу, договор, иск, пусть даже самый безнадёжный. И, разумеется, «адвокаты» их обнадёживают, только бы появился предлог для «хождений по делу», то есть для расходов на «марки», на «извозчика», на «нужного человека в присутствии». И ведь некому вынести им порицание: советы присяжных поверенных у нас покуда не разрешены. Впрочем, закон не воспрещает нам товарищеского суда. И нечто подобное и уже было в конце 1898 года».

Ещё при введении судебных установлений присяжные поверенные сплотились в некий корпоративный кружок, прообраз будущего совета присяжных. Выбрали ударную группу Харламов – Френкель – Перфильев, но каждый шаг её подвергали такой критике, что все трое отказались от представительства. Появились два новых выдвиженца, но первый из них, Александр Виноград, прошёл большинством всего лишь в один голос, а второй, Мечислав Стравинский, и вовсе считался неизбранным (четыре голоса из шестнадцати). Правда, его всё-таки утвердили как набравшего больше голосов, чем другие.

– Покуда у них рознь, мы будем сыты! – заключил один старый подпольщик, в своё время с треском выставленный из окружного суда. – А рознь будет всегда, потому что всем требуются дела и все будут их добывать, расталкивая товарищей. Ну а для демонстрации дружбы существуют нечастые корпоративные торжества. Как прошлогоднее, например. 

«Повергаем к стопам»

12 сентября 1899 года пришлось на воскресенье, и поскольку дачный сезон ещё не закончился, скопление дорогих экипажей у иркутской судебной палаты означало, что для этого был какой-то исключительный повод. Действительно, комиссия по судебной реформе завершила работу, уставы Александра II распространились на все окраины без исключения. И судебные чины, присяжная адвокатура, администрации края и губернии собрались ещё раз послушать о «присущих сим уставам вечных началах правды, милости и равенства всех перед законом». Эта фраза венчала высочайший рескрипт, обращённый к министру юстиции Николаю Валериановичу Муравьёву, но, конечно же, относилась ко всей многочисленной корпорации. Николай II не скупился на похвалы, особо отмечая самоотверженность проводников судебной реформы. И в Петербург ушла столь же приподнятая телеграмма на имя министра юстиции: «Воодушевлённые беспредельной преданностью Царю и престолу, лица судебного ведомства просят Ваше высокопревосходительство повергнуть к стопам Его Императорского Величества выражение их верноподданнических чувств и решимости не щадя сил и трудов стоять на страже закона и быть достойными высокой милости, дарованной ведомству Незабвенными Державными Словами Обожаемого Монарха».

Справочно:

Для иркутских фельетонистов конца девятнадцатого века фигура поверенного была столь же привлекательною мишенью, как и фигура купца. Богатых торговцев называли обобщённым именем Кондрат, юристы же представлялись в образе Пети Хватаева. В пасхальных рассказах фигурировали водки, наливки, вина, сахарные головы и другие «благодарности к празднику» всем судейским. Упаковывая дары, купцы не без удовольствия отмечали и известную экономию – оттого, что «судейские адвокатской практикой занимаются, сами себе возражения пишут».

Из-под пера фельетонистов поверенные выходили энергичной походкой ловких дельцов, не особенно озабоченных выбором средств. «Адвокат, – замечало «Восточное обозрение», – только тогда господин своего дела, если знает подноготную каждого свидетеля и при случае может вылить ушат грязи. А лучшим способом расположить к себе судей полагает демонстрацию презрения к своему клиенту. Как доказательство от противного». Та же газета давала и образчик подобной речи: «Взгляните на это тупо-самодовольное лицо. Разве человек с такими, скажу прямо, невозможными внешними данными способен на комбинации и хитросплетения, кои приписывает ему сторона обвинения? Перехожу теперь к рассмотрению отдельных пунктов обвинения. Вам говорят, что он сотрудничал с иностранными газетами и обнажал язвы города Закатальска. Но доказан ли факт существования в городе Закатальске каких-либо язв? Нет, нет и сто раз нет! Вам как местным жителям прекрасно известно, что у нас, слава Богу, всё обстоит благополучно. А если нет язв, то и обнажать нечего. Скажу больше: признав моего клиента виновным, вы тем самым признали бы, что у нас в Закатальске что-то неладно. И внесли бы в умы обывателей нежелательное уныние и смуту».

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отделов историко-культурного наследия, краеведческой литературы и библиографии областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.