– Покуда все судейские-прокурорские здесь сидят. А те, которые по весне на курорты разъехались, до срока развернулись обратно. Да что там: все высшие чины – и гражданские, и военные – сидят в Иркутске по своим местам. На днях прибыли генерал-губернатор и городской голова. Гласные тоже подтягиваются.

– На закладку вокзала хотят успеть? – горничная обрадовалась хоть какой-то возможности показать собственную осведомлённость. – Хозяйка вчера целый день звонила по телефону, просила устроить ей два билета.

– Ну… – в голосе у Архипа зазвучала насмешка, но, взглянув на хорошенькую головку, он снисходительно улыбнулся. – И закладка вокзала куда как важна, но судебные установления всё ж таки поглавнее будут! Когда бы они тут у нас не замаячили, и мой Берков бы не приехал в Иркутск. И тогда возил бы я какого-нибудь купца промеж его лавок да кладовых, без всякого то есть культурного обращения. А Берков-то, как ни посмотришь, университант, кандидат прав. Начнёт в суде говорить, так, поверишь ли, даже и меня слеза прошибает. 

– Видно, денежный господин…

– Да уж по заслугам и платят. – Архип весь налился значительностью. – Ладно, пойду я: может, нынче куда выезжать ещё.

Берков так и прыснул от смеха, скрывшись за цветочным горшком. Сегодняшний день вообще выдался на редкость хорошим. С утра заглянул к полицмейстеру, и хотя новостей об украденных зимою вещах не было никаких, услышал нечто такое, отчего прямиком отправился в суд.

Конфуз по-министерски 

– Что, у себя сейчас наш Кастриото-Скандербек-Дрекалович? – Беркову доставило удовольствие отчеканить сложную фамилию старшего председателя Иркутской судебной палаты. 

– Как можно оставаться на месте? – управляющий канцелярией даже испугался такого предположения. – Вы ведь знаете, Берков, что министр юстиции едет к нам открывать судебные установления. Естественно, что и губернский прокурор, и наш (хотел с лёту произнести «Кастриото-Скандербек-Дрекалович», но не рискнул)… наш председатель палаты отправились навстречу. Знаете ведь, как у нас на дорогах… Лучше сопроводить, чтобы не вышло ненароком какого случая. 

Берков, сдерживая подступавшее удовольствие, выдохнул:

– Лучше бы присмотрели за багажом господина министра! А то ведь отправили из Петербурга 

обычным ходом, да ещё впереди себя…

– И… и что?

– А то, что на станции Ключи, перед тем как пересаживаться на пароход, открыли этот самый багажный вагон…

 – Ну?

– А багажа-то и нет. 

В канцелярии зависла полная тишина. И висела бы долго, если бы новенький делопроизводитель не выдохнул:

– Министр юстиции ехал к нам с полным вагоном вещей?

– Да нет же, в вагон закатили его экипаж, и в нём были личные вещи.

– Берков, вы и правда не шутите? – дёрнул щекой управляющий канцелярией. – Действительно, так оно и было: открывают вагон, а там пусто? 

– Ну, зачем же «пусто»? Экипаж-то остался. А вы хотели бы, чтобы и его прихватили? – Берков издевательски рассмеялся. Он был доволен произведённым эффектом. И вполне отомщён. 

Полгода назад неизвестные злоумышленники сломали замки в его завозне на Саломатовской и вывезли сундуки с разным платьем. Тогда-то этот самый правитель канцелярии ёрничал у Беркова за спиной: «Он же адвокат, так пускай и для этих преступников подберёт оправдание. Да и успокоится насчёт всех своих шуб». 

– Пропажа гардероба господина министра чревата последствиями, – уже стоя в дверях, эффектно закончил. – Наверняка ведь там находился и парадный мундир, в котором господин министр полагал открывать в Иркутске судебные установления! И как он теперь выйдет из положения?

Без полномочий, но с обязательством

В Иркутской городской думе тоже беспокоились: кроме традиционного хлеба-соли надумали преподнести его высокопревосходительству звание почётного гражданина. Городской голова Сукачёв, подавая такое предложение, не сомневался в поддержке: все гласные знали, как Николай Валерианович бодался с министерством финансов, считавшим, что «каторге европейский суд ни к чему». Однако расхожая мысль, что за Уралом гибнут все добрые начинания, въелась так глубоко, что иркутским гласным трудно было поверить в успех:

– Министр-то, тот, должно, приедет, но привезёт ли он новый суд, лично мне сомнительно, – заявил Пётр Иванович Крылов. – Как-никак тридцать лет и ещё три года нас за нос водили, так, должно быть, и теперь обнесут. А мы уже и почётного гражданина предложим, и падём ниц! Насмешка может выйти. Сами над собой посмеёмся.

– Но, Пётр Иванович, опубликовано ведь высочайшее повеление…

– ?

– …о новом судопроизводстве в Сибири, – продолжил Владимир Платонович и бросил короткий взгляд на городского секретаря. Тот на секунду задумался и из стопки бумаг одним прицельным движением вы-хватил нужный документ. Зачитал два первых абзаца, после которых сразу же поступило предложение голосовать. 

– Редкое единодушие, господа. Так что осталось ещё время сказать несколько слов об отделке здания судебных установлений. Некоторые гласные сетуют на медленное производство работ. Однако специалисты не сомневаются, что закончат в срок (министру ещё неделя пути до Иркутска), а некоторую неспешность объясняют большим разнообразием отделки. Его отмечали и газеты, особенно выделяя зал и кабинет в мавританском стиле. 

– Вернее было бы назвать его псевдомавританским, – поправлял приезжий чиновник из столичных, внимательно осматривавший все помещения.

Это был посланец министра юстиции Муравьёва, прибывший две недели назад безо всяких полномочий, но с обязательством подготовить для министра доклад. 

– Что же именно интересует вас? – любезно встретил его редактор-издатель «Восточного обозрения» Иван Иванович Попов. 

– Отношение к праву в местном обществе.

 – О-о! – не сдержал улыбки хозяин кабинета, впрочем, передал гостю тотчас подшивку и распорядился о чае. 

Вечером приезжий перечёл свои выписки и между прочим подчеркнул, что «иркутские домовладельцы решительно не хотят признавать за другими обывателями права на тротуары. На Арсенальской, от Шелашниковской до Амурской, обломки скачущих досок и горбылей никак нельзя назвать этим именем. Исправляется дом – и тротуар загромождается кирпичом, камнем, бочками и т.д. В одном месте по Луговой улице строится дом, и половина улицы занята; на Большой улице у дома Колыгина тротуар загромождён каменными плитами». 

– Вижу, многое удивляет вас, а вот меня уже нет, – не без грусти заметил Попов, приглашая гостя отобедать. – Игнорирование каких-либо правил общежития– вещь заурядная для местного обывателя. Постановлений думы он не читает, а если и читает, то решительно и безусловно отрицает. Недавно городской архитектор обнаружил нарушение строительного устава господином Плетюхиным, и полицмейстер распорядился остановить возведение нового здания на углу Большой и Пестерёвской. И очень, знаете, это всех удивило, ведь до сих пор только мелкие домовладельцы и несли ответственность за отступления от закона. Бесцремонность же известных господ не знает никакой меры, так, может быть, этот случай покажет им, что надобно считаться с другими? 

Скакавший мимо военный не решился остановиться

«А он, кажется, немного идеалист», – рассудил приезжий. Он находился под впечатлением от недавних событий, которых и сам чуть не сделался очевидцем. Как гостя его пригласили на закладку железнодорожного вокзала, и всё было весьма достойно, без лишнего пафоса и неумеренных возлияний. Правда, кто-то оговорился, что железнодорожным рабочим была обещана выпивка, но небольшая, даже, можно сказать, символическая. Никто не подумал, что гулянка продолжится в кабаках, что завяжется драка и усмирять её явятся городовые, тоже пьяные «по причине закладки». Кончится же всё это тем, что одного полицейского просто утопят в растворе извести на дне котлована, вырытого под фундамент вокзала. 

Сцена расправы была настолько страшна, что скакавший мимо военный не решился остановиться. Но «Восточное обозрение» рассказало о ней, не опустив ни одну из беспощадных деталей преступления. 

– Вот только не надо подозревать нас в природной жестокости, равно как и высматривать разлагающее влияние преступной среды, – остановил поток его мыслей редактор. – Среда повлияла в том смысле, что привила нам иронический взгляд на мир. Он не так уж и плох, если вдуматься. Вот, к примеру, отправитесь вы до Байкала на пароходе «Николай» и потом напишете в отчёте министру, что труба не имеет искрогаза, что на палубе невозможная теснота и отчего-то нет буфета. Я же весело сообщу, что и искры делают на платье прожоги исключительно для памяти о пережитом и перечувствованном во время поездки. И что был я счастлив, растолкав 600 пассажиров, захватить единственный стол для чаепития. Мой читатель посмеётся, и я думаю, это хорошо?

В общем, доклад министру вышел путаным, сбивчивым и достаточно противоречивым. К счастью, Николаю Валериановичу оказалось не до него. С самого выхода на иркутскую пристань он оказался в сетях иркутского гостеприимства. Его везли на дачу сиропитательного дома Елизаветы Медведниковой, а оттуда – на дачу института императора Николая I, а потом – в приют арестантский детей и в тюремный замок. Сироты с вышивками в руках, институтки у рояля, заключённые с прошениями в руках – всё перемешалось, но оставило общее благоприятное впечатление. 

Главы министерских департаментов, сопровождавшие Муравьёва от самого Петербурга, в Иркутске кое-что пропустили, экономя силы для церемонии провозглашения нового суда. Зато после отдали должное и обеду у генерал-губернатора, и завтраку в судебной палате, и обеду в Общественном собрании, и, наконец, прощальной чашке чая в здании судебных установлений. Общее же их мнение было то, что в Сибири можно время с приятностью провести, особенно если вы личный гость начальника края, губернатора и городского головы, да при этом они в вас очень нуждаются. 

Ещё Муравьёву показалось, что начальник края Горемыкин держится в Иркутске не так, как в Петербурге: «Он здесь как дома – видимо, действительно, осибирячился. Кстати, этот мотив можно будет неплохо использовать в моей заключительной речи». 

И в самом деле он сказал на обеде в Общественном собрании:

– С сегодняшнего дня я имею честь быть сибиряком. И как сибиряк позволю подчеркнуть, что вам нужно побольше света, побольше знания. Нужно смягчение нравов, уважение к праву и к человеку.

Под человеком разумел он и «новых судейских, присланных в этот край, чужой и холодный, на очень скромное жалованье».

«Ну, это он судит по рассказам служивших здесь и не пришедшихся ко двору, – мысленно отмечал генерал-губернатор Горемыкин. – Между тем как многие из судейских неплохо приживаются, с комфортом устраиваются и даже позволяют себе пошутить с законом. Если бы только Муравьёв хоть чуть-чуть задержался, непременно услышал бы что-нибудь в этом роде».

Действительно, и трёх дней не прошло, как в «Восточном обозрении» появилась заметка «Шулерская игра». Среди участников был отмечен и известный иркутский адвокат. Министр этот номер уже не увидел, зато по приезде в Петербург обнаружил у себя в кабинете многочисленные перепечатки небольшой заметки о своём ограблении по дороге в Иркутск. Кое-кто из противников сибирских реформ откровенно позлорадствовал, и какое-то время спустя председатель Иркутской судебной палаты Кастриото-Скандербек-Дрекалович посетил редакцию «Восточного обозрения» с просьбой напечатать, что «никаких вещей, принадлежащих министру юстиции и предназначенных для его путешествия по Сибири, похищено не было». 

– Выйдет в завтрашнем номере, – заверил Иван Иванович Попов. – Однако перепечатку в Москве и Петербурге гарантировать, разумеется, не могу. 

Справка: С открытием в Иркутске судебных установлений город и его окрестности были разбиты на семь судебно-мировых участков. Кроме того, нарезаны три участка в Нижнеудинском округе, четыре – в Балаганском, два – в Верхоленском и три – в Киренском. В целом же по Иркутской губернии создано 19 участков.

При введении судебной реформы в Сибири встал вопрос и о том, насколько согласуются с новыми установками традиционные инородческие суды. Министерство юстиции сочло их работу неудовлетворительной, однако не решилось ввести в границы новых установлений. Мировым судьям предписывалось вникать в особенности правосознания инородцев.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского.