«А даты лучше развести»

– Может, заголовок помельче набрать?

– Ни в коем случае! – с непривычной резкостью ответил корреспондент. – Слишком уж значимое событие.

– Ну, тогда покоцайте последний абзац.

– Да в концовке-то главный смысл и заключён, – зашипел уязвлённый автор. 

Коротко говоря, решили перебрать мелким кеглем соседний материал. Да, кажется, что и зря: он был и без того небольшой, а теперь выглядел просто куцым. Но самое-то обидное, что часа через два, когда номер был совершенно готов, опять явился корреспондент:

 – Возвращаемся к первоначальному варианту!

Это было уж слишком, и метранпаж отправился прямо к редактору.

 – Да-да, эти три слова нужно убрать, – подтвердил тот и, видя недоумение на лице у рабочего, по-яснил: – Текст от начала и до конца выдержан в общей приподнятой интонации, а врез всё портит. Вот послушайте: «2 июля нынешнего, 1897 года открыты в Сибири новые судебные установления на началах судебных уставов 1864 года». То есть тридцать три года понадобилось, чтобы нас уравняли с Европейской Россией! Безобразие, разумеется, только вряд ли стоит это подчёркивать, я считаю. Даты можно и развести. 

– Не понял, – дёрнул головой метранпаж, – ясно ведь всё одно: что дело-то происходит теперь, то есть в нынешнем, девяносто седьмом году! Тут уж каждый вычислит, коли захочет.

– Вот-вот, именно «коли захочет». А кто захочет-то? Если же мы поставим две даты одну против другой, то и самый ленивый проведёт нехитрое вычитание. А к чему оно, когда всё позади? 

«Сколько огородов-то нагородили! Вот уж действительно не разбери поймёшь, что хотят», – метранпаж явно начал злиться. Однако два рубля «за усердие», тут же выданные ему, смягчили настолько, что он даже пробежался по свежему оттиску.

Золотом по мрамору

Оказывается, в город понаехали важные персоны: сам министр юстиции с двумя директорами департаментов и со свитой.

– Так вот почему особняк у Мелочного базара весь украшен лиственницей! – пояснил он наборщику и прибавил не без досады: – Утром 2 июля там много народу собралось, а нас-то редакционные не предупредили. 

– Как всегда, – меланхолично отозвался наборщик.

– Что им, жалко было? Хоть один-то из нас всё равно бы сходил. Ну, не с утра, конечно, а ближе к двенадцати, когда стали съезжаться экипажи. Всё-таки на министра-то интересно посмотреть, когда он в парадном мундире да со свитой!

– Молебен был?

– А ты как думал! Архиепископ Тихон лично благословил и икону Спасителя передал председателю Иркутской судебной палаты. Потом и министр держал речь, то есть зачитал высочайший рескрипт.

– Читать красиво министры обу-чены…

– Да там вроде как и директора департаментов отличились, когда представляли, – он снова глянул в газету: – Представляли «извлечения из высочайше утверждённого мнения Государственного совета о применении судебных уставов к губерниям и областям Сибири». Потом читали наставления всем судебным чинам, а в особенности мировым судьям. И только после этого сняли покрывало с вмонтированной в одну стену доски.

– И чего на доске?

– Да надпись по мрамору золочёными буквами… 

– Каким кеглем-то, интересно, набрано?

– Ну, на это наш хроникёр внимания не обратил. Только переписал: «Повелением императора Николая II иркутские судебные установления открыты 2 июля 1897 г. министром юстиции статс-секретарём Муравьёвым». Гимн, понятное дело, исполнили (архиерейский хор начинал), покричали «ура» да и разошлись на первые заседания – принимать присягу и по департаментам распределяться. 

…Год спустя, душным июльским вечером1898-го, в губернской типографии распечатали окна, закупоренные ещё с осени, и сквозь уличные шумы донеслось из соседнего ресторана «Россия»: «Состязательность… реформа… да здравствует!»

– Судейские с адвокатскими гуляют, – усмехнулся редактор «Иркутских губернских ведомостей». – Отмечают первую годовщину введения судебных установлений. Думаю, так будет и через год, и через два, и через десять. И непременно в «России»! – в его интонации была странная смесь иронии и высокопарности, что весьма озадачило ответственного секретаря. Впрочем, ненадолго: сдавался текущий номер, а за ним маячил и следующий, газета совершала обычный круговорот и не отпускала ни далеко, ни надолго. 

2 июля 1894 года судейские-адвокатские праздновали в «России», и до наборщиков доносилось: «Состязательность… реформа… да здравствует!» То же повторилось и в 1895-м, и в 1899-м, и в 1904-м, причём никому из юристов и в голову не пришло закатиться в соседний, чрезвычайно уютный «Метрополь» или в шикарный «Гранд-Отель».

– А чего бы не погулять, когда есть на что? – с привычной меланхолией комментировал наборщик Климов приятелю-метранпажу.

– Да то-то и оно, что с нашего с тобой заработка по ресторанам не находишься. А уж мы бы нашли что отметить! Да хотя бы и день 2 июля: теперь ведь и в «Памятных книгах Иркутской губернии», и в адрес-календарях этот день отмечается в перечне важнейших событий.

Только и хорошего, что орехи дешёвые

Газета «Восточное обозрение» с самого своего основания (то есть уже более пятнадцати лет) на разные лады повторяла, что за Уралом господствует старый формальный суд, чуть прикрытый обрывками из судебных установлений Александра II. Время от времени коллеги из столичных газет с видом посвящённых передавали, что «в высших сферах есть мнение, благоприятное для Сибири», что «перемены близки и никто не ставит их под сомнение». Но благодатные облака рассеивались, так и не пролив над окраиной давно обещанной влаги. 

В начале марта 1890 года председатель Иркутского губернского суда Клопов обревизовал Нижне-удинский окружной суд. Тамошние чины заметно приуныли, да и сам Клопов выглядел удручённым.

– Картина безотрадная, – резюмировал он на встрече с губернским прокурором Харизоменовым. 

– По моим наблюдениям, в волостях ещё хуже. Не так давно добралась до Иркутска с каким-то обозом одна молодая крестьянка из деревни Ицыгиной Идинской волости. Имя у неё такое запоминающееся – Саломонида, – полистал в календаре. – Да-да, Сигова Саломонида, 20 лет. Дважды ходила она в волостное правление с жалобами на мужа и свёкра, и оба раза её возвращали с советом «к оглобле привязать». Я был уверен, что она станет требовать суда, но в её прошении оказалась только мольба не возвращать в мужнин дом. Эта Саломонида неглупа от природы и грамотнее многих сверстниц, но и она не верит в суд милостивый и справедливый. 

– Думаю, что перемены всё же не за горами, – толкнул спасательную лодку Клопов, но толкнул не особенно уверенно. Два года назад он был приглашён в Петербург – специально для посадки готовящейся реформы на сибирскую почву. И вернулся в Иркутск обнадёженный, что развернётся всё никак не позднее января 1890 года. Однако же даже не началось, а к осени стало окончательно ясно: преобразования практически не коснутся Восточной Сибири и вообще не заденут основ старого суда. 

В ту осень и задумался Клопов, стоит ли растрачивать силы в холодном краю, если и результата не чувствуешь. И как-то в разговоре с редактором «Восточного обозрения» бросил с непривычной язвительностью: «Напрасно вы уповаете на поддержку «наших людей в столицах». Оттуда возможен только иронический взгляд. В лучшем случае как у Чехова: «Сибирь – это плохая пародия на дореформенную Россию», «в Сибири всё нелепо, хороши только кедровые орехи, которые стоят пять копеек за фунт».

Клопов вскоре выехал из Иркутска, а «Восточному обозрению» ничего не осталось, как надеяться и обольщаться, обнадёживать и обольщать: «По сообщениям из вполне достоверных источников судебные преобразования начнутся в 1892 году, после того как завершатся подобные преобразования в окраинных губерниях Европейской России». Правда, с некоторых пор у редакции появилась привычка прибавлять: «Известие это, впрочем, ещё требует подтверждения». 

Июньским утром 1893 года по дороге на службу ответственный секретарь «Восточного обозрения» услышал зазывный голос газетчика: «Радостные вести! Радостные вести! Все столичные пишут о реформе суда в Сибири…»

Секретарь купил «Новое время» и чуть не с порога редакции стал зачитывать:

 – «Министерство юстиции вполне разработало проект преобразования судебной части в Сибири. Уставы императора Александра II проектируется ввести вполне…

– Ну, наконец-то!

– Я думал, и не доживу. А вот и нате вам! 

– Надо бы отметить… В кассе ради такого случая что-нибудь найдётся?

– Как чуть что, так и в кассу заныривают!

– Это вам не «чуть что», этого момента мы ожидали тридцать лет и ещё три года!

– Ради такой победы жертвую на застолье всю свою годовую заначку!

– «Уставы императора Александра II проектируется ввести вполне, ИСКЛЮЧАЯ суд присяжных», – наконец дочитал ответственный секретарь. И все просто оцепенели. А потом так набросились, что едва не прибили на месте. Спасся секретарь только тем, что согласился разбить собственную копилку. И часом позже митинговал уже во главе стола:

– С каких таких кислых щей нам опять отказали в суде присяжных?! Сибирское крестьянство более развито, чем великорусское, да и наше городское население не уступит населению внутренней России. Господа, а давайте напишем, что в газетное сообщение вкралась ошибка, что на самом-то деле наше правительство признало необходимым ввести судебные уставы в полном объёме. Нет, я не хулиган, господа, просто сил уже больше нету ждать. Ну сколько же нужно ждать, господа?

Как оказалось, четыре года.

Справочно:

Судебная реформа 1896 г. предусматривала исключительную степень состязательности процесса. Теперь только суд определял основательность исков, виновность, степень наказания. Изменились и требования к профессиональной адвокатуре. Для получения статуса присяжного поверенного требовались стаж не менее 5 лет на судебных должностях и специальная подготовка под руководством опытного наставника. Лица нехристианского вероисповедания могли заниматься адвокатурой только с разрешения министра юстиции. Особые ограничения вводились для евреев, число которых не должно было превышать 10% от общего количества присяжных поверенных судебного округа. Вход в корпорацию был закрыт для государственных служащих и бывших священнослужителей, для женщин, а также для иностранцев. Уволенных с гражданской службы, объявленных несостоятельными должниками, наказанных лишением или ограничением прав и состоявших под следствием также не допускали в корпорацию. 

Присяжным поверенным запрещалась служба на государственных и выборных должностях (за исключением неоплачиваемых почётных и общественных должностей), комиссионерство, маклерство и прочая коммерческая деятельность. Кроме того, они обязывались к проживанию в пределах своего судебного округа. 

Наряду с присяжной адвокатурой существовал и институт частных поверенных. Государство обязывало их ежегодно выкупать специальные свидетельства, разрешавшие ходатайствовать в общих или мировых судебных местах. 

При этом сибирские окружные суды требовали от частных поверенных отзывов от мировых судей или полицейских чиновников по месту их прежней службы или прежнего жительства.

Согласно адрес-календарю на 1897-1898 гг., в Иркутске числилось 11 присяжных поверенных и ходатаев 

по делам: Беликов Михаил Филиппович, Елисеев Сергей Петрович, Зданович Владимир Паулинович, Кроль Александр Владимирович, Луневский С.Г., Перфильев Евгений Алексеевич, Пескин Михаил Анисимович, Стравинский Мечислав Станиславович, Сумовский Виктор Адамович, Харламов Валериан Александрович, Хренников Иван Петрович.

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского