Зимний белёсо-тусклый рассвет не успел ещё войти в полную силу, когда я услышал в телефонной трубке голос Анатолия Новикова, начальника территориального отдела Агентства лесного хозяйства 

Иркутской области по Зиминскому лес­ничеству. Услышал, но не узнал. Анатолий Алексеевич – он из кадровых, профессиональных лесоводов, которых в российском лесном хозяйстве остаётся всё меньше. Его характерная особенность – говорить обо всём весело, со смехом. Даже о больших проблемах, даже о бедах он обычно рассказывает с внешне весёлой улыбкой, которой маскирует душевную боль. Но в этот раз – ни улыбки, ни смеха. В интонациях – тревога, даже обречённость. 

– Час назад Стаса Панковца, моего заместителя, в рабочем кабинете бандиты избили, – слышу мрачный голос. 

– Какого Панковца? Кто это?

– Ты же писал про него в «Восточке» пару лет назад, когда он в Куйтунском лесничестве у Вадима Вячеславовича Серкова государственным лесным инспектором был. Он там жизни не давал чёрным лесорубам, потому и выпросил я его у Серкова к себе в заместители.

– Подожди, – перебиваю Новикова, разобравшись, кто и по какому поводу звонит. – Какие бандиты? В каком кабинете? Говори спокойнее, по порядку. 

– Обыкновенные бандиты, которых криминальный лесной бизнес нанял. Они утром в лесничество спокойно вошли и прямо в кабинете избили Стаса. Потом спокойно вы­шли и уехали. Знают, что по-серьёзному их искать никто не станет. Ну посуетятся немного правоохранители, изображая желание найти преступников. Тем дело и закончится. 

Правильное слово произнёс Анатолий Новиков – «посуетятся». Только я бы для пущей точности добавил в него ещё одну букву – «подсуетятся» представители власти, изображая видимость борьбы госу­дарства с криминальным лесным бизнесом. 

Чтобы узнать подробности ЧП, раз за разом набираю телефонный номер Станислава Панковца, но в трубке бесконечная музыка. Станислав Олегович не откликается. Понятно – опросы, допросы, больница… Не до телефона. Звоню Вадиму Серкову, начальнику Куйтунского лесничества, где Панковец работал раньше. Вадим Вячеславович о ЧП уже знает и звонку моему не удивился. 

– В лесу-то нас часто бить пытаются, – отвечает. – К этому все давно привыкли. А вот в рабочем кабинете, правда, первый случай. Но, думаю, и к такому скоро привыкнем. Несколько дней назад Валерий Погажевский со своими ребятами задержали на самовольной рубке бригаду с трактором. Ну и гнали технику, а в «уазике» везли этих жуликов, чтобы сдать в полицию. Вдруг «Крузёр» перегородил дорогу, госномер два ноля три. Его хозяина и мы знаем, и полиция. 

С угрозами набить морду он распахнул дверцу «уазика», выдернул жуликов и увёз в неизвестном направлении. Погажевский написал мне служебную записку. Я написал заявление в полицию, как требует порядок. На том, скорее всего, и закончится дело. Может быть, получу отписку, что установить виновного нет никакой возможности. А может, и совсем ничего не получу, кроме каких-нибудь очередных неприятностей. 

– Но в «уазике»-то, думаю, не один шофёр был? – говорю для порядка, заранее зная ответ собеседника. – Почему ваши госинспектора отдали жуликов без сопротивления?

Вадим Вячеславович хохотнул в телефонную трубку. Мрачно хохотнул, невесело. И так же, для порядка, ответил, что по сложившейся правовой практике бить в морду можно только лесников. Но если государственный лесной инспектор ответит достойно – уголовное дело будет возбуждено немедленно. Против лесника, конечно. Преступник, пока он не осуждён (а осуждают их гораздо реже, чем задерживают с поличным), не преступник, а добропорядочный гражданин, который по необъяснимой наивности в зимнюю стужу поехал в тайгу с бензопилой грибы собирать. 

– Вадим Вячеславович, напомни, в каком году по Куйтуну прокатилась целая серия поджогов машин и усадеб ваших лесных инспекторов? 

– Почему прокатилась? – хмыкает Серков. – Она в 2008 году как началась, так до сих пор и катится. Почти каждый год кто-то горит. В позапрошлом году у того же Погажевского сожгли гараж и машину. 

В прошлом году 24 апреля зажигательную бутылку ко мне в дом через оконное стекло забросили. Сумели потушить. Я полицию вызывал…

– Ну и хотя бы один поджог был расследован до конца? Кого-то осудили? 

– Да не нашла полиция никого.

– А ещё в прошлом году, где-то по весне, помню, вашего сторожа избили, ворота сломали и с территории конторы угнали трактор, задержанный на воровской деляне…

– Это не в прошлом, Георгий Иванович, это в позапрошлом году было. Тоже никого не нашли. Никто не наказан.

– Ну ладно, держитесь, – говорю Серкову на прощание. Вадим Вяче­славович в ответ вновь хохотнул: 

– А нам ничего другого и не остаётся. Всё как всегда. Ненормально, но привычно. Нас бьют, поджигают, а мы оправдываемся за то, что хороших и кому-то очень нужных людей с воровских делян то и дело в полицию привозим.

Вся музыка в телефоне Панковца кончилась, но начались безнадёжно длинные и долгие гудки. Тогда, чтобы узнать реакцию на ЧП Агентства лесного хозяйства, звоню на мобильник Алексею Бархатову, начальнику отдела федерального лесного надзора. Он откликнулся сразу, но, как оказалось, не из Иркутска, а из тайги. 

– А-а, здорово! – отвечает на моё приветствие и, не дожидаясь вопроса, начинает рассказывать сам. 

– А я в Усть-Уде сижу. Поймали здесь вчера две бригады чёрных лесорубов. Крупные. 14 человек и шесть тракторов-колёсников. В том числе два трактора, которые по региональной программе для поддержки фермеров куплены были. Теперь фермерам есть на чём пахать таёжную ниву. Мы приезжаем, а там – у-у-у, целый табор стоит. Техника, бочки с бензином, солярой, маслом. Всё как положено. 

– То есть обосновались не на день, не на сутки?

– Да какие сутки?! Обустроились по-взрослому, на всю зиму. Из Улея, из Обусы, ещё откуда-то приехали. У себя в Усть-Ордынском округе они уже всё повыхлестали, поэтому в Усть-Удинский район перебрались. А здесь леса – сам знаешь! Сортименты в верхнем отрубе больше 50 сантиметров. Толщина ствола на уровне груди – метровая. И всё это берётся на халяву! Ты уж сколько лет пишешь, что по новому Лесному кодексу, без лесников и без обходов, бандитов теперь потревожить некому до тех пор, пока кто-то случайно на воровскую деляну не наткнётся. А власть делает вид, что газет не читает. Ей так спокойнее.

Соглашаюсь, что власти, вернее, носителям власти так спокойнее. Потому и «работают» жулики вахтовым методом. И никого не боятся. Знают, что даже если дело дойдёт до суда, то их, абсолютное большинство пойманных на месте преступления, всё равно отпустят, только пальчиком погрозят: «Вы уж совсем-то не наглейте, перед народом стыдно за вас». ­И технику воровскую вернут хозяевам. Может быть, даже с извинениями. При старом лесном законодательстве, когда ещё была реальная лесная охрана, когда все леса были поделены на обходы и каждый гектар леса был закреплён за конкретным человеком, преступления такого масштаба не могли совершаться в принципе.

Сообщение о зиминском ЧП, похоже, вначале ввело Алексея Бархатова в некоторый ступор. Оказалось, что к нему в таёжную глубинку я дозвонился первым. Он несколько секунд молчал. Потом уточнил: «Что, прямо в кабинете в рабочее время?». Ещё помолчал секунду-другую. Потом высказался. От души высказался, поэтому я не могу процитировать его на газетной странице. 

А смысл в том, что этот случай – результат политики сменяемости руководителей. И что если опять никого не найдут, не накажут, то последние лесные кадры, последние лесные профессионалы, пока ещё работающие не за зарплату, а за совесть, из лесов уйдут. Останутся те, кому выгодны должность и данные ею полномочия, а размер зарплаты значения не имеет.

– Скажут: «Да пошло оно всё!». 

И уйдут, – Алексей Николаевич возвращается к общепринятому русскому языку, который можно цитировать в газете. – За что им рисковать-то своим здоровьем и жизнью, имуществом? За 17 тысяч рублей в месяц что ли?! Так этих денег даже на лечение не хватит, не то что на строительство нового дома взамен сожжённого чёрными лесорубами…

Телефон Станислава Панковца наконец-то откликнулся живым голосом. 

– Приехал на работу около восьми, – рассказывает Станислав Олегович. – Пролистал свежие бумаги на столе, прочитал распоряжения, поступившие из агентства. Подошёл к окну. Обратил внимание на подъехавший светло-серый «Мерседес». Из него вышли три молодых человека, направились к нашему зданию. Я ещё чуть удивился, что так рано приехали. Посетители обычно в десятом часу подтягиваться начинают. 

Я слушаю исполняющего обязанности руководителя лесничества, не перебивая. По голосу чувствую, что он ещё не отошёл от утреннего шока. Сильно волнуется. Боюсь сбить его с мысли ненужным вопросом. 

– Открываются двери. В кабинет заходят два… – Станислав Олегович подбирает определение, – …два качка. Реальные качки. От природы таких не бывает. Заходят эти два… больших человека. Спрашивают: «Это ты Стас?». «Да, – отвечаю. – Я Станислав Олегович Панковец, приятно познакомиться», – и протягиваю руку. А в ответ удар по лицу. Падаю вместе со стулом. Не понимаю, что происходит. Поднимаюсь, говорю: «Вы что делаете-то?». Они меня молча хватают и начинают об стол бить. Потом один говорит: «Сидишь на своём рабочем мес­те и сиди дальше. Дают тебе деньги – бери. И нечего по лесу ездить, кого-то ловить. И всё. Ты, – говорит, – понял меня?». « Нет, – отвечаю, – не понял». «Ну, если не понял, мы дотянемся и до твоих родных, чтобы понятливее стал…»

Теперь молчу я. Уже не потому, что боюсь сбить собеседника с мысли, а потому, что сам в шоке. Не могу сообразить, о чём можно спрашивать в подобной ситуации, а от каких вопросов лучше воздержаться. Чтобы прервать тягостную паузу, задаю самый банальный вопрос.

– И что? А потом просто повернулись и ушли? 

– Да. Ушли спокойно. А когда это всё происходило, один из них подошёл к моему секретарю и сказал, что если она вздумает куда-то звонить… Она слышала, как тут всё падало – столы, стулья гремели, но сделать-то ничего не могла.

– Как полиция отреагировала на ЧП?

– Да вот, приехали. Пошли опрашивать всех.

– Станислав Олегович, а вы этот «Мерседес» и людей этих когда-то раньше видели?

– Нет-нет. Ни разу не видел. Но мои специалисты говорят, что они во вторник уже приезжали. Я тогда в лесу был, в рейде. 

Понимаю, что не вовремя, но не удержался, спросил исполняющего обязанности руководителя Зиминского лесничества, что он думает о перспективе назначения на долж­ность руководителя, если Анатолий Новиков не изменит своё решение и всё-таки уйдёт из лесного хозяйства.

– Я теперь вообще не знаю, чё мне делать-то? – растерянно отвечает государственный лесной инспектор, и в его интонациях, в произношении отдельных слов вдруг стал отчётливо слышен особый сибирский говор, сохранившийся в лесных деревнях. – Чё делать-то? Россию защищать, бороться за справедливость или надо уже, помаленечку-то, за себя начинать бороться? У меня два года назад, когда я в Куйтуне работал, сожгли машину. Год назад сожгли дом. Теперь осталось только убить меня. У них больше вариантов нет.

Станислав Олегович произнёс слова «защищать Россию», и я вдруг сообразил, что ЧП произошло буквально за три дня до празднования Дня защитника Отечества. Торопливо выключил негромко бубнящий рядом радиоприёмник, чтобы не услышать ненароком высокопарные слова про благодарность государства своим защитникам. Работников лесного хозяйства, правда, Россия со своими защитниками не отождествляет, хотя они сплошь и рядом теряют своё личное имущество, защищая имущество государственное, каковым по-закону является русский лес. Они рискуют здоровьем, жизнью, защищая экономическое и экологическое благополучие государства. Это не высокие слова, и я знаю это не по чьим-то рассказам. Вижу всё это воочию. Вот только взаимности со стороны государства, как ни пытаюсь, увидеть не могу. Правильные слова есть. Их всегда много, а в дни праздников – очень много. Но реального дела нет. 

– Подожди, – перебиваю Панковца. – Расскажи чуть подробнее про поджог своей автомашины и дома.

– Да всё было, как всегда. Мне сказали сначала: «Парень, на машинах иногда колёса откручиваются. Ты не боишься?». Отвечаю: «Это уж как судьба решит». Ну мне и сожгли машину. Потом, через год, опять предупредили: «Ты не лезь, не мешай нам работать, – говорят, – а то будут плохие последствия». А я дальше ловил их. И мне сожгли дом. Сгорел полностью. Потушить не успели. 

– Государство помогло восстановить хоть что-то? – спрашиваю не потому, что не знаю ответ, а для того, чтобы получить ещё одно подтверждение тому, о чём писал неоднократно. 

– Ничего нам государство не возмещает, никого оно не защищает, – вздыхает Панковец. – Мне мэр Куйтунского района Андрей Иванович Полонин помогал дом восстанавливать. Ну и друзья, коллеги по возможности. Они бы и рады были помочь по-настоящему, только с нашими зарплатами особо-то не напомогаешься. Агентство выделило на новый дом 3 тысячи рублей материальной помощи.

Знаю, что Агентство лесного хозяйства, исполняющее переданные субъектам РФ федеральные полномочия государства в лесных отношениях, не имеет законного права материально помогать своим работникам, пострадавшим от действий представителей криминального лес­ного бизнеса при исполнении профессиональных обязанностей. Не предусмотрена государством такая статья расходов для этой бюджетной структуры. Если руководитель выделит для возмещения ущерба бюджетные деньги своему работнику, потерявшему личное имущество при спасении имущества государственного, уголовное дело против него, против руководителя, не бросившего в беде своего работника, обеспечено. Это по незаконным рубкам уголовные дела возбуждаются трудно, расследуются долго и многие из них постепенно спускаются на тормозах. А при нецелевом расходовании средств на непредусмотренное законом восстановление справедливости – суд будет скорым. 

Правоохранителям так и не удалось найти ни одного поджигателя

Для меня, как и для всех моих сегодняшних собеседников, кажется очевидным, что преступники, ворвавшиеся в кабинет лесничего, не просто уличные хулиганы. Понятно, что среднестатистический безработный деревенский мужик, промышляющий мелкими кражами леса, не пойдёт бить лесничего к нему в кабинет, а уж тем более не придёт ему в голову мысль нанять кого-то для совершения преступления против личности. Подраться сгоряча на деляне у пенька – может. Но не больше. А те, что ворвались в кабинет, – это боевики, наёмники, засланцы ОПГ, орудующих в зиминских лесах. 

С Дмитрием Дюгаевым, начальником Зиминского межмуниципального отдела МВД России, мы в течение дня созванивались несколько раз, но поговорить удалось лишь после 19 часов. Дмитрий Владимирович подтвердил факт нападения и нанесённый лесничему «лёгкий вред здоровью». «Лёгкий вред здоровью» – это когда кости не переломаны. А если официально, «кратковременное расстройство здоровья (сроком до 21 дня включительно) и незначительная стойкая утрата общей трудоспособности (менее 10%)».  

– Благодаря тем сведениям, что удалось мне выяснить по телефону, я связываю это преступление с чёрными лесорубами, с нелегальной заготовкой древесины, – делюсь с Дмитрием Владимировичем своим видением проблемы.

– Да-да, – соглашается он. – Это не исключено. Скорее всего, преступление связано с профессиональной деятельностью лесничего. Преступники вышли на Московский тракт и уехали. Те мероприятия, которые мы проводим, я оглашать не буду, – упреждает он мои попытки выяснить подробности. – Но мы с Главным управлением МВД по Иркутской области работаем в этом направлении. Из Иркутска мне каждые 10 минут звонят, спрашивают, что сделано, и новые задачи ставят. Стараемся задержать.

Главное управление МВД по Иркутской области на самом деле держит это преступление под жёстким контролем. Но не потому, что это незыблемое правило, а потому, что кто-то сумел оперативно дозвониться до губернатора лично. Как раз этот факт и даёт некоторую надежду на то, что исполнители преступления будут найдены и, может быть, даже достойно наказаны. Внешне это будет выглядеть завершением дела, хотя на самом деле явится лишь его малой толикой. В тысячу раз важнее найти тех людей, интересы которых представляли «быки», избившие лесничего. А среди них ведь могут оказаться и «хорошие», и кому-то очень даже нужные, и известные личности. Их скорое или пусть даже не очень скорое, но реальное осуждение у меня вызывает серьёзные сомнения.