Анатолий Николаевич Закопырин родился 20 августа 1931 года в селе Радьковка тогда ещё Курской, а ныне Белгородской области. История малой родины будущего руководителя управления специального строительства «Братскгэсстрой» интересна сама по себе. Ещё в семидесятые годы XVIII века на берегу Сеймицы появился Радьковский хутор, который потом разросся до размеров казацкой волостной слободы. Здесь селились и великороссы, и малороссы, бежавшие с Украины. Село, если взглянуть в исторические документы, можно назвать зажиточным: до 1917 года в нём размещались 47 мельниц, крупорушек, маслобоек – всего того, что сейчас бы назвали малыми предприятиями, – а в начале прошлого века один из местных купцов установил электрогенератор на 21 кВт, реквизированный во время гражданской войны. 

«Терпите! Живите!»

Первый десант строителей дороги Седаново–Богучаны, 1974 г.

В годы Великой Отечественной селу, находящемуся всего в 18 километрах на северо-восток от железнодорожной станции Прохоровка (той самой, вблизи которой состоялось знаменитое танковое сражение), не повезло: с октября 1941 и до июля 1942 года неподалёку проходила линия фронта, а затем до февраля 1943-го оно было оккупировано нацистами. «Летом немцы выбросили десант в Чернянке и перешли в наступление, а наши войска были вынуждены отойти в сторону Старого Оскола, – рассказывает о тех временах Анатолий Николаевич. – Прекрасно помню, что к нам в село они въехали рано утром: крепкие парни с губными гармошками на подводах, с винтовками и автоматами через плечо. Стриженые, но не бритые наголо – вшей они бить умели. Наши солдаты, отступавшие через Радьковку раньше, к сожалению, в санитарном отношении и в плане снабжения выглядели гораз­до хуже». 

Так началась оккупация, которая для села прошла относительно безболезненно. Комендантом Прохоровки был назначен бывший директор элеватора и мукомольного предприятия Биндюк, которому не удалось уйти вместе с красноармейцами – не мог бросить парализованную дочь. Старостой Радьковки стал Пётр Крюков – человек, до последнего отказывавшийся от столь «щедрого предложения» немцев, но сдавшийся после того, как был бит палками. «Биндюк проводил у нас сход: до сих пор перед глазами, как они с Крюковым стоят на трибуне, а рядом учительница Озерова в роли переводчицы и два офицера в форме и фуражках, – вспоминает мой собеседник. – Нас собралось где-то четыре с половиной тысячи человек. И комендант, потрясая нагайкой, произнёс: «Наступили сложные времена, идёт война, многие лишились мужей и сыновей. Но жить и работать всё равно нужно. И поэтому я всех предупреждаю: живите дружно, поддерживайте друг друга. А если какая-то сволочь на кого-нибудь донесёт, собственноручно вот этой нагайкой буду нещадно сечь! Терпите! Живите!»

Надо отдать коменданту до­лж­ное: за семь месяцев немецкого гос­подства руки в крови он не обагрил ни в прямом, ни в переносном смысле. Ужасы тяжёлого военного положения, с которыми приходилось сталкиваться на других оккупированных территориях, жителей села обошли стороной. Анатолий Николаевич показывает отсканированную для объёмистых мемуаров похвальную грамоту с портретами Ленина и Сталина, выданную 25 мая 1940 года ученику второго класса Радьковской начальной школы Закапырину (написано именно так, через «а») за отличные успехи и примерное поведение. «До оккупации их было четыре, но моя мама Мария Матвеевна их все собрала и говорит: «Знаешь, Толя, тебя убить могут за то, что их так много и на них эти портреты. Давай одну оставим», – рассказывает он. – Так грамота и сохранилась». Между тем в конце февраля переломного 1943 года родное село Закопырина освободили. Армии, перешедшей в наступление, требовались люди, так что в Радьковке мобилизовали не только парней 1925 и 1926 годов рождения, которые ушли в армию летом 1942-го, но тут же попали в окружение и вернулись по домам, но и тех, кто был младше, а заодно и мужчин в возрасте, которые могли держать оружие. При таком призыве в условиях военного времени доходило до курьёзов: в качестве связиста на зенитную батарею взяли даже немолодого счетовода, оглохшего семнадцать лет назад из-за тяжёлой простуды, которую он подхватил во время службы на линкоре. «Это примерно то же самое, что слепой снайпер, – усмехается Анатолий Николаевич. – Его глухоту даже не заметили: командир батареи это обнаружил только в ноябре, когда шли бои за Киев. Но его оставил в армии, потому что тот был мужиком хозяйственным, грамотным и писал очень хорошим почерком». 

Кстати, Радьковку освобождала сибирская дивизия – рослые автоматчики в тяжёлых полушубках, валенках и меховых рукавицах. Но это был не первый случай, когда будущий директор Братскгэсстроя услышал о Сибири, с которой его впоследствии надолго связала судьба. Ещё в первый год войны под селом стояли лётчики, один из которых как-то спросил крутившихся поблизости любопытных мальчишек: «А вы знаете, какая река самая быстрая?» И, услышав несколько неправильных предположений, ответил сам: «Ангара». 

После освобождения началась ничуть не менее тяжёлая пора: нужно было восстанавливать то, что порушила война. Скидок на возраст в нелёгком деле не делали – с 20 апреля 1943 года одиннадцатилетнего Анатолия взяли на постоянную работу пастухом в колхозе «Путь к коммунизму». Параллельно приходилось учиться. По старому табелю видно, что пятиклассник Закопырин всю первую четверть был занят в поле и от школы был далёк: оценки «хорошо» стоят только в графах «Немецкий язык» и «Дисциплина», остальное же оценили «посредственно». Зато во втором полугодии практически везде стоят пятёрки, на «отлично» сданы и экзамены, или, как их называли тогда, «испытания». «Как всё успевал? – переспрашивает Анатолий Николаевич, когда его рассказ прерывается. – Как-то успевали, ещё и на речку бегали. Я ведь за свиней отвечал, а просыпаются они в пять-шесть утра. Голодные, сволочи, всё вокруг грызут. Их выгоняешь на выпас и ничем не повернёшь, разве что пулей – приходится постоянно за ними бегать. Бросить не можешь – тебя просто осудят. Вот они меня так и натренировали, что до сих пор могу бегать». 

Трансформация мечты: из хирургов в шахтостроители

Постепенно подошёл 1950 год – выпускной в школе, поступление в институт. Трофейный чемоданчик, в котором лежали аттестат, 12 яиц и 250 рублей – с таким багажом абитуриент Закопырин приехал покорять Харьков, который по праву считался студенческим центром: здесь было 28 вузов. В юности Анатолий Николаевич мечтал стать хирургом, поэтому сначала направился в медицинский институт. Но отпугнули низкая стипендия и ограниченное число мест в общежитии. А в Харьковском горном институте студентам платили 395 рублей в месяц да вдобавок выдавали полный комплект горняцкого обмундирования: брюки, пиджак, башмаки, фуражку и шинель. Это и подтолкнуло нашего героя к решению, ставшему судьбоносным, – поступлению в ХГИ. На электромеханический факультет конкурс был слишком высоким, пошёл на шахтостроительный. На зачислении первокурсника лично принимали ректор Харьковского горного института Георгий Лукин и декан факультета Николай Крытов. «Захожу в огромный кабинет, в котором за столом сидит Николай Максимович в форме, словно генерал, – пересказывает экс-директор Братск­гэсстроя детали того дня. – А на стене – огромная картина, изображающая переправу через Волгу во время обороны Царицына: оказывается, Крытов в 1918 году делал мост через неё. И Лукин говорит: «Вот ты, Анатолий, не прошёл на электромеханический факультет, и Николай Максимович хочет тебя взять к себе». Многому научился тогда, в институте, и продолжал учиться всю жизнь». 

Выпускник Харьковского горного университета Закопырин, работавший прорабом в тресте «Тулашахтострой», решил сдать экзамены в аспирантуру Академии строительства и архитектуры УССР, располагавшейся в Киеве. Конкурс в 1958 году был велик – 25 кандидатов на место! В основном, конечно, поток состоял из киевлян. Но единственный человек с периферии, подавший документы на специальность «строительное производство», успешно сдал экзамены и поступил. Материалы для кандидатской диссертации он собирал в Кривом Роге, где встретил академика, директора Центрального научно-исследовательского института чёрной металлургии Ивана Бардина. Рассказ выдающегося учёного-металлурга о великих стройках конца пятидесятых, Братской ГЭС и Коршуновском горно-обогатительном комбинате заинтриговал аспиранта архитектурной академии настолько, что он взял годичный отпуск и отправился в далёкую Сибирь.

В Коршуниху отправляют только штрафников

Гидромонтаж на Богучанской ГЭС

«Уехал из цветущего Киева в модном пальто и с модной сумкой, рано утром прибываю в Иркутск: апрель, холодно, ставни на домах закрыты, всё какое-то сизое, – вспоминает Анатолий Павлович. – Но меня этим не испугаешь – работать ведь приехал!» И тем холодным утром 27 апреля 1960 года он пустился в дальнейший путь, в Братск. Приехавшего чубатого парня там предупредили: в Коршуниху отправляют только штрафников. Но и это полушутливое предостережение ни в малейшей степени не испугало: через несколько дней в СМУ «Пром­строй» управления строительства Коршуновского ГОКа появился новый прораб. Тогда на площадке, где всего через несколько лет должен был заработать комбинат, сделано было не так уж и много. Где-то даже не произвели лесосводку, не говоря уже о том, чтобы проложить дороги, ЛЭП и другие коммуникации. Железногорск-Илимский только-только начинал строиться. Слова про то, что здесь работают «штрафники», оказались правдой: у многих из отправленных возводить предприятие-гигант и прилегающий к нему город не было достаточного опыта. Стало очевидно: работы непочатый край. И ново­испечённый строитель взялся за неё с энтузиазмом. 

Старание было вознаграждено: 1 мая 1961 года Анатолий Закопырин стал начальником строительно-монтажного управления «Пром­строй», а 29 октября 1962 года назначен главным инженером Коршуновстроя. Между тем рабочий посёлок Коршуниха активно застраивался и к 1965 году превратился в город Железногорск-Илимский, заработал горно-обогатительный комбинат… Главный инженер треста, с детства увлекавшийся спортом (ещё до войны мама купила ему коньки, а потом кто-то подарил лыжи), всецело поддерживал начинания коллег в плане строительства спортивных объектов, а иногда сам выступал инициатором «непрофильных» строек. Например, ещё в пятидесятые рядом с клубом «Рудник» был в духе того времени возведён летний кинотеатр, который в сибирских условиях чаще всего простаивал без дела: то мешала плохая погода, то слишком яркое солнце, ухудшавшее видимость, то вездесущий гнус. Поэтому энтузиасты во главе с «общественным прорабом» Закопыриным предложили перестроить его под временный спортивный зал с освещением и отоплением. Начальство идею одобрило, с заказчиком проект согласовали по временной схеме как склад химических материалов. «Склад», открытый 2 июня­ 1962 года и неожиданно оказавшийся спортзалом, молодёжь возводила сама в свободное от работы время. «Ухитрились построить, потому что ассигнований не было», – напишет потом Константин Симонов, побывавший в Железногорске-Илимском в 1964 году. 

Примерно таким же образом, в полном соответствии с принципом «голь на выдумки хитра», в северный город пришли водные лыжи – увлечение, с подачи прибалтов, ленинградцев и физиков-ядерщиков из Дубны ставшее в СССР шестидесятых годов весьма модным. Увлекались лыжами и те, кто жил на берегах Братского водохранилища, чем вызывали зависть у коллег. Так что в августе 1963 года Анатолий Николаевич уговорил главного энергетика Коршуновстроя Виктора Шеля и начальника УСМСП Григория Лебедева привезти в Илимск – город, в советской России ставший селом и затопленный при наполнении водохранилища Усть-Илимской ГЭС, – катер-буксировщик. А потом, воспользовавшись подаренными коллегами чертежами, построил собственную лодку с мотором от 21-й «Волги». Построил, кстати, исключительно за свой счёт. И вот уже в августе 1966 года Железногорск-Илимский принимал спортсменов, участвовавших в первенстве Иркутской области по воднолыжному спорту, посвящённом юбилею Октябрьской революции. 

На этом дружба с водной стихией не закончилась. Вдохновлённый примером Торонто (механик Герман Поляков как-то показал короткую заметку о канадском городе в журнале «Вокруг света»), наш герой «протолкнул» проект электрической карусели для воднолыжников. Первой в Советском Союзе и второй в мире. Благодаря подобным ухищрениям в Железногорске-Илимском появилась 10-метровая вышка для прыжков в воду. И гордость города – крытый плавательный бассейн с дорожками на 50 метров. Градостроительные нормы шестидесятых такого не предусматривали: имелся типовой проект 25-метрового бассейна. Но был пример Свердловска, где эту дистанцию превзошли в два раза. Начальник Коршуновстроя Матвей Тест не возражал против того, чтобы повторить проект в Железногорске-Илимском. Но возник­ла проблема: нужно было уговорить все остальные инстанции. Для этого Анатолий Закопырин отправился к руководству Коршуновского ГОКа – директору Виталию Беломоину и главному инженеру Бурову. Те идею поддержали, следующим стал управляющий областным Стройбанком Михаил Ковалёв. Одобренная столь высокими фигурами стройка (претензий у финансовых контролёров впоследствии к ней так и не нашлось, в отличие от многих современных объектов, вызывающих скепсис даже у простых обывателей) растянулась не на один год, однако 11 апреля 1981 года бассейн всё-таки был сдан в эксплуатацию. Правда, в этот момент карьера Анатолия Николаевича уже не была связана с Железногорском-Илимским – из полюбившегося молодого города пришлось уехать ещё в конце шестидесятых.

Окончание в следующем номере