Иркутск для Георгия Фёдоровича, выступившего в ИГУ с публичной лекцией в один из приездов в областной центр, – город в чём-то родной: в конце сороковых – начале пятидесятых будущий профессор учился на физико-математическом факультете госуниверситета. А в 1953 году, окончив институт, уехал в Ростовскую область. «Сейчас в Иркутске сильные морозы нечасто бывают, а тогда минус 45 градусов в декабре было нормальной температурой, – вспоминает Лепин. – Мы привыкли к тому, что фрукты у нас не растут, а тут кто-то в компании говорит: «Ребята, представляете, в Новочеркасске виноград выращивают!» Нас это так заинтересовало, что мы с одним приятелем туда уехали». Так Лепин оказался на стройплощадке Новочеркасского электродного завода, а в 1954 году, когда предприятие было запущено, стал начальником его первого цеха. 

Потом была научная работа в институтах по всему Советскому Союзу, сложностей в которой было немало. «В те годы хорошо жили люди беспринципные и беззубые, – рассказывает профессор. – Если человек со всем соглашается, значит, всё нормально. Это был принцип того времени, и тем, кто в него не укладывался, жилось очень трудно». Самого Георгия Фёдоровича дважды исключали из партии, но он, пройдя все инстанции вплоть до ЦК КПСС, добивался восстановления. «После этого мне советовали: «Знаешь, давай-ка мы тебя отправим в другой институт», – добавляет он. – И мне трижды довелось с нуля создавать новые кафедры». В 1982 году доктор технических наук вышел из партии и ушёл из науки. Пытался устроиться на производство, но получал отказы, в итоге переквалифицировался в строители. Очередной поворот в судьбе случился в 1986 году, когда произошла авария на Чернобыльской АЭС. Человек, который имел дело с первыми исследовательскими атомными реакторами в Димитровграде и немало работал со строительной техникой, понял: его место там. Конечно, пробиться на место катастрофы было нелегко, но Лепину это удалось, так что он шесть лет проработал практически в центре зоны отчуждения. 

Чернобыль за полтора года 

«Чернобыль окончательно сломил всю мою веру в атомную энергетику, с тех пор я стал её противником», – говорит он 27 лет спустя. Скептики скажут, что подобная катастрофа – единичный случай, вы­званный в первую очередь человеческим фактором. На это у Георгия Фёдоровича есть возражение: по существующим в литературе оценкам, которые физик приводил в 2009 году, 434 действующих во всём мире реактора за 25 лет работы выбросили в атмосферу в 16 раз больше цезия-137, чем было выброшено во время аварии на ЧАЭС. То есть получается один Чернобыль в полтора года. С той лишь разницей, что загрязнение приходится не на территорию нескольких государств, а на всю поверхность планеты. 

При этом доля АЭС в мировой энергетике, по словам профессора, составляет лишь около 4%. Их установленная мощность, по данным Международного агентства по атомной энергии, – 370,4 ГВт, тогда как, для сравнения, ГЭС дают более 1000 ГВт. «Вот, кстати, интересная таблица, датированная, правда, 1998 годом, – Георгий Фёдорович перелистывает одну из своих книг. – МАГАТЭ опубликовало данные о том, сколько реакторов перестали строить и сколько заказов на их строительство было аннулировано. Перестали строить 21 реактор, аннулировали заказы на 67. А в Японии после «Фукусимы» заглушили все 53 реактора, несколько запустили только сейчас. И ничего, живут люди, и, говорят, даже лучше, чем мы. Можно спокойно обойтись без этих четырёх процентов». 

Учёный приводит и другие расчёты, идущие вразрез с мнением о дешевизне атомной энергии. Белоруссия покупала электроэнергию с Игналинской АЭС, расположенной в Литве и остановленной 31 декабря 2009 года, по цене 2,5 цента за киловатт-час. Гигакалория тепла обходилась в 3,5–4 цента. «В себестоимости атомной энергии больше 80% приходится на капитальные затраты, – поясняет Лепин. – Станцию возвели ещё во времена СССР, и после того, как он распался, никто их в расчёт не брал – учитывали только расходы на топливо и персонал. Это всё обходилось примерно в два цента, ещё полцента энергетики зарабатывали». А себестоимость электричества, которое будет вырабатывать проектируемая в Турции АЭС «Аккую», оценивается в 21 цент с небольшим. «У американцев, когда они посчитали, во сколько выливается электроэнергия атомных станций, получилось больше двадцати центов, – продолжает профессор. – У меня есть немецкие данные, свидетельствующие о том, что себестоимость киловатт-часа значительно выше, чем у тепловых станций». 

«Угля бояться не следует»

Альтернативы АЭС, по его словам, есть и при существующем уровне технологий. Это и ветрогенераторы, и солнечные панели, на долю которых вместе с другими возобновляемыми источниками в 2011 году пришлось уже 4,5% мировой выработки электричества (мирный атом дал 11,3%. – «Конкурент»). К примеру, по оценкам Мировой ассоциации ветроэнергетики, потенциал России в этой области достигает 90 ГВт, а возможности Казахстана и вовсе составляют 350 ГВт.

– Понятно, что есть доступные альтернативные технологии. Но могут ли они конкурировать с атомной энергетикой с точки зрения экономики? – спрашивают из зала.

– Вы знаете, я попробовал про­анализировать состояние электроэнергетики Белоруссии, – отвечает Георгий Фёдорович. – У нас есть тепловая станция, мощность которой составляет два с половиной гигаватта. Это больше, чем те 2,4 гигаватта от атомных энергоблоков, которые у нас хотят построить. Но эта тепловая станция работает по устаревшей технологии сжигания газа. А существуют современные способы использования топлива, которые на тех же площадях дают увеличение мощности в 40% и снижение себестоимости в тех же пределах. Получается, что можно просто модернизировать эту станцию и вместо двух с половиной гигаватт получить три с половиной – этой энергией Белоруссию можно затопить. Угля тоже бояться не следует – американцы построили станцию на нём, которая чище газовой. Поэтому разговоры об альтернативе атомной энергетике меня удивляют: не нужна никакая альтернатива, есть давно отработанные технологии. 

Казалось бы, на этом в лекции можно поставить точку, но Лепину ещё есть о чём рассказать, а его слушателям – о чём спросить. «Я занимался многими вещами, – продолжает учёный. – Похоже, догадываюсь, как произошла катастрофа на Саяно-Шушенской ГЭС». 

– Поделитесь? – раздаётся голос из аудитории.

– Турбины, которые там стояли, строит Лениградский металлический завод – с этими словами лектор схематично рисует на доске шпильку крышки гидроагрегата, слегка расширяющуюся с одного конца. – Там рекомендуют не просто заворачивать шпильки, которые скрепляют две половины корпуса, а вдавливать их. В результате шпилька расклинивает входное отверстие и в этой зоне образуются очень большие концентрации напряжения. Мы с подобными вещами сталкивались на паровых турбинах. Но стоило изменить конструкцию, как проблемы прекратились. Кажется, примитивная вещь: взять и перебрать все остальные блоки, чтобы исключить в будущем вероятность возникновения аварий. 

На этом мы возвращаемся к теоретической физике, которая в последние годы развивается невероятными темпами. Стоит взглянуть хотя бы на список открытий, принёсших учёным Нобелевские премии за последнее десятилетие, и убеж­даешься: то, что раньше представлялось фантастикой, оказывается вполне реальным. «Мы сейчас живём в такое время, когда многие наши представления о мире рушатся, – резюмирует Лепин. – Нам надо переосмысливать всё, начинать думать не так, как мы до сих пор думали. Только в этом случае мы чего-то достигнем». 

Биографическая справка

Георгий Фёдорович Лепин родился в 1931 году. Доктор технических наук, профессор, действительный член Международной академии экологии. Преподавал в вузах Украины, России и Беларуси в должностях профессора, заведующего кафедрой. После аварии на Чернобыльской АЭС с 1986 по 1992 год добровольно работал в зоне отчуждения как в непосредственной близости от аварийного блока, так и в нём самом. Организатор и первый председатель Всесоюзной организации «Союз «Чернобыль», учреждённой в 1988 году. Один из авторов проекта закона «О социальной защите граждан, пострадавших от чернобыльской катастрофы», представленного на рассмотрение Верховных Советов БССР, УССР, РСФСР и СССР и принятого в 1991 году.