Вот ведь как: чем западней, тем неграмотней…

Сказать по правде, учебное заведение и без того потряхивало и недавно здесь официально объявили о повышении платы – с 12 до 20 рублей в год. Идти на это педагогическому совету никак не хотелось, а Гладышеву так и менее всех, но другого выхода просто не оставалось.

Иркутское училище императора Александра III было основано три­дцать четыре года назад, в 1882-м, иркутским благотворителем Иваном Степановичем Хаминовым. Сам он вскоре умер, но оставленное им здание стояло крепко, да и проценты от капитала вполне покрывали все расходы. И так продолжалось почти десять лет, пока общеимперская конверсия капиталов и скачок цен на предметы первой необходимости не спутали расчёты администрации. Правда, городское общественное управление с 1894 года начало выделять пособия – от 900 и до 3000 рублей. А внеплановые расходы покрывались за счёт средств предпринимателя М.В. Пихтина, избранного почётным попечителем училища. Так бы и продолжалось, наверное, но в 1914-м министерство просвещения вывело учебное заведение из городского ведения – и разом испортило дело: гласные городской думы исключили его из списка на пособия. Продержавшись два года, педсовет вынужден был ходатайствовать об увеличении ученической платы. 

Разумеется, все бумаги при этом согласовали с краевым инспектором Василенко, но Григорий Петрович был непредсказуем в выражении недовольства, и заведующий училищем Гладышев теперь терялся в догадках, что там вышло не так, если начальство собирается с незапланированным визитом. «Или же дело в чём-то другом? Но в чём именно? Не уразуметь!» – раздосадованный Александр Георгиевич махнул рукой и переключился на любимую тему. А любимою темой у него были парадоксы грамотности. Недавно он узнал из доклада городского секретаря Серебренникова об одной любопытной закономерности: грамотность сибирского населения понижается в направлении с востока на запад. То есть если на Сахалине она составляет твёрдые 27%, то в Приморье уже 23%, а в Иркутской губернии – лишь 15%.

То, что каторжный Сахалин почти вдвое обгонял родную губернию, центр Восточной Сибири, глубоко возмущало ветерана иркутского образования. Но и заставляло искать причины и выходы. Он и сегодня, в ожидании господина инспектора, думал: «Вот выяснить бы для начала, какой процент от общего числа образованных составляют….» – на этом-то интересном месте и доложили ему о прибытии Василенко.

Гладышев непроизвольно поморщился, но, к его немалому удивлению, инспектор явился без обычных своих фендибобров и даже с улыбкой на лице. «С чего бы это?» – насторожился заведующий училищем, но действительный статский советник Василенко ещё добрые полчаса проманежил, прежде чем огорошить вопросом:

– А что, Александр Георгиевич, можно ждать от вас трудовую дружину из старшеклассников на солдатских полях?

Гладышев добавил себе сахара в чай и тщательно помешал его ложечкой, соображая: «Ага, значит, деньги солдаткам на уборку урожая задерживают и начальник края хочет подстраховаться, помощь организовывает. А наш пострел-то уже, верно, наобещал ему и теперь не знает, как выполнить». Вслух же переспросил со значением:

– Дело, если я правильно понял, добровольное?

Василенко хотел было стрельнуть заготовленными оборотами о воспитательном значении ученических сельскохозяйственных дружин, но, встретившись с Гладышевым глазами, просто кивнул, выдвинув ниж­нюю губу. И добавил:

– Однако был бы очень признателен вам…

Этот оборот в устах главного инспектора считался высшей степенью любезности, и Гладышев решил не испытывать больше терпение Василенко:

– Человек двадцать должно быть в дружине?

– Лучше бы двадцать пять. И, пожалуйста, согласуйте всё с родительским комитетом, чтобы не бузили потом.

Для Ермака и копилку об пол!

В частной женской гимназии Григорьевой Василенко надеялся на поддержку начальницы, а во второй Хаминовской рассчитывал на ораторские способности главы родительского комитета Ивана Сергеевича Фатеева, адвоката. В первой Хаминовской он хотел бы заполучить в союзники поверенного Стравинского и даже сделал ему неофициальный звонок на квартиру. Но неожиданно встретил отпор. 

Когда-то, отправляясь на службу в Сибирь, Мечислав Станиславович Стравинский не забыл и университетский идеал покровительства слабым. И теперь, в почтенных уже летах, старательно ему следовал, всякий раз осторожно берясь за дела и думая о сохранении репутации. Что до затеи со школьными каникулами на крестьянских полях, то она с самого начала показалась ему бессмысленной. «Помочь солдаткам, разумеется, нужно, – принялся он рассуждать, – но помочь-то с толком! В поле лучше нанять крестьян, но вот деньги для оплаты им гимназисты могли бы попробовать заработать. Доступным для них способом. Посильным. Да, пожалуй, даже и приятным. Да-да, в таких работах должен быть известный романтический флёр, ведь и сама патриотическая идея замешана на романтизме. Слава богу, это начинают теперь понимать, а результат налицо: стоило назвать сборы денег для фронта днями Ермака Тимофеевича – и немедленно барышни принялись разбивать собственные копилки и к золотым монеткам прибавлять золотые крестики и записки с молитвами и стихами. Помнится, в газетах писали, что на одном бумажном самодельном кульке было трогательное: «Эти 7 руб. 50 коп. от Верочки и Серёжи Костенко дорогим солдатикам на красное яичко». А один серебряный рубль оказался завёрнут в письмо-признание: «Я – ученица 7 класса и еду добровольцем на войну. Молитесь же за меня, оставшиеся здесь!» Но ведь даже и при том, что такая барышня безусловная патриотка, её трудно представить, к примеру, косящей сено для солдатки. А наши чиновные почему-то решили, что гимназистки смогут вровень с крес­тьянками управляться. Нет, пустые надежды, господа! Человеческое сочувствие так причудливо в своей избирательности: с какою готовностью мы жертвуем на расстоянии, с такою же не замечаем несчастного в двух шагах от себя. Прошлым летом я в несколько приёмов собрал крупную сумму для пострадавших от войны жителей Бельгии – а ведь в то же самое время семья иркутского добровольца Горского обивала пороги, добиваясь положенного пособия. И так и не добилась его. В то же время из Нижнеудинского училища исключили за неуплату младшего брата фронтовика – неимущего сироту Петра Кулешо. В Иркутске недавно открылся приют для тяжелораненых воинов, но даже и вездесущая «Иркутская жизнь» обходит его стороной, зато с удовольствием отмечает, что двадцать курительных трубок, посланных банком Медведниковой, благополучно добрались до позиций и попали в Сибирский стрелковый полк. Та же «Иркутская жизнь» радостно сообщает, что все облигации государственного военного займа 1916 года разошлись по губернии ещё до середины мая, дав государству 1753350 рублей. И обывателю приятно об этом читать и думать, что лично он помогает целому государству. Что же, мы так устроены, не считаться с этим нельзя». 

Мы против Лятоскович, но противиться ей не смогли

Дискуссии об ученических сельхозотрядах прошли в Иркутске с 11 по 15 мая 1916 года. На собрании в 1-й Хаминовской гимназии инспектор Василенко занял место в предпоследнем ряду, но первое от прохода, чтобы без помехи гасить все выступления противников. Главной атаки инспектор училищ Восточной Сибири ждал, конечно, от адвоката Стравинского, но первыми вы­двинулись дамы. Их поддержал некий Татаринов, а затем и (совершенно неожиданно для Василенко) директор мужской гимназии Александрович. Василенко подумал уже, что это поражение, но поднялась госпожа Лятоскович и своей исключительно заразительной речью развернула всех в пользу сельхоздружин. Василенко поклялся бы, что несогласные с ней так и остались несогласными, но силе её порыва противостоять не смогли.

Похожим образом проходило и собрание во 2-й Хаминовской женской гимназии. То есть после протестных заявлений поднялся всеми уважаемый поверенный Фатеев и спокойно, убеждённо и просто сказал:

– Страхи преувеличены, польза же совершенно несомненна. Не случайно одна из гимназий уже собирается в Олху и Бадай, реальное училище отправляет дружину в Тугутуй, а промышленное – в Усть-Балей. 

Это придало Василенко уверенности, и на объединённом собрании 15 мая он сразу же занял наступательную позицию:

– Прения возможны лишь в рамках обозначенной темы, то есть о конкретной организации работы дружин, приобретении инструментов и так далее.

Что же, принялись расспрашивать о медицинской помощи, питании, проживании, но получили весьма расплывчатые ответы. Стало ясно, что вместе с гимназистами следует отправляться педагогам и родителям. 

«Развлечение» по принуждению

В номере от 14 июля 1916 года газета «Иркутская жизнь» сообщила о выделении казённых средств для найма солдатками рабочей силы. Сумма фигурировала солидная – около 40 тыс. рублей. А неделей позже то же издание описало один из дней гимназистов-волонтёров, привезённых в Олху: солдатка подняла их с рассветом, и вместе они отправились на дальний покос, что у реки Безымянка, в 18 верстах от Олхи. На лошади в этих местах не проехать, поэтому добирались пешком. Вернулись в 11 часов ночи и тут же уснули, отказавшись даже и от еды.

Газета выяснила, что «прикомандированные к покосу» – живущие при гимназии иногородние пансионеры. Месяц в деревне стал для них своеобразным развлечением по принуждению. О других ученических дружинах газета отчего-то не стала рассказывать. Зато сообщила о доставке Георгиевских крестов в Балаганский уезд родителям павших героев: Алексея Ершова, Александра Нефедьева, Герасима Белкина, Николая Красильникова. Корреспонденты подробно описали их подвиги, а также очень трогательно повествовали о том, как 29 июня, в праздник святых Петра и Павла, была совершена панихида по погибшему крестьянину села Харчева Ниж­неудинского уезда Павлу Антипину. Священник Пётр Мичурин рассказал о нём с таким чувством, что весь храм прослезился. А затем он передал боевую награду Павла крес­тьянскому начальнику, и тот приколол её на грудь отца героя Антипина-старшего. После панихиды все фотографировались со стариками Антипиными.

Справочно: 

В 1916 г. продовольственный паёк в Иркутске получали около 4 тыс. семей нижних чинов. Он был увеличен с 3 руб. 4 коп. до 4 руб. 32 коп. Исходя из доходов ближайших родственников фронтовика списки получавших паёк время от времени корректировались. Так, в мае 1916 г. городское присутствие по призрению солдатских семей лишило права на паёк 30 семей иркутских фронтовиков.

В Иркутске действовал и комитет по оказанию помощи семьям нижних чинов, призванных в войска. Его средства складывались из пожертвований, а также от сборов во время благотворительных лотерей, гуляний, спектаклей и концертов. А Глазковское санитарное попечительство взяло на себя учреждение и работу очага для призрения солдатских детей. Он открылся в начале июня 1916 г. и работал ежедневно с 6 утра и до 6 вечера, обеспечивая детей работающих солдаток едой, одеждой и занятиями. 

Автор благодарит за предоставленный материал сотрудников отдела библиографии и краеведения Иркутской областной библиотеки имени И.И. Молчанова-Сибирского