На недавно прошедшей Международной научно-практической конференции Российского общества экологической экономики я познакомился с доктором экономических наук Сергеем Бобылёвым. Сергей Николаевич – профессор кафедры экономики природопользования экономического факультета МГУ. Академик РАЕН и Российской экологической академии. Победитель конкурса Правительства СССР на лучший проект по спасению Аральского моря. Победитель конкурса издательства «Экономика» на лучшую монографию. Главный редактор доклада о человеческом развитии в Российской Федерации, получившего специальный приз ООН на международном конкурсе. Автор более 150 научных работ. Его научные интересы – экологические проблемы макроэкономической политики, устойчивого развития, экономическая оценка природных ресурсов. Сергей Бобылёв – один из ведущих специалистов России в области «зелёной» экономики.

– Первым шагом при переходе к устойчивому развитию, к «зелёной» экономике должно стать изменение системы измерений, – убеждён профессор. – То, что мы называем природными ресурсами, на самом деле является природным капиталом. Достаточно это понять, чтобы многое и в экономике, и в экологии встало на свои логические места. А сейчас так: чем больше добыли, выкачали из недр, чем больше срубили, чем больше распахали, тем это считается лучше для экономики. Но это антиустойчивая позиция.

«Зелёная» экономика – это не партия «зелёных». Не общественное природоохранное движение. Не Гринпис и не WWF. Это, как толкует «Википедия», «направление в экономической науке, сформировавшееся в последние два десятилетия, в рамках которого считается, что экономика является зависимым компонентом природной среды, в пределах которой она существует и является её частью. Теория «зелёной» экономики базируется на трёх аксиомах: невозможно бесконечно расширять сферу влияния в ограниченном пространстве, невозможно требовать удовлетворения бесконечно растущих потребностей в условиях ограниченности ресурсов, всё на поверхности Земли является взаимосвязанным».

«Зелёные» экономисты считают, что экономический рост противоречит первой аксиоме. Домашнюю печку вполне можно протопить и мебельным гарнитуром из карельской берёзы, который вам дедушка в наследство оставил. Если отнестись к нему, конечно, как к топливному ресурсу, а не как к полученному в наследство капиталу. С точки зрения сегодняшней экономики это будет очень даже выгодно: за дрова надо платить, а гарнитур – он для вас ничего не стоит, потому что достался вам так же бесплатно, как России, к примеру, лес от природы-матушки, или нефть, или чистая байкальская вода. Зачем крупному лес-ному бизнесу, инвестирующему приличные средства в собственное развитие, бережно относиться к лесу, если государство не продаёт, а отдаёт ему древесину (считая живой лес ресурсом, а не капиталом) на корню по 12–14 рублей за куб. Нет, я не ошибся. Не по 1200 и даже не по 120, а именно по 12 рублей (по цене самой дешёвой пластмассовой ручки) за кубометр ангарской сосны в Братском районе, в частности. 

– Говорить, что выход из кризиса заключается в росте ВВП, на мой взгляд, вообще ошибка, – объясняет профессор. – Делать акцент надо не на количественном, а на качественном росте. Критически важным для России является сохранение природного капитала. Здесь сложилась абсолютно новая ситуация. Наша энергетика в виде локомотива уже не тянет экономику. А вот как использовать наш природный капитал – это большой вопрос. 

Леонид Корытный, заместитель директора Института географии Сибирского отделения РАН, в здании которого проходила конференция, заметил, что Российское общество экологической (или «зелёной») экономики, организовавшее эту конференцию, было создано ровно 20 лет назад здесь же – у нас, на Байкале. И Россия до сих пор вынуждена искать (или делать вид, что ищет) ответ на «большой вопрос» Сергея Бобылёва в теории, хотя европейские страны нашли его в практическом использовании «зелёной» экономики. Её отличие от привычной «коричневой» заключается в том, что при определении реальной эффективности бизнеса «зелёная» экономика вычитает истощение не только прямо использованного природного капитала, но и всевозможные экологические ущербы, к примеру от загрязнения воды, почв, атмосферы. 

Примеров негативных последствий традиционной экономики в Иркутской области очень много. Люди постарше помнят, в частности, что был когда-то в «Усольехимпроме» цех, производящий хлор и каустическую соду по технологии ртутного электролиза. Цех экологически опасный, но экономически крепкий. Рабочие места, прибыль, налоги, ВВП – всё как надо, якобы устойчивое развитие. Но – ртуть! «Восточно-Сибирская правда» об этом много писала. Вначале обнаружилось загрязнение грунтов под цехом. Не страшно: посторонние по этому грунту не ходят, огурцы на нём никто не выращивает. Потом пошло загрязнение грунтовых вод, потом – Братского водохранилища, потом – рыбы, которой ежедневно питается местное население нескольких деревень на берегу особо «нехороших» заливов. И вот уже медики, проводя специальные исследования, обнаруживают чрезмерное содержание ртути в волосах жителей, в грудном молоке кормящих матерей… И нехорошая статистика – как-то многовато по сравнению с контрольными территориями здесь рождается детей с некоторыми умственными отклонениями. То ли из-за загрязнения природы ртутными соединениями, то ли по другим причинам – не совсем ясно. 

Но цех закрыли. Стали считать накопленный ущерб и деньги, необходимые для устранения последствий того «экономического развития». Выяснилось, что требуемые суммы затрат на полную и гарантированную очистку грунтов, грунтовых вод и загрязнённых заливов водохранилища как минимум сопоставимы и даже, скорее всего, превысят стоимость всей «прибыльной» продукции, выпущенной этим цехом с момента его ввода в эксплуатацию.

– За годы кризиса российская экономика стала ещё более сырьевой, – констатирует Сергей Бобылёв. – Можно называть её по-разному, но, к сожалению, переход к новой экономике не удался.

Термин «устойчивое развитие» сегодня не просто расхожий. Он уверенно входит в моду и потому всё чаще звучит на всяких крупных собраниях, заседаниях, совещаниях и форумах. Учёные экономисты и экологи обычно используют его, что называется, по делу. В реальном значении с конкретным смысловым наполнением. А вот чиновниками он порой произносится всего лишь как модное словосочетание, как заклинание, необходимое для придания дежурному и даже демагогичному выступлению внешней солидности и современности. В 2008 году, к примеру, когда Байкальский ЦБК вдруг умер сам по себе от старости и ветхости, не дождавшись правительственных решений и постановлений, солидный чиновник растолковывал мне, что убыточное предприятие, ставшее символом загрязнения колодца планеты, необходимо реанимировать в целях… Правильно. В целях «устойчивого развития Слюдянского района и области в целом». Реанимировали, вложив бешеные деньги, в том числе и из бюджетов разных уровней. Получили дополнительную порцию финансовых убытков и загрязнений для Байкала. Но совсем недавно обанкротившееся производство целлюлозы на БЦБК вновь было остановлено. И опять же, как объясняют чиновники, для обеспечения того самого устойчивого развития территории, ради которого тратили деньги на реанимацию. Умные люди уже ведут подсчёты накопленного комбинатом природного ущерба, и я не удивлюсь, если его денежный эквивалент, как и в случае с усольским цехом ртутного электролиза, превысит стоимость всей выпущенной на берегу Байкала целлюлозы. 

А ещё некоторые чиновники убеждены, что на территории Иркутской области для её устойчивого развития надо вырубать не 25-26 миллионов кубометров леса, как сейчас, а 30 или даже под 50 миллионов. Тоже для обеспечения устойчивого развития региона. Рассказал об этом учёному.

– Вот я, например, всегда своим студентам говорю, что дерево на корню, несрубленное, в три-четыре раза ценнее, чем срубленное дерево, чем древесина, – отвечает Сергей Николаевич. – За счёт водорегулирования и предотвращения наводнений. За счёт предотвращения парниковых изменений на планете, поддержания различного рода природных циклов, связанных с качеством воздуха, и так далее.

– Дерево на древесину можно срубить один раз в сто лет, а ягоды, грибы, лекарственные травы собирать в течение этих ста лет… 

Сохранение природного капитала для России является «критически» важным

– Конечно. Лес – это среда обитания для животных, в том числе для охотничьих, благоприятная среда обитания человека. Всё это есть природный капитал, который мы уничтожаем попутно, забирая одну только древесину, половину объёма которой тоже отправляем в отходы, превращаем в загрязнения. Вот я и говорю: до четырёх раз живое дерево ценнее срубленного. Необходимо включить эти недревесные полезности дерева в экономический механизм. 

– Согласен, что это станет реальным, а не кажущимся развитием, не созданием видимости развития. Но не очень верю, что это скоро про-изойдёт в жизни. Из личной практики знаю, что для среднестатистического чиновника, который принимает конкретные решения, развитием является только то, что изменено человеком и приносит конкретную финансовую, денежную прибыль. Под развитием Байкальской природной территории, к примеру, подразумевается вовсе не сохранение естественности экосистемы, а строительство отелей, причалов и развлекательных объектов с единственной целью – привлечь на берега максимальное число состоятельных людей со всего мира и заставить их оставить свои деньги здесь. Уже сегодня не всякий иркутянин в состоянии позволить себе отдых на Байкале. Проще, а зачастую и дешевле съездить в Китай, ещё дешевле – в Монголию, на Хубсугул, который похож на наше озеро, но его ландшафты не изуродованы красными крышами и дощатыми сортирами турбаз, как байкальский пролив Малое море. Люди, принимающие решения, считают, что, когда мы научимся «по-взрослому» перекачивать нефть и газ из своих месторождений в Китай и для того же Китая вырубать своего леса станем в два раза больше, чем сегодня, а берега колодца планеты застроим пятизвёздочными отелями, тогда наша область превратится в экономический локомотив, который вывезет нас из кризиса.

Профессора утрирование ситуации не смутило. Выслушав, Сергей Бобылёв вместо прямого ответа рассказал, что год или два назад он участвовал в реализации специального проекта. По формуле, выведенной в соответствии с понятием «зелёной» экономики и устойчивого развития, группа организаций попыталась составить эколого-экономический рейтинг российских регионов не на основе привычного всем ВВП, который устойчивого развития не предполагает, а по так называемому индексу истинных накоплений. 

– Рассчитывая индекс, мы вычитали истощение природных ресурсов – природного капитала, в том числе и за счёт негативного воздействия промышленности, – объясняет учёный суть необычного рейтинга. – Помню, что самым большим минусом для вашей области оказалось как раз использование лесов. Плюсом шли площади особо охраняемых природных территорий, социальные расходы на образование, на культуру, даже на спорт как на некое расширение истинных накоплений. В итоге на первом месте мы получили Республику Алтай. А вот Иркутская область, к сожалению, заняла только 75 место. Если бы не огромные площади особо охраняемых природных территорий – прежде всего сам Байкал и Прибайкальский национальный парк, – индекс был бы ещё ниже.

Признаюсь, услышать об этом мне было не то чтобы обидно, нет, скорее грустно, хоть и вполне ожидаемо. И мне захотелось, чтобы время ускорилось, чтобы к управлению экономикой скорее пришли те студенты, которые знают, что живой лес и живой Байкал – это не ресурс, а капитал, доставшийся нам в качестве наследства. Которые понимают, что живое дерево в четыре раза дороже срубленного.