Чистилище. «Вынимайте из карманов всё. Абсолютно всё…»

Первая мысль, которая посещает новоприбывшего пациента наркологического отделения (а все алкоголики, несмотря ни численный перевес над наркоманами, лежат именно в этих отделениях), такова: настоящий мужчина должен сделать в своей жизни одну вещь – либо отслужить в армии, либо отсидеть в тюрьме, либо отлежать в «дурке». Потому что возложение начинается с очень характерной процедуры. 

Сначала дежурный врач заводит карточку – как в любой другой больнице, но с несколько специфическими вопросами: «Давно в запое в этот раз? Как давно пьёте вообще? Сколько максимально можете выпить в течение первой половины дня? (Вопрос обычно ставит в тупик, так как нормальные люди и даже алкоголики предпочитают надираться вечером. – Авт.). Травмы головы были? А черепно-мозговые?» 

Потом принимающий врач Валентина Васильевна вдруг подозрительно прищурилась на вновь поступающего и с утвердительной интонацией спросила: «Вы ведь не впервые у нас лечитесь?»

– Бог миловал, – туманно ответил поступающий. После необходимых формальностей было предложено отправляться в приёмное отделение. Там пришлось ждать – готовили к положению в отделение какого-то типа с армянской фамилией. Из-за двери слышались разбойничьи реплики: 

– Ещё золото есть? На шее? Ну вот! Снимай. Иди за дверь, тебе выдадут пижаму. Ничего своего в отделении! Следующий!

Последовало повторное заполнение карточки с абсолютно похожими вопросами. Вплоть до «Вы же у нас не первый раз? Больно уж лицо знакомое…» Не мог же пациент признаться, что несколько раз за свою профессиональную жизнь брал интервью у различных врачей этой больницы. Сбывалось пророчество Остапа Бендера: «А потом ваши рыжие космы примелькаются и вас просто начнут бить».

– Выкладывайте всё из карманов, из рюкзака, будем делать опись.

– Это зачем? 

– Это затем, что у вас в отделении что-нибудь украдут, а мы останемся виноватыми. Поэтому все цен-ности, электронику и прочие дорогие вещи мы опишем и вместе с описью передадим старшей медсестре вашего отделения. При необходимости будете брать на некоторое время нужное для пользования, например сотовый телефон. Его сдавайте первым. 

Опись вещей вызывала всё новые взрывы недоумения:

– Планшетный компьютер. Удос-товерение члена Союза журналистов. Международная карточка журналиста. Послушайте, вы что за границу собирались?

– Что болталось в карманах – с тем и пришёл, – мрачно ответил я, выворачивая карманы. 

– Золото есть? А обручальное кольцо? Снимайте немедленно!

– Я его десять лет не снимал ни разу, даже когда мылся. Сейчас-то зачем?!

– А затем, – вкрадчиво-зловеще объяснила она, – что уснёте вы под капельницей, а вы уснёте, – и снимут с вас колечко. Впервые за десять лет и навсегда… 

К счастью, одежду оставили свою – пижамы полагались только тем, кто оформлялся в восьмое буйное отделение, где, как потом рассказывали, «санитары даже не разговаривают, а молча бьют в грудак». Меня положили в благополучное первое мужское отделение – 1МНО…  

В «реанимации» 

Пятая палата называется «реанимация», хотя никакого специального реанимационного оборудования в ней нет. Это обычная огромная, на одиннадцать коек, совершенно пустая палата. Этимология слова выяснилась быстро – это отстойник новоприбывших пациентов, аналог пересыльного отделения в пенитенциарной системе. В реанимации царят молчание и храп – люди попадают в самом тяжёлом состоянии, неадекватные, не ориентирующиеся в пространстве, беспокойные, на пике запоя. Поэтому им вкалывают успокаивающие и подтыкают нежно краешек одеяла. Разговоры тут редки и непродолжительны – с незнакомыми людьми, как в СИЗО, не принято откровенничать. 

В отделении первым делом повторилась процедура «прописки» – те же самые вопросы про пьющих родителей и травмы головы, включая неизменную вариацию «вы ведь у нас не первый раз?» Создавалось впечатление, что суть этих вопросов – выявить из трёх вариантов несовпадения, чтобы разоблачить стремящегося на дармовые харчи «лжеалкоголика». Обычная шпионская практика. Тут же определилась и судьба личных вещей. Их заперли к вечно занятой старшей медсестре, и надежды на связь с внешним миром через планшет оказались намертво закрыты в сейфе. До конца курса лечения всё, кроме сотового телефона, оказалось недоступным. Но и мобила добывалась каждый раз с боем. Её отдали в сестринскую, но звонить, как оказалось, можно было только один раз в день в течение двух минут. На вопрос, откуда взялись такие ограничения, медсестра показала странный документ, по которому больного предупреждали в числе прочего о запрете на пользование сотовой связью и курение. 

– Но у нас в стране ещё не введена цензура, а по Конституции…

– Ваш телефон заперт у старшей медсестры! – угрюмо процедила Марина Юрьевна.

– Не забивайте мне баки! – опять невольно процитировался мьсе Бендер. – Его при мне положили вон в тот стол. 

– Телефоны запрещены в отделении!

– Да я сам видел человек пять, которые тайком или пользуются!     

– Можете назвать фамилии?

– Вот только стукача из меня не надо делать в первый же день! – гордо сообщил новый пациент о своих моральных устоях, и тут трагедия превратилась в фарс: именно в этот момент в дверях появилась вечно унылая физиономия тихого алкоголика Димы, который с невыразимым трагизмом произнёс: 

– Марина Юрьевна, у меня телефон украли…

– Так всё-таки есть в отделении телефоны, – не удержался от злорадства я…

Телефоны есть у многих, и в отделении разработана целая система тайного их использования. Можно уйти в туалет, сесть на подоконник и открыть дверь крайней кабинки – она будет прикрывать, медсёстры в туалет не заходят, да и те, кто сидит и курит вдоль стен на лавочках, вовремя «маякнут». Чаще звонят прямо из палат: человек ложится на бок, лицом от дверей, кладёт телефон под ухо, а одной рукой прикрывает рот – получается естественная поза дремлющего человека. Второе, верхнее ухо, бдит за окружающей обстановкой. Поймать практически невозможно. 

Свой планшет я так и не увидел до выписки. Когда пошёл за высшей справедливостью к замглавврача, он, извиняясь, сказал:

– Не стоит. Постарайтесь вообще не светить здесь своими гаджетами. Вы не на работе. Были случаи, когда из-под носа уводили – и с концами. Всё равно будете привлекать повышенный интерес и спокойно попользоваться ими вам не дадут.

На том и сошлись… 

Два Димы и два телефона 

Самое большое развлечение – процедуры, то есть раздача таблеток в сестринской с последующим уколом в процедурной

История развивалась стремительно. Примерно через час из общественного клуба отделения, то есть туалета, послышались яростные крики и звуки борьбы, плавно переходящей в драку. 

– Сука, крыса, я таких на зоне… – кричал седой призимистый мужчина, которого несколько человек плашмя вытаскивали из туалета. Изнутри слышался бубнивый оправдывающийся голос, в котором без труда определялся один из лежащих в отделении наркоманов. 

Оказалось, у Седого пропал сотовый телефон и он, как человек бывалый, немедленно позвонил на свой номер. Прошло слишком мало времени, и похититель не успел «скинуть» сим-карту. Предательский звонок раздался в одной из кабинок туалета. Оттуда и вытащили перепуганного наркомана. Напрасно он оправдывался, что только что нашёл его около унитаза, Седой не унимался. Выдворенный из туалета, он метнулся в палату и стал ломиться в туалет с каким-то самодельным заострённым предметом. 

– Я тебя распишу, крыса! – орал он в благородной ярости. Наркоман вжимался в решётку окна туалета. Тут проявил высокие профессиональные качества охранник-санитар Дима. Со всего своего немалого роста он рухнул на Седого, как плательный шкаф, прижал его к кушетке и вырвал заточку. Седой обмяк, и конфликт удалось погасить. Седого увели в седьмую палату, где жили санитары, а наркоман остался оправдываться перед обществом. Раскаяния он не испытывал и в содеянном не признавался. Впрочем, никто его и не слушал: наркоманов в отделении не любят, и им никто не верит. Всё, как в реальной жизни. 

История имела и свой финал. Санитары и медсёстры устроили глобальный шмон, и телефон тихого алкоголика Димы нашёлся в том же туалете, заброшенный в угол на шкафу с инвентарём уборщиц. Финал был печален – Седого и Диму сняли с лечения и выдворили за пределы отделения. Дима печально бурчал:

– Седой-то с утра водки напился. А я только сейчас пива выпил – от расстройства, что телефон потерял. 

– Что делать будешь? – участливо поинтересовался я.

– Переночую выходные в кустах за мусоркой во дворе больницы, а утром опять пойду сюда сдаваться, в пятую палату… 

В пятой палате – «на карантине» – лежат два-три дня, потом больных переводят по обычным маленьким пятиместным палатам. Отличие палат этой больницы только одно – в дверных проёмах нет ни дверей, ни даже косяков. 

Такие похожие судьбы 

Жизнь в отделении тиха и уныла. Кафельной плиткой выложен пол – ровно 603 штуки. Медсестра, наблюдая за моими подсчётами, поправила, что плиток как минимум в два раза больше – этаж недавно перегородили пополам, поставив железную стенку с воронком, и там теперь восьмое буйное отделение. Пришлось ей печально объяснить, что объективная реальность – это то, что дано нам в непосредственных ощущениях, поэтому никакого восьмого отделения для меня не существует, а плиток у нас всё-таки 603. В самом углу, у двери в «восьмёрку», чеховская палата №6. Вопреки мрачному классическому имиджу она в отделении единственная платная. На деле – ничего особенного: собственный холодильник да вечно выключенная «плазма» на стене. Особого ажиотажа она не вызывает, так и торчит где-то на отшибе общественной жизни.     

В противовес народному мнению о том, что алкаши – окончательно опустившиеся люди, в отделении лежит много трудяг – инженер из сетевой компании, мастер трубопрокатного завода, электромонтёр бурильной установки. Многие здесь  не первый раз, знают медсестёр по именам, они их – по характерам:

– Вы у нас когда последний раз были? 

– В мае.

– Опять материться будете?

– Да когда я матерился? – добродушно спорит массивный мужик.

Поражает обилие молодых парней. Один в туалете рассказывает: 

– Я сюда – прямо с Байкала. Хорошо отдохнул, называется. Две недели пил, чувствую – больше не могу. Приехал в город, купил две бутылки пива – метод у меня такой: выпиваю одну в два приёма, становится легче – значит, всё в порядке. А тут совсем плохо стало. Выблевал я эту бутылку, вторую там оставил, набрал жрачки и пошёл сюда сдаваться. Здесь-то? А здесь я в двенадцатый раз…

Развлечений немного. Не читает практически никто – из книг мне удалось обнаружить только журнал сканвордов, не разгаданных даже до половины. Самое большое развлечение – процедуры, то есть раздача таблеток в сестринской с последующим уколом в процедурной. Самая большая интрига – какой витамин сегодня поставят внутримышечно. Самый болючий – В6 – вызывает дружеское соучастие: «Держись, братуха!»

Однажды под вечер привалило неожиданное развлечение – перевели трёх «пижам» из восьмого.

– А у вас тут курорт, – размышлял совсем молодой парень, затягиваясь. – У нас перед понедельником мест уже не хватает…

В выходные пациентов не принимают, и фраза означает, что когда «реанимация» спешно освобождается для новоприбывших к началу рабочей недели, в «восьмёрке» всё уже забито под завязку. 

– Кто у вас там орал? – фраза в общем-то стандартная – в «восьмёрке» всегда орут.

– Да привезли какого-то идиота, взяли даже без документов – вырывался, орал: «Помогите, убивают!» 

Увидев у кого-то телефон, развеселилися:

– Совсем у вас воля! У нас всё жёстко «отметают».

Когда один из «восьмёрки» за ужином попросил нож, парень рассмеялся:

– Ты бы ещё пистолет попросил. Это такое же отделение, как наше, – всё забирают.

Про себя рассказывал немного и неохотно:

– Я сюда попал в 19 лет первый раз. Сколько раз был – не помню, на десятом сбился.

Сейчас ему 24… 

Интересна судьба грузноватого мужика в костюме и очках с толстыми линзами, похожего на потрёпанного жизнью Ипполита из «Иронии судьбы». Держался он пугливо и отстранённо. Оказалось, он жил с женой и тёщей. Выпивал рюмку перед телевизором за ужином. Был каким-то гуманитарным работником – не то профессором, не то библиотекарем. Тёща пилила жену за то, что он приносит мало денег. Добилась своего – жена развелась, разменяла квартиру, и мужику достался домик без удобств на окраине города. Образ жизни не поменял – приходил с работы, выпивал рюмку. Потом – чекушку. Потом работа стала мешать, он уволился, сидел долма за столом и непрерывно квасил. Через год попал сюда, в «дурку». Абсолютно безобидный тип…  

Наркоманов не любит никто 

Сударева, 6, – адрес в Иркутске, не требующий ни расшифровки, ни пояснений…

Хоть отделение и называется наркологическим, самих наркоманов было всего четверо. К тому же двое в первый же мой день «соскочили» – написали отказ от лечения. Они приходят сюда «прокапаться» – почистить кровь перед следующим употреблением героина, благо, что лечение у нас пока бесплатное. Но, «перекумарив», то есть сняв ломку, «отскакивают» – пишут «отказное» и уходят, ибо, к сожалению, лечение у нас пока не принудительное. 

К тому же решётки и запоры и пристальное наблюдение персонала не особенно мешают им предаваться своим порокам прямо в отделении.

В туалете рассказывают про наркомана Никитку, который недавно умудрился умереть от передозировки прямо на больничной койке. «Были бы лавешки – можно достать и наркотики, – говорил опытный наркоман Вова с характерной для наркоманов растянутой хриплостью в голосе и нечистым, словно измятая бумага, лицом. – Прямо сейчас рядом с больничкой сидит человечек – можно «двинуться» за шесть-семь сотен». 

От него же я случайно услышал мудрость, которую он втолковывал новому пациенту-наркоману, судя по всему, собирающемуся «соскочить» сразу:

– Задолбало всё, – тоскливо цедил тот.

– Задолбало, не задолбало – а терапию проходить надо регулярно, – поучал Вова. 

Достают чай чифирить, сигареты (денег у них никогда нет), наркотики (чёрт уж их знает, за что) ещё тюремной системой коней – достают из мусора использованный бинт и спускают его по этажам из окна туалета. Наркоманы неприкаянно ходят по коридорам с затуманенным взором и замедленными движениями: чтобы снять ломку, им что-то вкалывают, но им всё время мало и они выпрашивают «ещё кольнуть». По причине заторможенности они не агрессивны, но ведут себя высокомерно. Говорят, в отделениях, где их скапливается хотя бы треть, они начинают «прессовать» слабых, отбирать передачи – в общем, аналогии те же, тюремные. Поэтому их сейчас стараются равномерно распихивать по всем отделениям, лишь бы они не создавали критическую массу.

Это был уникальный случай, когда в целом отделении на ночь предпринимались меры безопасности от четырёх человек из палаты 

наркоманов – вечером медсёстры ходили и предупреждали: «Ставьте стулья в дверных проёмах, полезет кто-то за продуктами – стул загремит, и вы проснётесь…» В отделении «мужики» наркоманов презирают и стараются не пересекаться с ними вообще. Как-то я ответил на невинный вопрос Вовы. После этого мне сделали строгое внушение: «Ты зачем его сюда приваживаешь? Потом не выгонишь»… 

В день, когда я выписывался, в палату наркоманов поселили цыганёнка Васю. Медсёстры тяжело вздыхали – всегда вслед за цыганами появляются наркотики.