– Время – самый невосполнимый ресурс, – говорит Владимир Максимов. – Если ты воруешь его у себя, это очень плохо. Тем более непрос-тительно воровать его у окружающих.

Но сказать легко – сделать трудно. Например, несколько лет назад из квартиры писателя был принудительно «выселен» телевизор как идеологический враг и пожиратель времени. Многие у нас ругают телевидение, однако продолжают сидеть у голубых экранов. А Максимов – железный человек: решил и сделал. И даже статью потом об этом написал, чтобы и другие задумались. 

Каждое утро он начинает с молитвы, а каждое воскресенье его можно увидеть на службе в Спасском храме, рядом с которым живёт писатель. Каждый день, вне зависимости от погоды, старается пробежать или пройти пешком не менее пяти километров. Со спортом Владимир Максимов дружит всю жизнь. Одно время даже работал инструктором по плаванию, до сих пор играет в футбол. Всё это очень помогает «не пустить в свою жизнь негатив».

– Оптимизму меня научила бабушка Ксения Фёдоровна, – вспоминает он. – В детстве, когда беды казались просто огромными, она подбадривала: «Внучок, загорюй-загрусти – курица обидит». А ещё говорила: «Раньше смерти не помирай». Меня ещё в детстве эти слова всегда заставляли задуматься. Если попробовать сформулировать моё жизненное кредо, наверное, оно будет звучать примерно так.

Яблочко от яблони недалеко падает

Ксения Фёдоровна происходила из старинного казачьего рода Любимовых. Её прапрадед Даниил был дьяконом, а в Сибирь попал за участие в восстании Емельяна Пугачёва. Здесь через некоторое время его даже восстановили в сане, и он до конца жизни служил в маленькой сельской церквушке. По воспоминаниям бабушки, был он рыжий и такой здоровый, что за раз мог барана съесть. 

Потом, в 1937 году, расстреляли маминого отца – как казака, а папиного – как кулака. Кстати говоря, папин отец кулаком никогда не был, а имел самое «правильное» происхождение. 

– Когда-то давным-давно пришёл он к моему прадеду наниматься в работники, – рассказывает Владимир Максимов. – А у прадеда была красавица дочь Домна Васильевна. Была она капризна, и никак её не могли замуж выдать. Один жених ей «сопливым» показался. Другой, аж из города выписанный, культурный и богатый, но «головкой дёргает». В общем, никто не нравился. Пришёл к ним как-то в работники наниматься Павел Константинович. Сел на лавку, с отцом беседует, а у Домны Васильевны клубочек из рук выпал да прямо под ноги работнику покатился. 

Глянула на парня красна девица, а он сидит на лавке, ногами болтает «ну просто как дитёнок», и ноги у него до пола не достают. Тут у неё сердце и зашлось. Вечером к отцу в ноги бросилась: «Или за него отдай, или вообще замуж не пойду». Наверно, отец знал характер девицы, или что другое сыграло свою роль, а только взял хозяин работника в зятья. Вот такой получился мезальянс, в результате которого у Домны Васильевны с Павлом Константиновичем народилось 19 детей, а мой отец у них восемнадцатым был, предпоследним. Деревню Большая Ерма, где они жили, ещё и сейчас иногда Максимовкой зовут, потому что очень много там нашего брата. Когда деда раскулачили, в их родовом доме долгое время располагалась начальная школа Большой Ермы. 

Бабушка Ксения Фёдоровна привила внуку любовь к чтению хорошей литературы. Однажды она подарила ему томик Есенина, поэзия которого так потрясла подростка, что он стал писать стихи.

– Стихов я написал огромное количество, – говорит Максимов. – Наверное, не меньше четырёх сотен. К счастью, вскоре мне хватило ума понять, что это не стихи. Всё-таки Есенина я уже прочёл…

Тогда он сжёг стихи и начал вести дневник. Благо к этому времени в школе стали проходить Лермонтова. Теперь у юного поэта появился достойный пример для подражания – дневник Печорина. В итоге он исписал «высоким штилем» четыре толстые тетради, которые в конце концов постигла та же участь, что и стихи… Если честно, все они были написаны в надежде, что когда-нибудь их прочтёт одна девушка и будет поражена.

– Мне опять же хватило ума понять, что настоящий дневник – это нечто другое, – продолжает Владимир Павлович. – Дневник – это история души человеческой. Лермонтов прекрасно сказал, что история одной человеческой души едва ли не интереснее, чем история целых стран и народов. Ведь каждая душа неповторима и оригинальна. Настоящие дневники я стал вести гораз-до позже, когда учился в зоологическом институте, на практике. Там я записывал собственные мысли и чувства. В основном это было восхищение природой, удивление и восторг от того, как прекрасна наша земля. С другой стороны, случались ситуации, когда и жизнь была под угрозой. Могли не дойти до берега, могли замёрзнуть. Смерть частенько проходила рядышком. 

Может быть, эти дневники и стали первым шагом на пути к писательству. Первая профессия Владимира Максимова – биолог-охотовед, чем он до сих пор гордится. Говорит, что охотовед – это не профессия, а состояние души. 

– Может быть, я и писать стал благодаря тому, что учился на охотоведческом, и именно в советский период, – говорит Максимов. – Во время производственной практики у студентов была возможность побывать с экспедициями в самых красивых уголках огромной страны. Сейчас такое трудно себе представить, но нам ещё и платили за это. Так я побывал на Командорских островах, в Хабаровском крае, на Чукотке, Сахалине, Камчатке, ходил на судне по учёту морских котиков с заходом в Канаду, Японию, объездил всю Иркутскую область. 

Важно, что я всё это время вёл дневники. Однажды подумал: если я не напишу, всё будет предано забвению. О великих людях все напишут, а вот о простых, невеликих – кто напишет о них? О простом охотнике, о китобое, о рыбаке… В конце концов дневниковые записи я использовал в работе над своим единственным романом «Не оглядывайся назад». До сих пор считаю, что это лучшая моя книга. 

Исполнить призвание

В повести Владимира Максимова «В одном провинциальном городе» есть эпизод, где герой сидит на широком подоконнике Ленинградского зоологического института, что на стрелке Васильевского острова, и размышляет о своём призвании. Это совершенно автобиографичес-кий эпизод. В самом деле, после охотоведческого факультета Максимов учился в аспирантуре в Ленинграде. Всё было хорошо, дело продвигалось к защите, когда будущий писатель вдруг понял, что не хочет всю жизнь заниматься наукой, потому что это не его «жизненное призвание». И нужно постараться сделать так, чтобы найти своё призвание и исполнить его. 

– Мне с детства хотелось писать, хотя в школе я учился плоховато, мягко говоря, – говорит Максимов. – Однажды мы писали сочинение. В тетрадке у меня только название темы и больше ничего, а я сижу и считаю ворон за окном. Ко мне подошла учительница и говорит: «Володя, уже девятый класс. Ну что ты будешь делать после школы?» А я ей гордо отвечаю: «Я буду писать научно-фантастические рассказы». Она улыбнулась ещё грустнее и говорит: «Фантастические – поверю, потому что фантазия у тебя богатая. Но научные – никогда». Свою первую книжку «Формула красоты» я ей подарил через много лет. 

Так Владимир Максимов решился переломить свою судьбу: бросить аспирантуру и начать новую жизнь. 

– Теперь-то я понимаю, что это была глупость, – говорит прозаик сегодня. – Нужно было спокойно защититься. Тогда же мне пришлось туго. В Лимнологический институт, где я работал, после возвращения меня уже не взяли, потому что им был нужен остепенённый кандидат. Тогда пошёл я работать на буровую. Вот там понял, что моя несгибаемая воля, которой я так гордился, вполне может согнуться и ничего от меня не останется. 

Буровая находилась в глуши, где-то в районе села Алой. Вокруг – заледеневшая тайга и бесконечное белое небо. Будущему писателю пришлось долбить шурф в сорокаградус-ный мороз, оттаивая мёрзлую землю. Тут он вспомнил, как вышагивал по мраморным ступеням зоологического института, как ходил в большой драматический театр по контрамаркам, которые доставала для их компании блистательная Светлана Крючкова… 

– Был момент, когда я сел в своём вагончике и чуть не заплакал, – говорит Владимир Максимов. – Поду-мал: если сейчас сломаюсь, то всю свою жизнь загублю. А возможность была. Деньги мы зарабатывали немереные, и спиться было очень просто. Я в аспирантуре или в институте за три года получал столько, сколько на буровой зарабатывал за месяц. Конечно, это было большое искушение. 

И всё-таки в свободное время Максимов старался писать. Правда, в науке свободного времени было гораздо больше, но это он понял поздно. Тем не менее в этот тяжёлый период Владимир Павлович написал несколько рассказов и цикл стихов и отправил всё это на творчес-кий конкурс в Литературный институт. Как ни странно, конкурс он прошёл не по рассказам, а по стихам. Экзамены также были успешно сданы, и Максимов попал на семинар к Владимиру Цыбину, известному советскому поэту. Диплом писал у Андрея Дементьева, журнал «Юность» публиковал его стихи. Однако за годы учёбы Максимов понял, что поэзия не для него, и окончательно перешёл к прозе. Впрочем, стихи он пишет до сих пор, последний сборник «Кардиограмма чувств» выпустил в прошлом году. 

«Настоящее слово дойдёт до своего читателя»

Проза его во многом автобиографична. Хотя это вовсе не биография, которая, как правило, даёт пересказ внешних событий. В любом рассказе Максимова есть изображение, и он считает, что это главное. 

– Когда тебе удаётся свой жизненный опыт переплавить в изображение, которое видит другой человек, это и есть самое главное, – говорит писатель. – Наши мысли и чувства разнообразны и великолепны. Но когда ты не находишь нужных слов, чтобы их передать, наступают пресловутые творческие муки. А если вдруг удаётся – праздник. Тогда из обычной жизни ты делаешь жизнь совершенно иную, ты в какой-то степени становишься творцом и начинаешь выкладывать рисунок словом. 

– А если вдохновение кончится?

– Потому я и выбрал прозу, что она надёжнее и не нужно так мучительно ждать вдохновения. Стихотворению нужен импульс, посыл. В прозе этот момент тоже присутствует, но он может наступить и во время написания рассказа. Как правило, раскачиваешься, заставляешь себя, настраиваешь и вдруг начинаешь ощущать, что тебе словно кто-то диктует, а ты даже не успеваешь записывать. Это обычно возникает к середине рассказа. Потом это чувство проходит и наступает усталость. В таком состоянии вообще нельзя долго находиться. Я стараюсь больше двух-трёх часов не писать. На даче, например, я пишу утром, а потом до вечера стараюсь работать физически. Там ведь всегда работа найдётся. То забор починить, то скосить или вскопать что-нибудь. Как ни странно, физический труд изматывает меньше, чем писательство. Иногда встанешь из-за стола, словно ты вагоны разгружал. А я два года работал грузчиком, знаю, о чём говорю.

Сейчас течение жизни я измеряю написанными рассказами. Говорят, что время быстро идёт. Я этого не ощущаю, для меня оно идёт нормально. В прошлом году написал четыре рассказа, для меня это мало. Хотя рассказ рассказу рознь. 

– Не боитесь, что ваши рассказы просто затеряются среди нынешнего обилия информации и её доступности?

– Нет такого ощущения. Вот закатали траву в асфальт, и лежит она там в абсолютной черноте. Все травинки говорят: мы погибли. А одна говорит: нет, я проткну этот панцирь, и в самом деле протыкает и выходит к солнцу. Так и здесь. Если это настоящее, выстраданное, через душу пропущенное, оно пробьётся, выйдет и дойдёт до своего читателя. 

Обилие информации для пишущего человека – это, с одной стороны, очень плохо, но с другой – хорошо. Люди быстро пресыщаются серятиной и начинают искать другие книги. Моя книга «В то лето» разошлась за три месяца. Тогда я очень удивился. Пришёл к своей знакомой, которая работает в крупной книжной сети, и спросил, почему разошлась книга. Она мне ответила, что могли сыграть два фактора: либо была мощная реклама, либо люди устали от серятины и стали искать «что-нибудь для души». Вот они открывают книгу, зацепляются за фразу, и она им нравится. Тогда они её покупают. Всякая медаль имеет две стороны. Иногда я сам залезаю в Интернет, натыкаюсь на что-то, начинаю читать, и у меня начинается депрессия. Но от неё есть лекарство. Иду к своей книжной полке и беру наугад кого-то из классиков. Откроешь тех же «Старосветских помещиков» Гоголя, и даже свинья, лежащая в луже посреди Миргорода, тебе уже как родная. И сразу всё становится на свои места.